Топфотоп — здесь знаменитости общаются друг с другом и со своими поклонниками

28 May 2012

Дуэль. 1982.

То чувство, которое Сережка испытывал последние две недели, нельзя было назвать никаким другим словом, кроме животной ненависти.
Собственно, повода к этой ненависти никакого не было. Жили они с Катей в разводе больше двух лет, ушел он еще перед Олимпиадой. А месяц назад… В общем, совершенно непонятно, что там щелкнуло в его бодром мозгу, но однажды вечером он пригласил бывшую жену в кино, проводил ее до дома и… каким-то образом остался.
В течение следующей недели он потихоньку перевез обратно свои вещи, а в пятницу даже Саньку сам забрал из недельного детского сада.
Жизнь пошла налаживаться.
А потом… потом, вдруг, состоялся тот самый разговор, который два молодых идиота просто не смогли удержать. Черт его знает, что послужило поводом – не исключено, что самое банальное желание прихвастнуть: «Знаешь, за меня тут две таких потрясающих девки так хотели замуж… Но я… я ж тебя всегда любил, вот и бросил их… А у тебя как эти два года прошли?»
Ответ был короток и совершенно убийствен: около полугода назад у Катьки был роман с культурным атташе Посольства Республики Франции по имени Тома Вернье.
Как Серега заснул с этой информацией, он не помнил. Он помнил только, что проснулся с совершенно четким пониманием: на этой Земле места для них обоих просто нет.
Нет – и всё. И в чем этот шпион перед ним виноват, Серегу совершенно не волновало. Это были уже ненужные подробности. А вот постепенно переполнявшее его от пяток до волос чувство багровой ненависти к этому несчастному лягушатнику было доминирующим.
Ненависть затмевала мысли о еде, о работе, о сыне… Она стала настолько сильнее любви, что рядом с ней эта любовь превратилась в какую-то бедную родственницу, у которой даже права голоса не было.
Рядом с ненавистью и сам Серега стал, как бы, меньше и потерял в весе. Она просыпалась раньше него и засыпала, когда Серега уже храпел, грызя подушку рядом с ничего не понимающей Катей.
Или, делающей вид, что ничего не понимает.
И вот, как-то раз, среди ночи он вспомнил, как однажды, на какой-то пьянке его познакомили со знаменитым московским спекулянтом Шуриком Бляхером, известным в тусовке, как Шур.
Фамилия нового приятеля позабавила страшно, но этот самый Бляхер, про которого все вокруг говорили: «Нет такого товара, чтобы Шур не достал в течение суток», стал испытывать к Сереге сильную симпатию. Произошло это сразу после того, как наш герой взял в руки гитару и спел пару песен. Тогда Шур налил два полных фужера Наполеона «ХО», подошел к нему, чокнулся, глядя в глаза, подождал, пока Серега допьет, и сказал:
- Стайик. Запиши мой тейефон. Чего бы тебе ни было нужно, я достану в течение нескойких дней. Ни копейки на тебе не наваю, запуатишь уовно стойко, скойко и я!
Судя по взглядам, которыми обменялись присутствующие, это был поистине царский подарок. У Сереги тогда денег на какой-либо дефицитный товар вообще не было – не важно, с переплатой, или без, но Шуров телефон он записал. На всякий случай.
И вот, похоже, этот случай настал.
В воскресенье, когда Катька пошла выгуливать Сашуню, Серега прикурил свою «явскую яву» и набрал номер.
- Шур? Добрый день. Это Сергей. Помнишь такого, у Аллочки виделись месяца три назад.
- Ой, стайик! Как я уад тебя свышать! Чего надумал? Говойи!
- Ну, просто хотел бы увидеться. Ты где сегодня вечером?
- Ах, ты конспиатоу! Ну, пьиходи сегодня на Никитские, есть маенькая кафешка под «Повтоуным Фиймом», знаешь?
Серега знал. Там собиралась центровая «богема», и было совершенно естественно, что Шур там – свой.
Вечером, услышав Серегину просьбу, Шур надолго приумолк.
- Я, навеуно, не буду спуашивать зачем, да? Ты взуосвый майчик, ешай сам. Посъезавтва. Здесь же. Пятьдесят вубъей.
Серега психологически был готов к таким ценам, но свободного полтинника у него не было. Рублей пятнадцать, правда, было, еще двенадцать он получил на следующий день, сдав кровь в Боткинской, а остальное пришлось добывать, отнеся в «Букинист» академическое издание Вересаева. Жалко, ну да ладно.

Конечно же, овладевшую им идею Сереге подсказал Конан Дойль своим «Этюдом в багровых тонах», но на оригинальность претендовать никто и не собирался.
Адрес месье Вернье быстро нашелся в мамином справочнике «Information Moscow», изданным для дипкорпуса. Этот самый Тома жил напротив Театра Кукол, в дип-доме, известном Сереге с детства: еще в начале 60-х его туда водили к норвежскому советнику, чья дочка была серегиной сверстницей. С Анной-Мари они, кстати, дружили очень долго, последний раз она приезжала в Москву год назад.
В семь часов, сойдя с «букашки», Серега вошел прямо во двор. Задача была в том, чтобы пройти мимо кагебешной охраны с приветливой улыбкой и ни секунды не замешкаться перед входом в третий подъезд, где по всем прикидкам на шестом этаже располагалась квартира «42».
Все получилось, топтуны вяло кивнули, и теперь Серега поднимался на лифте на шестой этаж.
В его кармане позвякивали два футляра от фотопленки «кодак»: в одном размещался безобидный анальгин, а в другом лежала ОНА.
Таблетка цианистого калия.

(продолжение следует)