Топфотоп — здесь знаменитости общаются друг с другом и со своими поклонниками

29 August 2009

ЗАПОВЕДНИК ДЕТСТВА

Лёня Шрайбман вырос в огромной коммунальной квартире в самом центре Москвы.
Когда мы приходили к нему играть после уроков, то обычно поднимались через черный ход, который был интереснее, чем парадная. Он вел на кухню, которая по субботам всегда была завешена свежевыстиранными простынями его соседки тети Муси, а сама она в это время стояла у плиты и огромными деревянными щипцами перемешивала в баке многочисленные чулочки, носочки и трусики всей своей огромной семьи.
Ленькина бабушка Ева Захаровна, скажем так: не приветствовала субботние хлопоты, но чайник, всё-таки, ставила самостоятельно, и никогда не отпускала меня домой, не накормив какими-то медовыми сластями, по-моему они назывались «тейдлах».
В квартире тогда было восемь комнат, а жили в ней восемнадцать человек – пять семей и хромой дворник Ильшат.
Вконце седьмого класса ленькины родители получили квартиру в Вешняках, но из нашей школы он не ушел, и дружба продолжалась.
Сейчас Лёнька – «новый русский», его фирма по торговле офисной мебелью не рухнула даже во время всех кризисов. В начале 90-х он выкупил свою старую квартиру, расселив по окраинам уже совершенно других жильцов. В квартире сделали "евроремонт", но одну из комнат – ту, в которой когда-то жил дворник, – он решил сделать заповедником своего детства. Не слушая криков жены, он даже не поменял умопомрачительные коричневые обои и не перестелил дощатые полы, а просто по совету знакомого реставратора покрыл всё специальным немецким лаком.
В начале ремонта я пару раз заходил к нему в квартиру, с интересом читая обрывки газет под обоями. Самой старой была «Московский Рабочий» от февраля 1922 года, а последней – «Известия» с похоронами Андропова.
При организации «заповедника» возникла проблема с мебелью, потому что в квартире от нашего детства не осталось ничего, кроме старого дивана с валиками и плетеной этажерки, на которую мы поставили шесть слоников. Седьмой потерялся. Еще несколько лет назад мебельный вопрос мог решиться одним походом на Тишинку, но... там тоже сделали "евроремонт". Сначала Ленька хотел дать объявление в газете, но я его отговорил, и мы стали собирать «коллекцию» по всем правилам. Он хочет, чтобы там появились предметы с громкими именами: «шифоньер», «комод», «буфет», «трильяж»...
Как-то я добыл легендарный коричневый чемодан – проигрыватель «Ленинград», на который мы сразу же поставили гибкую синюю пластинку квартета «Аккорд».
Лёнькина младшая дочка безумно веселилась, увидев этот «гроб с музыкой», а потом выяснилось, что висячий дисковый телефон она тоже никогда не видела и спросила: «Пап, это правительственная связь?»
Раньше ленькина семья жила здесь в двух комнатах, одну из которых он решил сделать своей гостиной. Давным-давно в ней стояла печь, и мы с Ленькой когда-то собственноручно помогали его папе эту печь разбирать. Изразцы и кирпичи по доске спускали в окно, благо – второй этаж. Теперь Ленька на этом месте выстроил камин. Дымоход прочищал и ремонтировал трубочист, которого специально выписали из Таллина.
По категорическому настоянию его охраны пришлось двойным слоем кирпича с арматурой заложить наш любимый черный ход. Теперь кухня, в которой раньше стояло аж четыре газовых плиты, по всем правилам оборудована заказным гарнитуром и цельногранитным обеденным столом на восемь человек. В столешнице и полу сделан искусственный обогрев. Плита одна, но стеклокерамическая на шесть посудин, плюс духовой шкаф и гриль.
Примусами, керогазами и керосинками в нашем детстве уже не пользовались, но в «заповеднике» они стоят. Мы их зажигать не умели, нас научила ленькина мама, правда сильно ругала совершенно не подходящий высокооктановый бензин, который принес его шофер, то ли отсосав из бака, то ли отлив из канистры. Настоящий керосин в Москве купить уже негде, последнюю керосинную лавку я видел на углу Тихвинского переулка лет пятнадцать назад.
