Топфотоп — здесь знаменитости общаются друг с другом и со своими поклонниками

13 May 2009

Настя Петрова и Дитер Болен

Дитер Болен появился в жизни Насти Петровой на следующий день после ее 12-летия. На день рождения Насте перестали дарить игрушки, а стали - взрослые подарки: большую толстую книгу под названием «Подруга» (Настя приоткрыла ее и обомлела: внутри содержалось какое-то немыслимое количество рецептов разных вкусностей, куча выкроек красивых платьев и даже схемы для вязания шарфиков – незаменимая вещь для любой девчонки!), новые черные туфельки (Настя померила, но блестящая пряжка сильно терла ногу – ничего, одеть гольфы потолще, авось не натрет!) и пластинку немецкого дуэта Modern Talking.

Пластинка была тем самым Главным Подарком, которого Настя ждала с Нового года. На Новый год папа что-то напутал и положил под елку пластинку Пугачевой, чем расстроил Настю до слез: слушать Пугачеву в классе было западло, засмеют в момент. С чего папа взял, что Насте нужна именно пластинка Пугачевой, Настя не понимала и потому начала обработку родителей на следующий же день после праздника. Разговоры за ужином велись не об оценках, не о подругах и даже не о Витьке Соловьеве с четвертого этажа – разговоры о Modern Talking заполонили собою пространство двухкомнатной квартиры, а фотография дуэта, вырезанная из газеты и размещенная под стеклом книжной полки, уверенно завершила начатое: папа выучил английское название и Настя не сомневалась, что заветная пластинка будет подарена на день рождения.

Так оно и случилось.

С конверта на Настю смотрели участники дуэта: чернявый Томас Андерс и голубоглазый блондин Дитер Болен. Томас Андерс Настю не интересовал совершенно, может, потому что был похож на пресловутого Витьку Соловьева с четвертого этажа. Он даже казался Насте каким-то мерзким и противным – несмотря на то, что пел во всех песнях, да и на фотографиях был неотделим от Дитера Болена. Настя старалась не задерживать взгляд на Томасе Андерсе, а смотрела исключительно на его напарника, которому раз и навсегда отдала свое сердце.

Пластинка была распакована и поставлена на проигрыватель – и звуки музыки поплыли по дому, и не важно, опять же, что песню пел Андерс – на пластинке черным по белому было написано: «Музыка и слова Дитера Болена», а если написал эти песни ОН, то какая разница, кто их поет?…

Утром Настя была отправлена в булочную за хлебом – в голове вертелись малопонятные английские строчки (по английскому у Насти была твердая тройка), но это не мешало ей мурлыкать про себя песню так, как она ее слышала: «Ёмай харт, ёмай сол…»

Перед булочной была проезжая часть, на которой вот уже полгода не работал светофор – но Настю это не пугало, она всегда уверенно перебегала дорогу так, чтобы остановиться прямо у дверей булочной. Побежала она и сегодня, как вдруг увидела Дитера Болена.

Он сидел за рулем старого автобуса, стремительно летящего прямо на Настю. Автобусы здесь ходили редко, но все-таки ходили, согласно проложенному маршруту. Потому и набивались всегда битком – метро обещали построить вот уже два года, а пока что не вырыли даже котлован.

Дитер Болен был одет в голубую рубашку, которая удивительно шла к цвету его глаз и ярким белокурым волосам. Он явно заметил Настю: в его голубых глазах отразился ужас, и прежде чем все для Насти померкло она успела подумать, что вдруг это – никакой не Дитер Болен, а просто водитель автобуса, который ну очень, ну просто очень похож на немецкого музыканта. Но Настя сама ужаснулась и прогнала от себя эту мысль: она стояла как вкопанная и завороженно смотрела на приближающееся лобовое стекло автобуса, за которым голубым пламенем горели глаза Дитера Болена…

… Настю привезли домой через две недели – бледную и загипсованную. Через месяц гипс сняли, но двигаться было тяжело: сломанный позвоночник позволял шевелить только головой и левой рукой. Дитер Болен смотрел из-под стекла книжной полки и, казалось, улыбался сочувственно.

Папа приделал к кровати металлический пюпитр с защелкой, на который можно было удобно ставить книжку или журнал, а левой рукой Настя переворачивала страницы.

Правая рука зашевелилась через два месяца – и Настя смогла держать книжку обеими руками, поэтому пюпитр убрали. Сочувственная улыбка Дитера Болена превратилась в радостную, но только за окном шли дожди – Настя их не видела, но слышала, как капли барабанят по стеклу.

Еще через месяц Настя смогла сидеть – а через неделю приперся Витька Соловьев с четвертого этажа: черный, всклокоченный, с охапкой астр и пакетом под мышкой.

- Привет, Настюха, - пропыхтел он, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. – Я тут, это… Подарок тебе принес, вот…, - он порылся в пакете и извлек огромное красное яблоко. Рылся в пакете он обеими руками, поэтому цветы грохнулись на пол и рассыпались, оставив на ковре несколько лепестков. Витька отдал яблоко Насте и, по-прежнему сжимая под мышкой пакет, бросился собирать букет.

Минут через пять все было восстановлено: цветы были собраны и поставлены в банку на тумбочку рядом с настиной кроватью, на самое видное место, Настя грызла яблоко, а Витька сидел на краешке кровати. Пакет лежал на коленях и в нем, судя по всему, еще что-то лежало.

- Тут я… еще… вот…, - пропыхтел Витька – и Настя ахнула: он вытащил из пакета и протянул Насте цветной конверт с надписью Modern Talking. – Еще одна пластинка. Новая. Вчера только в магазин завезли, знаешь, какую очередь отстоял? Поставим?
- Это – мне? – прошептала Настя.
- Конечно, тебе, - кивнул Витька, вытащил пластинку из конверта, встал, подошел к проигрывателю и поставил диск.
Пластинка, как водится, слегка потрещала, а потом началась музыка.

Настя слушала новые песни, Дитер Болен все так же смеялся из-под стекла – и одна мысль радостным червячком засела в настиной голове: в общем-то не такой уж он и мерзкий, этот Томас Андерс. Конечно не такой красавец, как Дитер Болен, но все-таки не такой уж мерзкий – хотя бы потому, что он немного похож на чернявого Витьку Соловьева с четвертого этажа, который улыбался во весь свой лягушачий рот, сидя на краю ее кровати.

И лишь одно мешало Насте думать эту радостную мысль – невесть откуда появившаяся боль в до того не ощущаемых ею ногах.