ru-RU http://top4top.ru/maxkap http://top4top.ru/maxkap Sun, 18 Oct 2015 15:14:14 GMT Максим Капитановский. Все обновления таланта на Топфотопе. http://s3.amazonaws.com/top4top-files/avatars/15042/______________thumb_70.jpg http://top4top.ru/maxkap 70 70 Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11580 <p>В третьем часу мама откланялась. В будущем они собирались объединить две квартиры, а пока она просто перешла к себе в соседнюю.<br />После ухода матери все немного помолчали. Андрей пощёлкал пультом. По телевидению разворачивалась обычная новогодняя вакханалия. Каналы пытались перещеголять друг друга в оригинальности, но набор выступавших артистов был один и тот же.<br />- Это ваша первая книга? – спросила Лена. Они в меру пили шампанское, виски и коньяк, и настроение было отличное.<br />- Первая. Но может быть, будет и вторая.<br />- А о чём? – задала Таня сакраментальный вопрос.<br />- О том, что не вошло в первую...<br />Вдруг открылась дверь – на пороге стояла Екатерина Петровна. Она была в роскошном махровом халате с вензелем болгарского горнолыжного курорта «Боровец». На носу очки, а в руках заложенная пальцем книга Истомина.<br />- Андрюш, не разбудила? – мама прошла к столу. - Это потрясающе! – она раскрыла книгу. – «Если вы считаете себя умнее других, сделайте всё, чтобы так оно и было». Слава, это вы сами придумали?<br />Мама прочитала ещё несколько выдержек, чем заметно смутила Истомина, явно не собиравшегося превращать праздник в свой творческий вечер, и, уткнувшись в книгу, развернулась и проследовала в свои апартаменты.<br />- Так я не понял, - разрядил обстановку Андрей. – Имела книга успех?<br />Истомин, слегка опомнившийся от дифирамбов, разлил, кому виски, кому коньяк, кому шампанское: - Ой, это непростая история!<br />- Расскажите, мы ведь не торопимся, Танюш, поставь чай. Ребят, у нас потрясающий торт - «От Палыча».<br />И Истомин поведал о том, что у него есть добрый гений. Вернее два. Первый – некая девушка, которая много лет назад бескорыстно помогла ему купить квартиру. А потом он попал в аварию, слёг с позвоночником (Павел с Андреем переглянулись) и познакомился через Интернет с состоятельной русской француженкой, которая заинтересовалась его литературными опытами и оказалась в результате той же самой Мариной, которая и дала тогда деньги на квартиру. Эта Марина наняла редактора, который всё немного утряс и пригладил, на свои деньги издала книгу и попробовала распространять её через Интернет, делая упор на русскоговорящие диаспоры нескольких европейских стран. А также в Америке.<br />Никто не ожидал такого успеха. Первоначальный пробный тираж в 10 000 экземпляров разлетелся в считанные недели. Был тут же подготовлен повторный (25 000). А потом ещё два. Денег набежало очень много. Истомину во Франции сделали операцию, и вот уже одиннадцать месяцев, как он встал на ноги, упорно занимается, и уже почти полностью физически восстановился.<br />Андрею тут же стало стыдно, за то, что критиковал настольно-теннисную историю Истомина. Тем временем тот продолжал:<br />- У Марины светлейшая голова. Она в своё время без посторонней помощи вникла в суть умиравшего винодельческого бизнеса, доставшегося ей по наследству, и спасла его. И это в чужой стране! Уму непостижимо! Я сам когда-то занимался разными продажами, так что в таких делах капельку разбираюсь… И вот ей пришла в голову гениальная мысль о том, что больше всех захотят узнать, как они могли бы добиться успеха в России именно те люди, которые там уже давно не живут…<br />- Потрясающе, а кто второй добрый гений?<br />- Второй сидит перед вами! – Истомин, взял руку жены и поцеловал – Она полюбила меня в немощи и бедности…<br />- В немощи – да, но не в бедности. Я прочитала его книгу и подумала: «Вот это человек! Наверняка ведь станет богатым!» - она засмеялась.<br />- Остри, сколько хочешь! Какие у вас игрушки оригинальные! – Истомин показал на ёлочные украшения. Он не очень уютно себя чувствовал в центре внимания и постарался перевести разговор на другую тему.