В десятиметровой комнатке рядом с кухней раньше жили старушки-сестры Махонины, одна из которых умерла на моей памяти. Сейчас Ленька хочет поселить там свою домработницу, чтобы она оставалась ночевать, когда много работы вечером. Лёнька очень доволен: он где-то выкопал дореволюционное описание своей квартиры, по которому эта конура так и называлась – «комната прислуги».
Горячую воду к ним так и не провели, но это и хорошо. Вместо довоенной газовой колонки ленькин инженер вмонтировал какой-то сверхмощный «тэн», способный работать и на газу, и на электричестве. Как и раньше, в «заповеднике» можно не бояться ни аварий, ни ремонтных работ в котельной.
В темной комнате рядом с ванной раньше жили Екатерина Петровна с дефективным сыном Толиком, а сейчас Ленька соединил всё это вместе, добавил тети-мусин чулан и оборудовал там сауну с тренажерным залом. На том месте, где сейчас красуются финские банные халаты, сорок лет назад висела половая тряпка неопределенного серо-коричневого цвета, рядом с которой был приклеен листок с надписью: «тряпка Вельковысских». Лёнькин дедушка Моня тогда в сердцах зачеркнул эту собственническую тираду и большими буквами написал: «Обшчая!»
Вельковысских всегда было трое, но когда мы перешли в седьмой класс, их стало четверо: хромую пятидесятилетнюю Миррочку удалось выдать замуж за улыбчивого гешефтмахера Григория Ароновича. По этому поводу ее отец, тоже Григорий, но Савельевич, переживший все чистки, ветеран карающих органов, радостно пил целую неделю, не просыхая. Я даже помню, как он со счастливой улыбкой сползал по стене, как раз там, где у Леньки сейчас висит гламурненький портрет хозяина в рыцарских латах работы Никаса Софронова.
Между прочим, с письменным творчеством у них везде было хорошо: рядом с телефоном было прикноплено дацзыбао, гласящее: "Рекомендуется говорить не длиннее 5 минут. Контролируйте себя часами".
Всё бы хорошо, но висящие рядом на веревочке песочные часы были не пяти-, а пятнадцатиминутными.
В туалете же с высокого бачка свисала цепочка с металлической гирькой, а под ним сияла надпись: "Не лейте мимо, а если пролили, для этого есть тряпка!"
Из этого туалета маленькое окошко выходило в шахту, которая называлась странным словом «фонарь». Лёнькин шеф безопасности по этому поводу долго цокал языком, но поделать ничего не смог – такая архитектура. На окошко поставили чугунную решетку и задекорировали искуственным плющем в голландском стиле. А в самом туалете сейчас стоит такая техника, что тридцать лет назад все население ленькиной квартиры и подойти бы к ней побоялось.
Когда Ленька ссорится с женой, он идет спать в «заповедник», на продавленный диван, обтянутый новой английской тканью, из которого каким-то израильским средством вывели несколько поколений клопов. Их предки, наверное, нещадно кусали ещё хромого Ильшата и заходивших к нему подруг из подсобки соседнего гастронома. В мышиной норе под плинтусом мы обнаружили странный предмет, в котором Ленька опознал ильшатову подвязку для носка, но вешать на стенку мы её не стали. Совсем уж не эстетично.
Открытие музея мы отмечали, позвав еще пару старых школьных друзей. Для полного соответствия жанру мы взяли «бомбу» – бутылку портвейна «№33», но в результате всё опять закончилось финской «клюковкой».
Хорошо у Леньки в «заповеднике», только жить он там, наверное, не будет. И жена, и дети больше настроены обитать в Барвихе, где уже достраивают новый дом. Как раз на том самом месте, куда мы с ним каждую весну ездили собирать еловый лапник для украшения обелиска во дворе школы.
Эта полянка на высоком берегу Москвы-реки уже тогда очень нравилась Лёне Шрайбману. из коммунальной квартиры в старом московском переулке.