Топфотоп — здесь знаменитости общаются друг с другом и со своими поклонниками

31 October 2009

"КОГДА Б ВЫ ЗНАЛИ, ИЗ КАКОГО СОРА..." Эпизод 2

Этот эпизод я уже выкладывал с полгодика назад, но для соблюдения порядка повторяю.

«СЛУШАТЬ ТИШИНУ»

В ролях рекомендуется видеть следующих артистов:

Гриша Лунин – Константин Хабенский
Лада Калашникова – Анастасия Мельникова
Лера Лунина – Анна Левченко
Женя Новиков и декабрист Каховский – Александр Лыков
Витя Торопец – Сергей Маковецкий
Боря Корчик – Александр Самойленко
Настя Корчик – Лолита Милявская
Игорь Мартов – Дмитрий Харатьян
Лена Мартова – Ляля Миропольская
Вилли Мусин – Григорий Сиятвинда
Толя Глушков – Евгений Стычкин
Костя Ласкин – Борис Бирман
Шурик Гарцман – Павел Деревянко
А также:
Вице-губернатор Козлов – Александр Голобородько
Академик Коренев – Алексей Нилов
Уличный Гитарист – Николай Харитонов

В остальных ролях – артисты московских, питерских, киевских и всех других театров, а также просто знакомые режиссера.

* * *
Эта история началась очень давно, аж в середине 70-х.
Представьте: дачный поселок Комарово, глубокая зима, ночь, тишина…
Со станции тихо трогается электричка, судя по всему, последняя. В зимней тиши слышится не только убегающий стук колес, но и шелест проводов, тянущихся до самой Финляндии.
Камера провожает ее, а потом уходит в ясное морозное небо, на котором безмолвно и равнодушно перемигиваются тысячи тысяч звезд. Над заливом, укрывшимся льдом, стоит до белизны яркий диск полной луны, благодаря которому в полуночной тьме видно не хуже, чем днем, до малейших деталей.
Где-то далеко, на окраине поселка заходится брехом чья-то собака, потом опять все стихает, и в ушах начинает звенеть Её Величество Тишина.

Дачные избушки стоят под тяжелыми снежными одеялами, свет нигде не горит, следов не видно.
Хотя нет, вон из трубы одного из домиков вьется легкий дым, а в окне мерцает слабый огонек… А-а, это же дача Калашниковых! В единственной теплой комнате слегка колыхаясь, горит стеариновая свечка, отбрасывая причудливые тени на старые обои.
Тикают ходики, на столе лежат остатки немудреного ужина: недопитая бутылка вина, консервная банка со шпротами, сыр, полбатона хлеба и яблоки, а в кровати под огромной периной лежат двое десятиклассников: Гриша Лунин и Лада Калашникова.