<br />Игрушки действительно были не то чтобы очень оригинальные, но всё-таки не совсем привычные. Не современные что ли. Дутые из тончайшего стекла фигурки людей, животных, цветные прозрачные шары один в другом. У некоторых были отбиты и снова заботливо приклеены кусочки. Так поступают, когда очень дорожат именно этими конкретными вещами. Что ж, Андрей охотно переключился на игрушки.<br />- Их в восьмидесятых привёз мой батюшка, царствие небесное. Из Чехословакии. Целый большой набор. Потом они как-то забылись, лежали на даче, а в позапрошлом году мама их заново нашла. Симпатичные, правда?<br />- Очень! – сказали все в один голос.<br />– Это, наверное, и есть знаменитое чешское стекло? – блеснул эрудицией Павел. А жена Павла Лена добавила:<br />- Они прозрачные, а от ёлки зелёным отсвечивают. Более зелёным, чем сама ёлка. Кстати, дерево такое симметричное, будто искусственное. Андрюш, где ты всё это берёшь.<br />- Я выбирал почти целый час. На ёлочном базаре. Специально в Истру ездил. До Москвы такие экземпляры не доходят…<br />- Видишь, Лен, как люди к Новому году относятся! – Павел поднял палец, обращаясь к жене. – А у нас четвёртый год, пыльная синтетика…<br />- Ну, у нас тоже долго была синтетика, а потом мама как-то попросила натуральную… и тогда такое случилось… Паша ведь тебе наверняка рассказывал.<br />- Говорил что-то про кольцо, но я не очень поняла. Расскажи! Таня вот, да и ребята ведь не знают. И я послушаю. Из первых уст. А то Паша…<br />- Ленка, стоп! Паша тут вообще не при чём! Я расскажу!<br />И Андрей чётко и образно рассказал про вырубку ели, про перстень, про брошь, про золотую проволоку. Видно было, что он делает это не в первый раз и история отшлифована неоднократным прилюдным пересказом. Даже Павел, который был в общих чертах в курсе, - и тот не удержался от выражения изумления и восторга.<br />- А вы этот перстень тоже продали? Вместе с брошью? – поинтересовался Истомин. Казалось, что он не очень верит…<br />- Ну, нет, так дело не пойдёт! – Павел вскочил. – А ну срочно пить на брудершафт! Тем более что у меня тост созрел!<br />Он налил два фужера шампанского (Истомин не пил крепкие напитки) и вложил в руки Истомина и хозяина дома. Они скрестили руки, пригубили и немного скованно поцеловались.<br />- Слава… - начал Андрей. Но Павел перебил его:<br />- Слава! Тебе моё лицо не кажется знакомым?<br />- Вы знаете… - неуверенно начал Истомин и сконфузился, увидев, как Паша со зверским лицом потянулся к фужерам:<br />- Знаешь, - да. Мы не работали вместе?<br />- Вы не работали! - не выдержал Андрей. – Паша Никольский – врач. Он за вами… за тобой ухаживал, когда ты лежал в ко… в Первой Градской.<br />И началось сильное братание.</p><p>- Слав, чего ты шампанское пьёшь?! Давай виски по фужерчику! Раз в год можно. Это я тебе как медик говорю!<br />- Паша, а я когда очнулся, что-нибудь говорил?<br />- Да, ты сразу встал и сказал: «Здравствуйте, господа! Рад вас приветствовать в этих чудесных пенатах!»<br />- Паша! – Лена дала ему шутливый подзатыльник. – Человек тебя серьёзно спрашивает.<br />- На самом деле, - Паша посерьёзнел, - меня тогда не было. Другой ординатор, - Фёдорова дежурила. Но это не важно. Ничего ты путного не говорил, да и сказать не мог. Уже сам факт такого быстрого пробуждения, я имею в виду, что ты открыл глаза и уже был почти адекватен, бывает крайне редко. А я тебя уже проснутого увидел на следующий день. Мы тебя брили. И ты просил усы оставить…<br />- Вот сейчас я тоже точно тебя вспомнил. Просто мне иногда чудится какое-то слово, с которым я в себя пришёл. Нерусское, сложное…<br />- Если бы такое слово было, Фёдорова бы обязательно в отчёт занесла. Это ж сенсация! Но как же ты на ноги встал, прогнозы-то были очень неважные?! Да ещё в теннис играешь! Да, вот это совпадение!<br />- Мне Малрой операцию делал, Марина договорилась.<br />- Это что, сам профессор Малрой?!<br />- Да, а ты его знаешь?<br />- Христиан Малрой в нейрохирургии – мировая величина. Так ты во Францию летал?<br />- Ну да, я же говорил. Только не летал, а на поезде ездил. Самолёт категорически запретили. Намучились страшно. – Истомин с благодарностью посмотрел на жену и взял её за руку. – Если б не жена…<br />- Тогда я ещё была не жена! – она с улыбкой погладила Истомина по щеке.