Топфотоп — здесь знаменитости общаются друг с другом и со своими поклонниками

27 November 2009

Ника

Начало этого рассказика я здесь уже как-то выкладывал. К разговору о рифмах. Сегодня думал выложить только вторую часть, но потом понял, что читать врозь - хуже.

«Наше все», то бишь, Александр Сергеевич, в поэме «Руслан и Людмила» слова «власть» и «страсть» рифмовал неоднократно. Эта рифма встречалась у него и потом, а кроме неё слову «власть» иногда отвечал глагол «пасть».
Казалось, что тема закрыта, в «золотом», да и в «серебряном» веках русской поэзии известные мне стихотворцы так и не выбрались за пределы этой подсознательной ассоциации.
Но в 20-е годы прошлого века, когда слово «власть» стало принято употреблять с прилагательным «советская», новые стихотворцы схватились за новую дежурную рифму: «власти – счастье», несмотря на её неточность и некоторую корявость. Просуществовала она неколебимо до 60-х, пока Булат Окуджава в «Молитве Франсуа Вийона» не совершил настоящее открытие, зарифмовав «власть» - «всласть».
Дух вольнодумства и фронды, сокрытый в этой рифме, был настолько силен, что ничего нового не появлялось аж до конца 80-х, когда Александр Градский в «Антиперестроечном Блюзе» сделал новый прорыв: «власть» - «накласть». Тогда это была пророческая ирония, как бы, смех сквозь слёзы.
За прошедшие годы всё продвинулось ещё дальше и глубже. В стихах и песнях, написанных на великом русском языке в наши дни, со словом «власть» теперь соседствуют: «упасть», «украсть», «напасть», «воровская масть», «да кто ж им дасть», «бездонная пасть», «...и – шасть!»
За эти показательные для эпохи рифмы кровью уплачено.
Евгений Евтушенко, удивительно неоднозначный персонаж в нашей литературе, однажды выразился в том смысле, что «поэт в России – больше чем поэт», но суть эпитета так толком и не объяснил.
Да и Маяковский когда-то в приступе оптимизма сказал: «Поэзия вся – езда в незнаемое!»… Да в знаемое, знаемое, только ещё не высказанное…
Андрей Чернов, поэт, культуролог и пушкиновед дал, как мне кажется, более точное определение: «Стихосложение есть способ добывания информации из надпространства».
Вот и добываем помаленьку… А за информацию нужно платить. Дорого. Наверное, поэтому в России поэты всегда плохо кончали… Да и вообще: не рифмуются поэты с упорным враньем властей своему покорному народу. С водкой рифмуются, с разгульной жизнью – тоже, даже с наркотой прекрасно рифмуются, а с этим – никак…
В 1998-м году в моей жизни возникла Ника Турбина.
Говорят, что Евтушенко, в начале 80-х случайно услышав девочку в далекой Ялте, даже немного помолчал.
Потом, видимо, вспомнив про «старика Державина», прослезился, уже по-братски облобызал ее маму Майю и сказал что-то, вроде, «Россия дождалась!» Думаю, это был первый опыт «чисто конкретного» продюсерства в советской литературе.
И началось. Сначала – Москва и первая книжка, потом – братские страны и первый бокал шампанского. А дальше – Париж, Нью-Йорк, Лозанна и первый «косячок»…
Мама, которую Ника всегда звала просто «Майечка», и бабушка Людмила Владимировна на дядю Женю не нарадовались: как же все удачно складывается – кушанья, апартаменты, швейцары, журналисты! А девочке-то – 10 лет! Потом – 12, 14…
Когда она рассказывала мне о смерти своего маленького сына, слова были страшными и удивительно точными:
- В общем, парень очень неправильно поступил.
На самом деле, я не знаю, было ли это в действительности, и вообще – был ли сын?
Точно так же, как не знаю: выходила ли она в действительности замуж за семидесятилетнего миллионера-садиста-психиатра из Швейцарии, и жила ли там несколько лет, без страховки гоняя на мотоцикле по тихим улочкам Лозанны. Так она объясняла свое отсутствие в московской тусовке. Потом, по ее словам, там стало безумно скучно, тогда она и вернулась на родину, где ее уже прочно забыли.
Ну и… пришлось выйти на Тверскую, кушать-то надо…
По крайней мере, так она сама рассказывала, правда ли – не знаю.
И даже не задумываюсь, был ли ее настоящим отцом до сих пор знаменитый советский поэт-архитектор…
Я видел ее паспорт, в действительности ее фамилия была «Торбина».
В действительности… А что для нее значила эта наша действительность?
Ведь в том мире, в котором она ЖИЛА, все было по-другому, потому что она в это верила!
Именно в этом, ее собственном, мире и рождались удивительные стихи, которые сделали восьмилетнюю девочку из Ялты Нику Турбину всемирной сенсацией. А поживился на этой сенсации не один десяток паразитов от культуры, как по эту сторону границы, так и по ту, ведь перестройка же, гласность же, новое же мышление!
С девочкой носились как с писаной торбой, возили на семинары, симпозиумы, фестивали, а там – кавалеры, шампанское, красивая жизнь…
И вдруг стихи прекратились. Они просто высохли, как загаженный родник. Тогда и стала она вместо стихов писать свою собственную жизнь, смотря на нее со стороны. Писала наотмашь, без исправлений и планов, зато с безумными и бессмысленными друзьями, приносившими с собой светлую радость общения и добрую дюжину разнообразных пороков.
Наверное, она просто родилась лет на восемьдесят позже, чем должна была, для того, чтобы стать одной из легенд великого Серебряного Века нашей литературы. Они ведь тогда тоже писали свою жизнь, только жизнь была другой, без бомжей, нашедших приют у батареи на кухне, без отключенного за неуплату телефона, без правильных людей, с удовольствием смаковавших формулу «бывший поэт»…
Она мне показывала тот балкон в своей комнате, через перила которого уже один раз перелезла и отпустила руки. Показывала просто, без экзальтации, как бы объясняя, что все остальное, происходящее вокруг сейчас, это так – мелочи.
После того, как ее буквально собрали по частям, самой большой мечтой для нее стала возможность заработать много денег и сделать «пластику» тех страшных шрамов, которые остались на роскошном теле, в начале 90-х позировавшем для «Плэйбоя»…
Наш роман продержался пару месяцев. К психологическим тратам такого уровня я готов не был и понял: еще несколько дней, и я уже сам сойду с ума.
А как можно воспринимать ситуацию, когда входишь в комнату и видишь, что девочка, раскрыв окно, сидит на подоконнике четырнадцатого этажа, пьет пиво и болтает ногами?
Она была готова к расставанию. Отхлебнув глоток своей любимой «Балтики № 6», она хмыкнула:
- Ну, вот опять ты, Ника Георгиевна, всё проебла!..
Мы дружили еще несколько лет, хотя, какая, к черту, дружба, если отказаться от бутылки она не могла, а после пары глотков становилась просто невменяемой.
Но, Господи, как же она любила людей!
«Отдать последнюю рубашку» для нее было не образным выражением, а будничной нормой поведения! Для людей, окружавших ее в последние годы, к сожалению, нормой же было эти рубашки принимать.
Несколько раз мы с друзьями пытались помочь ей сделать новый рывок. Был готов план ее автобиографической книги, а в «Новой газете» «заряжен» ее поэтический портрет, но она сама не разрешала публиковать старые стихи, постоянно обещая новые:
- Погоди, они вот-вот прорвутся, сейчас, скоро, я уже чувствую!
А за год ДО был отснят пилотный выпуск телепрограммы «Жизнь взаймы». В ней Ника Турбина, разговаривая с разными людьми, пыталась разобраться в феномене Смерти, его месте в творчестве, а также в трагическом выборе, который иногда вынуждены делать люди…
Мы тогда думали, что она имеет право говорить об этом, как никто другой.
Имела.
Судьба большого русского поэта настигла ее во второй раз.
О случившемся мы с женой узнали через две недели. Люди, бывшие с ней рядом в тот день, сделали все, чтобы никто не знал об этом, а многодневная пьянка при этом продолжалась, в результате тело в морге… просто забыли! В Крематорий ее отправили случайные люди. Булгаковщина какая-то…
А вот забирал урну уже я. Доверенность на получение праха писала, как всегда опоздавшая, Майечка.
В общем, последние сутки перед Ваганьковским Ника провела в моей квартире. На подоконнике.
Моя жена Наташа, с которой они тоже успели подружиться, перед сном долго молчала, а потом сказала:
- Знаешь, она мне всегда казалась ребенком, которого нужно все время хватать за руки и говорить «нельзя»…
В общем, девочка очень неправильно поступила.
С нашей, правильной, точки зрения.