- Ладка, ты не замечала, что тишина звучит, даже тогда, когда она, вроде бы, абсолютна? Послушай… Вот, угли потрескивают… Стены как-то… толи пищат, толи скрипят… оттаивают, наверное…
Возникает пауза, после которой Лада спрашивает шепотом:
- Грига, а ты меня любишь?..
- Да.
- Очень?¬
- Очень.
- Очень-очень?
- Очень-очень.
Лада довольно улыбается, и трётся носом о гришино плечо.
- Ребята завтра во сколько подтянутся, ты не знаешь?
- Не знаю.
Мимо станции тяжело громыхает товарный состав, Гриша пытается на слух определить, сколько в нем вагонов, сбивается и, хмыкнув, тянется за сигаретой
- Я покурю, можно?
- Можно. Дай и мне тоже.
Он берет сигареты вместе с зажигалкой, потом, раздумав¬, встает и идет к печке. Открыв дверцу, он длинными щипцами вынимает уголёк и, прикурив, осторожно, чтобы не прожечь одеяло, подносит уголёк Ладе.
С улицы доносится песня какой-то поздней компании:
- «Арлекину, арлекину нужно быть смешным для всех!..»
После паузы Гриша спрашивает:
- А ты сказала родителям, что со мной едешь?
- Нет, ч¬то ты. Я сказала, что мы е¬дем вместе с Дашкой и её предками, только ночевать буду у себя, и то – мама хотела с ними разговаривать. Пришлось врать, что они уже там, а Дашку я подговорила им позвонить и сказать то же самое.
- Глупость какая-то. Дикость. Взрослый, самостоятельный человек вынужден врать своим родителям, когда вопрос касается его личной жизни!
- Вот ты и не ври, а мне папа обещал ноги выдернуть, если что.
- А если – что?
- Не задавай глупых вопросов, сам все понимаешь! Вот ты сказал своим предкам, что со мной вдвоём едешь?
Гриша молчит и краснеет.
Кто-то проходит мимо их дома, и слышно, как громко скрипит снег под ногами этого “кого-то”.
- Ладка, знаешь, а тишины не бывает! Слышишь, вот скрипнула дверь дома в конце улицы… а вот тарахтит чья-то тачка на шоссе… а вот лед на заливе скрипит…
- Да ладно тебе – лед!.. Это слишком далеко. Лучше скажи, в каком ухе звенит?
- В обоих.
- Правильно. Загадай желание.
- Загадал.
- Какое?
- А чтоб мы с тобой поженились, чтобы у нас было двое детей, мальчик и девочка, и чтобы каждый Новый Год всей семьей приезжать сюда на день раньше, а назавтра ждать много друзей, которые будут с удовольствием приезжать к знаменитой художнице и великому историку, главному специалисту СССР по событиям декабря 1825 года!
Она улыбается, молча целует его где-то между виском и щекой, и поудобней устраивается у него на плече.
- Ты спать хочешь?
- Нет. Совсем нет.
- Знаешь, я тоже совсем-совсем не хочу, но завтра с утра столько дел... Может быть, всё-таки… будем спать, а?
Гриша молчит, а потом произносит:
- Спи, конечно, а я, правда, не хочу.
- А ты на меня не обидишься?
- Конечно, нет, что ты. Спи на здоровье.
- Ладно. Только ты меня тоже поцелуй.
Он тянется и неуклюже чмокает ее в уголок губ. Она глубоко вздыхает, кладет руку ему на грудь и шепотом говорит:
- Я тебя тоже очень-очень-очень люблю.
Гриша слышит, как дыхание Лады становится ровным и спокойным, и понимает, что она уже спит. Боясь пошевелиться, он осторожно поправляет край одеяла и слушает дальше.
Проходит немного времени, и почти осязаемая Тишина обволакивает его настолько, что и он засыпает.

Камера отъезжает от домика Калашниковых, мы почти что видим, как в бархатной зимней тишине к дачному поселку Комарово медленно приближается Новый Год…

А вот теперь можно и в конец девяностых: лето, та же комаровская улица, тот же дом, заметно обветшавший.
Журналист Григорий Лунин, слегка поседевший, подъезжает на своей машине к дому, сигналит.
На крыльцо выходит Лада Калашникова. Двадцать лет и ее стороной не обошли.
- Привет, вы уже все здесь? Как дела?
- Нормально!
- Как папа?
- В порядке, погулять пошел. А твои как?
- Ну… тоже нормально. Строим демократию.
Из-за ладиного плеча появляется мальчишка лет двенадцати:
- Привет, дядя Гриша!
- Здорово, Матвей!
Продолжается ни к чему не обязывающий разговор соседей о погоде, о здоровье, о ценах на электричество и т.п.
Лунин машет рукой, садится обратно в машину и едет дальше.
Через пару поворотов он подъезжает к высокому забору, охранник открывает ворота.
Камера поднимается, и мы видим, как с криками «Папа, папа!» к машине подбегают дети. Гриша выходит, обнимает детей, целует молодую женщину, спустившуюся с крыльца...
Мы понимаем, что именно здесь он теперь и живет, являясь законным зятем вице-губернатора Козлова.
Мимо ворот медленным шагом, держа друг друга под руку, проходит пара очень пожилых людей. Это академик Константин Георгиевич Коренев с супругой. В это время, если погода позволяет, они всегда совершают получасовую пешую прогулку.