<br />- Тем более! – воскликнул Андрей, поднимая фужер. Он находился в состоянии эйфории. Как здорово, что он пригласил их всех! Такие хорошие люди! И праздник получился самый настоящий. В лучших традициях. И Слава этот потрясный мужик! И жена его, - потрясающая. Неземная какая-то. Сразу-то он как-то не разглядел. Чего там они про перстень спрашивали?<br />Он незаметно вышел и вернулся с перстнем. Вот, мол, он, красавец, а вы не верили. Кольцо пошло по рукам. Андрей снова взялся рассказывать про бугорки и для наглядности продемонстрировал отпечаток на пластилине:<br />- Будто печать! Или ключ! – резюмировал он, улыбаясь.<br />Жена Истомина внезапно побледнела и опёрлась на руку мужа.<br />Истомин разглядывал перстень и кусочек пластилина и силился что-то сказать, потом поднял голову, обвёл присутствующих полубезумным взглядом и прошептал: «Волвералнисьо!» Его жена вздрогнула и резко поднялась. Истомин взял её за плечи и развернул спиной к столу. Вся компания с изумлением, смешанным с ужасом следила за его действиями. Под его руками тонкие бретельки соскользнули, и платье совсем открыло изящную спину сантиметров на десять ниже пояса. Там под золотой цепочкой, располагавшейся на талии, изогнулся в игре мастерски наколотый ягуар с шаром-мячом в мощных лапах. Андрей метнулся к выключателю и до предела добавил яркости. В свете разгоревшейся люстры на «мяче» были хорошо видны семь маленьких круглых родинок.<br />- Ещё неделю назад их было только шесть! – растерянно проговорил Истомин, обращаясь к замершему Никольскому. – Ты знала про перстень? – он повернулся к жене.<br />- Нет, но что-то чувствовала.<br />- Она же идти не хотела. Мы сначала решили Новый год вдвоём встретить. А потом неожиданно: пойдём, с новыми людьми познакомимся…<br />Истомин со странным выражением лица начал поворачивать перстень, стараясь совместить бугорки с расположением родинок. Одновременно он, как сомнамбула, стал подносить перстень к спине женщины. Гибким, неуловимым, каким-то нечеловеческим движением она отпрыгнула к стене с диваном. Покрыв метра четыре. Не меньше.<br />- Нет, я не хочу! Я вернусь назад, и у меня начнётся новая жизнь! Без тебя, без всех. Я не хочу!<br />- Инка! – воскликнул Истомин, и в следующую секунду она оказалась в его объятиях. <br /> <br />Цветок куанджа</p><p> На седьмой день они вышли на побережье к большому красивому поселению Тьяунака. Это была конечная цель путешествия. Место его официального пребывания в отпуске.<br />Сначала рабы донесли Вильяка Уму до границ столичного региона и в сопровождения стража вернулись в город. А дальше он нанимал слуг-носильщиков сам. Не обошлось без приключений. На третий день вторая смена носильщиков понесла его какой-то новой тропой, и одного из слуг укусила маленькая смертоносная змейка талья. Причём, именно того, кто и предложил срезать дорогу. Это дало повод оставшимся трём долго разглагольствовать по поводу воли Богов, а Вильяку – время от времени слезать с носилок и идти пешком, давая отдохнуть носильщикам от ставшей на одну четверть тяжелее ноши.<br />А на пятый день, во время перехода по территории коатлей, из-за деревьев вдруг выскочили шесть воинов в устрашающей раскраске. Слуги очередной смены бросили паланкин и в ужасе бежали в джунгли. Коатли легко могли бы убить воспитателя Уму из засады, но они не воспользовались луками, увидев разукрашенные носилки. В таких мог находиться богатый человек, за которого можно было получить выкуп, значительно превышающий стоимость вещей, находящихся при нём.<br />Вильяк отметил, что, несмотря на его тяжкую вину, Боги продолжают его хранить. Он вышел из носилок, достал терлиуку – бронзовый шипастый шар на цепочке и двухсторонний боевой топорик. Воины, выставив копья, с любопытством наблюдали за его действиями. Всё длилось несколько мгновений, после чего шестеро коатлей, обливаясь кровью, уже лежали вокруг воспитателя. Как лепестки болотного цветка куанджа.<br />Вильяк разрешил вернувшимся через некоторое время носильщикам отрезать мёртвым коатлям головы и забрать их с собой на обратном пути домой. Это его немного позабавило. Всю оставшуюся дорогу он представлял себе, как четверо сильных, но робких увальней явятся в родную деревню с такими трофеями и будут, перебивая друг друга, фантазировать, описывая свои подвиги.