НИКА

В той чужой стране,
Что – век на войне,
Где не стоит летать во сне…
Где нечего ждать, да и верить уже тоже не во что,
Солнцем играя на сонной волне,
Взрослой считая себя вполне,
Где-то у моря жила-была странная девочка.

ПРИПЕВ:
Ника никого ничему не учила,
Ника никого никуда не звала,
Ника никого ни о чем не просила –
Жила.
Такие дела...
А я и вправду думал – сумею
За руку взять, мол, просто держись...
Боже мой, какая бездарная затея –
жизнь.

И она тогда
Считала года –
Не ждала, что придет беда,
Играла словами, что даже и знать не должна была...
В общем, беды не предвиделось, но
Люди, что жили смешно и грешно,
Не научили судьбу переписывать набело.

ПРИПЕВ.

Вот и вышло так –
Судьба не пустяк,
А разбил – не сложить никак…
Вот и не знаем, а что можно делать с осколками?
Как ни старайся и как ни верти,
Хочешь – покайся, а хочешь – прости,
Кончится всё, как всегда, разговорами долгими.

ПРИПЕВ.
Ника, Ника, Ника никого не винила,
Ника, Ника, Ника ничего не ждала…
Ника, Ника, Ника никого не простила –
Жила.
Такие дела...
А я и вправду думал, успею
За руку взять, мол, просто держись...
Боже мой, какая бездарная затея –
Жизнь.