А здесь за углом у нас вообще – улица Академиков! Ну, не в том смысле, что их тут у нас целая улица набралась, это в 90-е академиком стать – раз плюнуть: учредил лавочку, назвал академией, и – пожалуйста! А тогда, в старые времена это было дело серьезное. Но ведь не только «сталинским соловьям» следовало дачи дарить, нужно ж было и серьезных людей поддержать… Так и стали большие ученые получать в Комарово финские домики – онколог Петров, ботаник Комаров... Кстати, в его честь финские Келломяки и получили своё название!
Среди этих счастливчиков в шестидесятые оказался и знаменитый филолог Константин Коренев. Вообще-то, особенным баловнем судьбы он никогда не был, бед на его голову валилось немало, но в последний момент боженька его обычно миловал. Вот, например, в начале 30-х, в Ленинграде…

В кадре старая квартира на Малом Проспекте Васильевского Острова.
Здесь, дома у одного из студентов Ленинградского Университета собрались молодые ребята и девушки, они однокурсники.
В одном из присутствующих мы узнаем молодого филолога Костю Коренева. Они бурно обсуждают программу своего кружка.
Одна из девушек, будто сошедшая с картины Дейнеки воодушевленно доказывает:
- А я считаю, что сегодня мы, как комсомольцы, просто не имеем права замыкаться в проблемах одной страны, пусть и самой большой в мире! Я предлагаю вот какое название: «Всемирное Братство Слова», сокращенно – Всебрасло!»
Крики, свист… трудно разобрать, что выражают эти звуки: одобрение или возражение. Слово берет Костя Коренев:
- Ребята, давайте отдавать себе отчет в том, что не столько важно, как назваться, сколько – какие вопросы поднимать!
В этот момент раздается громкий стук в дверь. Веселый хозяин идет открывать, и возвращается с растерянной улыбкой. Из-за его плеча в комнату заходит группа людей в форме и в кожанках. Это сотрудники ОГПУ.
- Соблюдайте спокойствие и приготовьте документы.
Они молодые, они еще ничего не знают и не понимают, поэтому сначала веселятся, а потом… потом начинается недоумение, до ухода чекистов так и не сменившееся испугом.
Но после краткого разговора нескольких членов «Всебрасла» просят «пройти до выяснения».
Среди них и Костя Коренев.

Вот такие были дела в прошлом… А в конце 90-х у нас в Комарово принято активно строить демократию.
Строить, не смотря ни на что!!! И ни на кого…
На даче Вице-губернатора за столом вся семья Козловых-Луниных.
Пламенный демократ и махровый жулик, Виталий Федорович Козлов после третьей рюмочки любит порассуждать о том, кому на Руси жить хорошо. С некоторых пор над Козловым сгустились тучи, ибо в прессу просочились сведения об огромных растратах, случившихся при строительстве дорог…
- Гриша, ты понимаешь, до чего дошло? Эти журналюги, коллеги твои, знаешь ли, совсем страх потеряли! Кто им свободу слова дал? Мы! Нам это легко было? Вот! Им бы спасибо сказать, да в ножки нам поклониться, а они в эту же руку, которая их кормит, плюнуть норовят! Вот, народ, ей Богу… Ты этого Моисеева знаешь?
- Да, Виталий Федорыч, знаю.
- Ну, и что это за скотина?
Наливают еще по рюмочке, выпивают и закусывают.
- Ну… когда я в его газете работал, довольно приличным мужиком был. Сейчас – не знаю, три года уже прошло. Сами знаете, как люди меняются.
- Знаю, Гриша, знаю. Ты бы его предупредил, что я, вообще-то, человек мягкий, но если мне на мозоль сильно наступить, - мало не покажется! Наливай.
Беседа продолжается в том же направлении, за столом остаются только мужчины. Жены и малыши уходят по своим комнатам.
- А еще, знаешь, чего ему скажи… Вот так сформулируй: «Виталий Федорович недавно просил твой гороскоп составить, посмотрел и очень сильно за твоё здоровье забеспокоился!» Ха-ха! Понял, да?
Лунину сильно неприятен этот разговор, но он вынужден его поддерживать, и в результате заметно пьянеет. Тесть тоже не отстает.
Поднимаясь по лестнице в спальню, Гриша продолжает слышать его голос, расточающий угрозы всем этим «сукам-журналистам, которые и не догадываются, на кого пасть открыли».
Перед дверями в спальню Гриша слегка задерживается, но потом заходит.
К его удивлению – в комнате никого, только горят свечи на столе, и слегка колышется портьера, из-за которой слышен голос Леры:
- Лунин, какой сегодня день недели?
- Пятница, малыш, завтра выходной.
- А число?
- Да вроде, тринадцатое.
- Во-от… Ты готов?!
Портьера отлетает в сторону, и мы видим Леру в полном «садо-мазо прикиде»: высокие сапоги, черные чулки, эсэсовская фуражка…
Лунин глубоко вздыхает и закрывает глаза. Мы слышим вкрадчивый голос Леры:
- Так что – ку-ку, Гриня!..