<br />И вот последние слуги отпущены. Никем не замеченный, на заре восьмого дня по утренней прохладе он пешком отправился дальше. Вернее, почти назад, - вдоль побережья, ибо пункт назначения находился в этом направлении.<br />На одиннадцатый день Вильяк перевалил через небольшой холм, и перед ним открылся посёлок, курящийся струйками двух десятков дымков. Вильяк присел на поваленное дерево и устало положил левую руку на колено, а правая всё продолжала, как чётки, перебирать уже сильно истрепавшиеся шнурки с узелковым письмом Коры: «Через десять и один день жду в деревне моей матери…»</p><p> ---- конец ----</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11580 Tue, 17 Apr 2012 10:45:23 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11577 <p>Я осваивал Интернет, как первопроходец. Методом проб и ошибок научился скачивать интересующие меня материалы, музыку, которую как будто снова открыл для себя. Нашёл сайт «Ю-Тьюб», где с плохим качеством, но можно выловить почти любого интересного музыканта. Прочитал уже упомянутые книги Карнеги и Хилла. И ещё Вальтера Кнопфа. Наконец, стал переписываться с несколькими одноклассниками (одноклассницами), которых вынул на «одноклассники.ру». Жизнь наполнялась каким-то смыслом. Потом вышел на сайт, где можно просто написать свой ник и примитивные данные, чтобы откликнулся любой, кому ты можешь быть интересен, и вдруг получил вот это: «Вы меня интересуете!». И реквизиты. Оказалось, какая-то девушка. Фамилию и имя свои не пишет, - просто интересно ей болтать. Ну, что ж, мне тоже интересно. Естественно, ни про какие аварии писать не писал, но и врать, что я олигарх, тоже не стал. Возраст указал свой, прописку (Москва) тоже. И что холостой. И что по профессии менеджер. Не писал, что бывший, - просто менеджер. Чуть выше, чем среднего звена.<br />Ей двадцать шесть, брюнетка с зелёными глазами, живёт во Франции. Может, конечно, и лысый пятидесятилетний мужик из Саратова, но мне показалось, что язык у неё всё-таки девичий. И завязалась у нас серьёзная переписка. Практически каждый день. Она мне всё время свои дела описывала, проблемы свои. Оказалась она, мол, внезапно (!) наследницей небольшого, но известного винного производства. Загорелась сама во всё въехать. Её там, на месте в штыки, но не на ту напали. Сейчас, слава Богу, в основном уже всё утряслось: конкуренты утихли, подчинённые уважают, продукция пользуется спросом – появилось свободное время, а тут я тут как тут. Может и враньё это всё, но зачем так уж загогулисто. Я тоже, чтоб в грязь лицом не ударить, написал, что в свободное время книгу пишу. Это ж правда. Она спрашивает, много ли уже написано? - Страниц шестьдесят, отвечаю. - А нельзя ли почитать? Очень, мол, ей интересно, - никогда писателей знакомых не было. И только я задумался, может и правда отправить ей кое-что, как опять виденье накатило…</p><p>Воссоединение </p><p>Солнце уже близится к зениту. Внизу бурлит толпа. На краю восточной площадки зиккурата расположилась группа рослых юношей с золотыми дисками на головах и в двухцветных клетчатых ливреях - музыканты. Скоро они заиграли на флейтах, барабанах и трубах из витых морских раковин. Ожидая своего выхода, Рави с удивлением рассматривает золочёные доспехи, которые на него надели рабы. Нагрудник закрывает только правую сторону груди, левая же обнажена. В таком панцире он уязвим даже для простого кинжала. Появляется процессия Чу Итлы. Одетая в голубую запашную тунику с продёрнутыми золотыми нитями и длинный плащ, украшенный геральдическими изображениями Пачамамы – богини матери-земли, она величаво выступает впереди свиты из двенадцати юных девушек. Глаза её блестят. Процессия обходит трон верховного жреца. Он с трудом встаёт и кланяется девушке. Но она смотрит вниз, боясь наступить на край плаща. <br />Чу и Рави тожественно возводят и укладывают на два стоящих рядом ложа из белого камня, покрытых леопардовыми шкурами. Вокруг почтительно склоняются десять жрецов в пурпурных одеждах. Слепящее солнце бьёт прямо в глаза, Чу