В кадре спальня Козлова.
Он, развалившись на кровати, мощно храпит, но его супруга отнюдь не спит, а внимательно и сладострастно прислушивается к странным звукам, доносящимся из-за стены. Слышно плохо, поэтому она пользуется тонкостенным стаканом, приложив его к стенке, как резонатор, и прижавшись к нему ухом…

Санкт-Петербург, утро следующего дня.
У здания редакции журнала «Стрела», в самом центре города, на Конюшенной, останавливается автомобиль, из него выходит Григорий Лунин с мобильником в руках:
- Здравствуйте, Лунин моя фамилия. Я к Собакину, пропуск готов? Ну и славненько, я поднимаюсь.

Кабинет главного редактора.
Хозяин кабинета встает из-за стола, с распростертыми объятиями приветствуя Гришу.
- Приветствую Вас, уважаемый! Какими судьбами?
- Да, вот, давненько тут у вас не бывал, зашел проведать.
- Что-то новенькое накопали про своих декабристов? Давайте, давайте! С тех пор, как мы с вами делали последнюю сенсацию, столько воды утекло… Сами материал приготовили, или хорошего репортера Вам прислать?
- Сергей Михайлович, большое Вам спасибо, но сейчас мне пока не до девятнадцатого века, есть вещи более актуальные.
- Так-так, я весь – внимание…
- Видите ли, с определенного времени в средствах массовой информации возникла очень нездоровая атмосфера вокруг имени Виталия Федоровича Козлова, человека, чье имя еще недавно было символом перемен в нашем городе, и мы, инициативная группа прогрессивных людей считаем, что смотреть на это, опустив руки просто нельзя. Давайте подумаем, какой в данном конкретном случае может быть позиция вашего журнала…

В кадре секретарша Сергея Собакина, разговаривающая по телефону:
- Ну, похоже, черная полоса у нас кончается. К моему сейчас зять Козлова пришел, судя по всему, скоро денежка потечет. Ага! Это их дела, но, я думаю, и мне премию выпишут… Ну уж не меньше, чем в прошлый раз, когда мы Асимова прикрывали…

Гриша выходит из здания. Нужный результат, вроде бы, достигнут, но радости от проделанной работы он почему-то не испытывает.
Подходя к машине, Гриша видит сидящего на скамейке Колю, уличного музыканта. Рядом с ним стоит небольшая группа слушателей.

Звучит песня Коли Харитонова «Партизан Иуда».
Лунин стоит и внимательно слушает. Из петербуржских планов и видений Гриши фактически возникает клип.

Комарово.
Вечер этого же дня.
Гриша возвращается домой, собираясь отчитаться перед тестем за проделанную работу.
Проезжает дом Калашниковых, не останавливается и едет дальше, уже невдалеке от дома машина обгоняет пару прогуливающихся стариков, Гриша узнает академика Коренева с супругой и останавливает машину.
- Здравствуйте, Мария Кирилловна, добрый вечер, Константин Георгиевич!
- А-а, Гришенька, здравствуйте, дорогой!
- Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, Гришенька, вот, пока еще, тьфу-тьфу-тьфу, сами ходим! А как у вас дела? Что-то вы давно не заходили… И вообще, Гриша, после «могилы на Гонаропуло», от вас ничего нового не поступало! Что случилось?
- Да нет, Константин Георгиевич, всё в порядке, просто текучка замучала, ни до чего серьезного руки не доходят. Есть там одна тема, я, как раз, на днях собирался зайти, чтобы посоветоваться!
- Обязательно приходите, Гриша, не стесняйтесь, вы же знаете, что двери всех моих кабинетов для вас открыты! И не смейте бросать такое интересное, такое важное дело!
- Спасибо, Константин Георгиевич, всего Вам наилучшего. До свидания, Мария Кирилловна.
Гриша возвращается за руль и въезжает в ворота, которые медленно за ним закрываются.

А камера оказывается перед другими воротами. Это Соловецкий монастырь, хотя в тридцатые его знали, как Соловецкий Лагерь Особого Назначения, или просто СЛОН.
Заключенный-каналоармеец, или просто з/к, Коренев получает свидание с родителями, специально приехавшими к нему из Ленинграда. Для свиданий на Соловках специально оборудован домик, в «показушной» части лагеря.
Попрощавшись с ними у КПП между зонами, он останавливается, чтобы перемотать портянку и присаживается на землю под окном. А там идет беседа двух «вертухаев».
- Дисциплинированный, вражина… Успел, как раз…
- Куда успел-то?
- В ноль-ноль его отряд на Секирную идет, в полном составе.
- Да ну! А чего так?
- Перенаселение у нас на Соловках получилось! Вот и решили, чем долго разбираться, кто из этих троцкистов лучше, а кто хуже, перевоспитался, легче два отряда целиком ликвидировать!
- Да, не повезло буржуйчику…
Коренев слышит это, и мы видим, что он седеет буквально на глазах.
Медленно, ползком он передвигается от КПП в сторону кустов, потом убегает в лес и всю ночь прячется среди бревен на лесопилке.
Среди ночи слышны звуки пулеметных очередей, крики… Коренев стоит на коленях и молится.
Выходит из своего убежища он только утром, когда массовый расстрел уже прошел. В это сегодня трудно поверить, но при тогдашней неразберихе он мог считать, что для него опасность уже позади.
Да сегодня вообще во всё это поверить невозможно!
А совершенно седой Коренев идет в свой барак и думает, что теперь, когда, для соблюдения отчетности, вместо него расстреляли какого-то другого человека, он просто обязан жить как-то по-другому.

А на даче у Вити Торопца идет традиционная добрая пьянка!
Мы видим все тех же, знакомых нам, героев, им хорошо друг с другом проводить время не зависимо от повода вечеринки.
Нат и Вилли сегодня опять заняты приготовлением разных блюд: Вызывая старого друга на кулинарную дуэль, Нат (Толик Глушков) выбирая оружие сказал: «Шашлыки!». Вилли (Равиль Мусин) вызов принял, уточнив, что он будет работать с бараниной.
А Толик с удовольствием купил свинину и даже блюдо придумал: «Свинья в апельсинах», гости увлечены кулинарным процессом (см. приложение) и с удовольствием помогают им.
Гарцман, как всегда, у рояля, его слышно через раскрытое окно.
Гриша Лунин сегодня без Леры (она возится с капризничающей Иришкой), но привез своего нового знакомого, уличного гитариста Колю. Парень оказался очень стеснительным, долго отказывался пить, но от Торопца разве ускользнешь!
Когда возникла пауза в игре Гарцмана, Коле в руки дают гитару, и над комаровскими соснами опять начинает звучать Музыка…

Песня Харитонова «Раздели Мой Кайф»

Лунин довольно смотрит на друзей, которые слушают Колю, а потом видит в окно, что Нат и Вилли закончили свои гастрономические экзерсисы и готовы раздавать шашлыки.
Песня заканчивается, все с удовольствием переходят от пиши духовной, к совершенно материальной.
Все с удовольствием пробуют и свинину, и баранину, камера одним планом движется между гостями, побывав практически в каждом уголке дома Торопца, а потом вылетает на полянку перед домом.
Мы видим, что здесь идет разговор Лунина с Женей Новиковым на тему заковыристых изгибов русской истории.
Новиков, вообще-то, увлечен гораздо более древними временами, но и декабристы, любимая тема Лунина, ему тоже небезынтересны.
- Грига, смотри, какой интересный факт: при твоем Александре Первом Российская империя достигла абсолютного предела в своем стремлении на восток, причем, такого предела, о котором мой Вещий Олег не только не мечтал, но даже и не знал о его существовании?
- Не понял… Где связь-то, а?
- Ну, ты же знаешь, что именно пушной зверь был той экономической основой, на которой выросло древнерусское государство?
- Ну, знаю…
- Смотри: соболя здесь повыбили – пошли дальше, к Уралу. Потом Ермак Тимофеевич в Сибирь подался, и тоже за мехами! Слово такое «Мангазея» помнишь? Потом казачки Семена Дежнева к Тихому океану вышли, а лет через сто и там зверя под корень вывели! И уже при Александре у некой очень странной кампании «Русская Америка» Крузенштерн с Лисянским деньги на свою кругосветку добыли, привезли в Америку графа Резанова, того самого, про которого рок-опера, а с ним – кодлу камчатских охотничков, которые и там стали соболя бить, понял?
- Интересно… получается, что у нас – уникальный тип цивилизации, «промысловый», да?
- То есть?
- Смотри: все идем, да идем на восток, нигде надолго задерживаться не собираемся. Якутов да чукчей ясаком обложить, оно, как-то, сподручней выходит, чем землю обрабатывать, скот вести и дома каменные строить… А в результате большая часть населения сверхдержавы до сих пор теплых сортиров не знает! Так? Соболь кончился, так они лапу сосать стали. Ну, вот, а сейчас – та же фигня, только с нефтью! На трубе сидим и опять не работаем! А когда она кончится, что делать будем?
- Точно! Ух, голова! Я столько думал про это, а ты услышал, проанализировал и в пять минут вывод сформулировал! Это ж… это ж не просто так, а на «нобеля» тянет! Старик, давай квакнем за твою светлую голову! Ты сейчас чем занят-то, а?
- Да, как-то, в «пиар» залез, и вылезти не могу.
- То есть?
- Ну, тестюшку из задницы вытаскиваю. В моей бывшей газете про него компромат термоядерный накопали, а на прошлой неделе сбросили, теперь я там «терки тру», чтобы они «обратку дали». Ну и в других изданиях тоже… меня ж в этом мире знают, уважают… Вот я и «развожу». Формирую общественное мнение.
- А… декабристы твои? Ты ж какие-то уникальные данные вроде бы нарыл, хотел книгу писать, а?
- Ну, сам понимаешь, не до них сейчас. Жизнь есть жизнь.
- Погоди-ка… ты сам – что, не понимаешь, что с тобой происходит? Ты забросил дело своей жизни, и работаешь на откровенного бандита, весь Питер это знает. У тебя даже язык изменился: «терки», «обратка», «развожу»… Я понимаю, что Козлов – тесть, но ты-то – самостоятельная фигура, историк, журналист, а?
Новиков распаляется, в этот момент с веранды спускается Лада Калашникова, Лунин ее видит и пытается прекратить спор:
- Жека, не лез бы ты сюда, это ведь мое личное дело!
- Конечно, твое, но тебе не стыдно, а? Старик, ты же всегда гордился своей фамилией… Никогда не думал, а как бы твой предок Лунин к этому всему отнесся.
Лунин молчит, а потом взрывается:
- А знаешь, мне было бы еще больше стыдно, жить, как ты! С твоими мозгами тебе не противно уже десять лет бессребреника корчить? У тебя ж где-то сын есть, ты давно ему какой-нибудь подарок покупал, а? Да ты даже себе новую рубашку купить не можешь, а все туда же, - «великая Русь», «могучая держава»… Ты научись сначала свои штаны, не побираясь, поддерживать, а потом других учи! Ты же свое дело так позоришь!
- Знаешь, Грига… вот, у меня тебе еще совет есть: чтобы сладко жрать и мягко спать, можно не только жулику жопу зализывать, а еще и наркотой торговать, не пробовал? Понимаю, стрёмно. Есть и более безопасные занятия. Кстати, когда богатый пидарас подворачивается, ты его как обслуживаешь, верхом, или низом, а?
- Да я тебя…

За кадром начинает звучать песня Коли «Жало в Плоть», а беседа переходит в драку.
В ход идут не только благородные приемы, но и подручные средства. Новиков, явно, более подготовлен к боям, но и Лунин не уступает.
Мы их растаскиваем, довольно пьяный Лунин машет руками, садится в машину и уезжает, хоть его и пробуют задержать. Видите, это я пытаюсь дверь открыть, но падаю…

Выезд на Нижнее шоссе. Белая ночь.
Злой Лунин едет и ругается сам с собой. Вдалеке видна машина ГАИ с бессменным старшиной Буряком на стрёме. Лунин чертыхается и разворачивает машину, чтобы проехать объездным путем через Курортную улицу.
На одном из поворотов в лесу он не справляется с управлением, с грохотом влетает в дерево и переворачивается.
Песня заканчивается.

Дом Козловых-Луниных.
Планы по комнатам: Сладко спящий вице-губернатор с женой, ворочающаяся Лера, раскинувшиеся дети, посапывающая прислуга, клюющие носом охранники, свернувшиеся в клубочки собаки и кошки…

Лес, тишина. Из разбитой вдребезги машины выползает Лунин, ощупывает себя – только царапины. Достает мобильник и звонит Торопцу.
- Витек, это я. Ну… тут, недалеко. На Курортной. Я тут, понимаешь, «уши сделал»… Ну, то есть, на крышу лег…
Разъединяется, закрывает глаза и прислоняется спиной к дереву.
Подъезжают машины, выбегают друзья, появляется старшина Буряк:
- Ну, орлы, вы даете! Теперь, чтоб такое перекрыть, уже только насмерть разбиваться нужно!
Нормальная послеаварийная суета: Торопец, Мартов и Корчик возятся с машиной, откупаются от Буряка, решают, какой нужен ремонт, договариваются, кто завтра повезет машину на сервис, словом – друзья есть друзья.
Появляется Вилли Мусин и делает фотографии. Он говорит, что это нужно для страховки, но понятно, что фотографии в этом режиме будут, скорее, художественными.
Лада Калашникова осматривает Лунина и вытирает его салфетками, даже Новиков подходит и что-то сочувственно говорит. В результате, от стыда и отвращения к себе он убегает и пешком идет домой.

Блокадный Ленинград, осень 42-го года.
Научный сотрудник «Пушкинского Дома» Константин Коренев не стал эвакуироваться и остался в городе, продолжая работать над текстом «Слова о Полку Игореве».
Однажды, возвращаясь домой с работы, он попадает под авианалет.
Улицы пусты, он один, шатаясь от голода, пробирается вдоль стен. Вдруг он видит, что из-за Петропавловского собора по серому Ленинградскому небу прямо на него летит «мессершмит».
Коренев, как загипнотизированный, прижимается к стене.
Расстояние до кабины пилота велико, но мы понимаем, что Ученый и Убийца видят друг друга.
Пилот нажимает на гашетку…
Траекторию пулеметной очереди пересекает Ангел, стоящий на Петропавловском шпиле…
Справа и слева от Коренева в стену ударяются пули, вылетает несколько кирпичей…
Константин осматривает себя и понимает, что остался невредимым.
Его пулю принял на себя Ангел.

А в Комарово – выходной день.
Мы – в забегаловке рядом со станцией, недалеко от уже знакомого магазина.
Здесь пьют пиво представители комаровской общественности. Лица знакомые, не очень трезвые, но как обычно, озабоченные судьбами России.
- Петрович, а вот ты глянь, наш Козлов-то совсем не такая сволочь, как его тут некоторые представляют!
- Да ладно тебе…
- Не, вот ты газетку-то почитай! Тут ясно написано, что «…кампанию по дискредитации народного вице-губернатора в прессе развязали нечистоплотные идеологические противники. Не допустим коммунистического реванша, дорогие сограждане!» Ну, ты понял, это перед следующими выборами волна пошла!
- А ты давно стал газетам-то верить, а? Что им приказано, то и пишут! А если деньги есть, то почему не приказать?

Дискуссия продолжается. У стойки мы видим Гришу Лунина, который безо всякого куражу допивает свою кружку пива. Собственно, он мог бы выпить эту порцию и дома – холодильник полон, но с некоторого времени он пользуется любым случаем, чтобы сбежать из дома.
Прислушиваясь к разговору соплеменников, он понимает, что стал сам себе окончательно противен. Заказав и выпив «сто пятьдесят», он, выходит и направляется к дому.
Из дверей забегаловки мы видим, что у поворота Гриша притормозил, постоял в раздумье, а потом повернулся к магазину.

На огромном участке Козловых Лера принимает гостей. Здесь Настя Корчик, Лада Калашникова и Лена Мартова с детьми, дети весело безобразничают, дамы принимают солнечных ванн и пьют прохладительных напитков.
Лера гордо рассказывает, как мастерски Гриша «разрулил» ситуацию с Виталием Федоровичем.
Лена и Настя ее внимательно слушают, а Лада погружается в себя.
Внезапно открывается калитка, на участок впадает уже практически «никакой» Лунин. Лера бежит к нему, он ее грубо посылает и поднимается к себе в комнату.
Внизу – немая сцена. Девочки смотрят друг на друга и, не сговариваясь, произносят, что им пора домой.
В это время Гриша задвигает столом дверь своего кабинета изнутри и падает на диван лицом вниз.

Вечер, дом Козловых.
Гости давно разошлись, Козлов, видимо, остался в городе. Лера, в очередной раз поднявшись к дверям кабинета, стучит и пытается поговорить с Гришей, но в ответ слышит только невнятное бормотание вперемешку с ругательствами.
Снизу голос ее мамы:
- Лерушка, да брось ты эту затею! Все мужики – скоты, а тебе еще повезло. Им всем периодически нужно вот так уходить… в себя! Завтра проспится, будет как новенький!

Глубокая ночь, Лунин отрывает голову от стола и наливает себе еще стакан.
- Тишина… Почему здесь больше не бывает тишины, а? Почему где-то все время играет музыка, ездят машины, орут люди… Где та тишина, которая была двадцать лет назад, а?
Внезапно, в оконном стекле появляется отражение за его спиной.
Лунин оборачивается и видит мужчину в белой холщовой рубахе. Почему-то сразу же становится ясно, что это декабрист Петр Каховский, хоть мужчина и похож на Женю Новикова.
- П… Петр Григорьевич? Здравствуйте…
- Нет, уж это Вы здравствуйте, сударь, а мне, знаете ли, как-то, поздновато. Значит, это Вы, милостивый государь, и есть пра-пра-правнук нашего Михаила Сергеевича Лунина?
- Не уверен, но в семье полагали, что да.
- Та-ак… И что же Вы пьете, любезный?
- Вот… водка. Хорошая, чистая. Наша, «ливизовская». Ну, в Ваше время её называли – «белое столовое вино… № 28».
- Н-да… А что, в ваши дни благородные люди вина не пьют?
Лунин молчит.
- Ну да ладно, Григорий Леонидович, не будем об этом, я вижу, вы не совсем в настроении… Позвольте полюбопытствовать, а что же вам его так испортило?
Лунин снова молчит, а потом вдруг его прорывает, видимо он понимает, что разговор с давно казненным декабристом уж точно никуда далее не пойдет:
- Гадко мне, Петр Григорьевич. Видите ли, там, на первом этаже живет человек, который нынче о-очень высокий пост занимает, но как-то совсем незаметно, из большого чиновника, в простого вора превратился!
- Что ж, немудрено. И знакомо, ой как знакомо… Думаете в наше время по-другому было?
- Да всегда у нас так было, но… Во-первых, он и его друзья десять лет назад пришли к власти, обещая людям, что при них все безобразия закончатся, и люди им поверили… А во-вторых, этот человек является моим законным тестем, и я, как раз-то, и занят тем, что все его махинации сегодня прикрываю. Именем своим, прикрываю, годами заработанным, на вашем, кстати, подвиге, заработанным!
Каховский молчит, а потом холодно произносит:
- Ну, про нас-то Вы здесь совершенно зря приплели, подвигом там и не пахло… А что касается лично Вас, так это всё тоже не ново, только с дворянским происхождением, знаете ли… как-то не вяжется. И слово «честь» после этого употреблять уже не рекомендуется. Ну а так – ничего страшного… А какой пост Ваш, извините, родственник занимает?
- Вице-губернатор Санкт-Петербурга.
- О-о, то есть, некоторым образом, коллега генерала Милорадовича…
Взгляд Лунина оживает:
- Послушайте, да, ведь Вы же и вправду стреляли в военного губернатора Петербурга!..
- Кстати сказать, зря я это сделал. Перед судом виниться я уж не мог, как честный человек, а вам скажу: зря. Михаил Андреевич настоящим солдатским героем был. Рассказывали, что при Бородине, когда наши дрогнули, он на самое опасное место – на пригорок – стол поставил и под пулями завтракать стал, с вином, с курицей… Да и вообще, в сражении он разъезжал на поле брани как в манеже; заставлял лошадь делать лансады. А при обстреле спокойно набивал трубку, и дружески беседовал с солдатами... Пули под ним лошадей много раз били, однажды со шляпы султан снесли, а он не смущался: менял лошадь и снова трубку раскуривал…

Во время рассказа Каховского начинает звучать песня «Читая Блока» (см. приложение). Возникают различные видения, под которые Лунин засыпает у рабочего стола, уронив голову на руки.