Итла поворачивает голову направо и встречается глазами с Рави. Он улыбается. Она хочет надеть ему перстень, который сжимает в кулачке, но жрецы вдруг хватают её и прижимают руки, ноги и голову к пахнущим благовониями шкурам. Рядом то же делают и с Рави. Из-за пурпурных спин выступают двое жрецов в чёрной одежде и устрашающих масках, мелькают ритуальные ножи, и через мгновение одновременно жрецы вздымают вверх руки, сжимающие ещё бьющиеся сердца Рави и Чу. Толпа внизу завывает, верховный жрец Пачахути тонким голосом запевает ритуальную песню, которую подхватывают остальные жрецы. Помощники в пурпуре отступают, освобождая место для рабов, обязанных забрать тела, и также начинают петь. Все смотрят вверх на равнодушное светило. И тут Чу Итла находит наощупь ещё тёплую руку Рави и конвульсивным последним движением надевает ему перстень.</p><p>Жизнь назад</p><p>Домой она ехала на метро. То есть ноги её привели к подъезду, и она вроде поняла, что это её дом. А там ещё кодовый замок. Вспоминала, вспоминала, - ничего не вспомнила. А дверь сама открылась. Специальную кнопку в тамбуре потом пришлось нажимать, чтоб закрыть. Она в лифт. Тоже ничего нажимать не пришлось – поднял на пятый. Потом опять, на этаже, как у мужчины того перед квартирой, хотела в сумочке ключи поискать, а тело не слушается – прёт прямо на дверь. И она тоже сама открылась. Квартира однокомнатная. Но большая. Холл и всё такое. Разделась. Накрасилась. Села завтракать. Потом сготовила яичницу, потом яйца убрала в холодильник, душ приняла и зубы почистила. Потом от яркого солнца занавески задёрнула. И спать улеглась. Полежала минут десять, понежилась, дождалась, когда будильник прозвонит, и сразу уснула. А до этого на часы взгляд бросила: 9.05! <br />Когда проснулась, уже темно было. Встала, свет включила, умылась, хотела, было, накраситься, посмотрелась в зеркало, - уже накрашенная. Удивительно! И только тут обратила внимание, что часы как бы назад идут. Только что было 23.40., а теперь 23. 35! А мысли в голове лениво ворочаются. Вернее, совсем не ворочаются. Тело само всё делает, а она вроде со стороны наблюдает. И ощущение странное. Что будто она своей жизни не хозяйка. Тело, например, одевается, а она хочет не эту синюю кофточку надеть, а свитерок фиолетовый. Не получается! Тело тупо кофточку надевает и в туалет идёт, хотя совершенно не хочется. А после туалета вдруг хочется. И очень. А потом постепенно проходит. И сигарета из бычка смятого вдруг раскуривается, увеличивается и потом гаснет перед тем, как она к ней зажигалку подносит. Чушь какая-то! И она вдруг поняла – она живёт назад. Наоборот. И не просто назад, а к чему-то возвращается. К какому-то важному моменту. И не страшно это. А даже очень интересно. Помнит, как к мужчине вчера ходила, спала с ним, в ресторане обедала. Или ужинала? А то, что раньше было, не помнит. И легко ей – не надо никаких решений принимать. Тело само всё делает, и вокруг всё тоже само образуется. Двери сами открываются, правда, после этого их приходится изнутри закрывать. И пищу она изо рта на тарелку выкладывает. А потом на сковородку. Трудно привыкнуть. Но можно. Мозг будто со стороны наблюдает. А сделать ничего не может. Всё как будто по определённым рельсам катится, и свернуть влево-вправо или остановиться не получается. И ощущение, что впереди (может быть позади?) что-то важное должно произойти, а повлиять или изменить она ничего не может…</p><p>Так прошло около двух недель этой её новой жизни. Срок, конечно, небольшой, но уже какие-то закономерности стали выстраиваться. Кое-что она о себе узнала. Узнала, что любовника её (или любимого, - пока она не поняла) зовут Виктор. И не один он у неё, - есть (был) ещё Роман, кажется. Иностранец. Только она в этой обратной жизни ещё с ним не встречалась. Только предстоит. Где она деньги берёт, тоже было пока не ясно, но где-то берёт – не бедствует. Ещё её радовало, что голова как будто на место встала. Уже разные тонкости осознаёт и хозяйке здорово помогает освоиться. Например, теперь она хорошо понимает, что всё вокруг назад двигается: пешеходы на улицах назад идут, машины все едут задним ходом, самолёт однажды видела, так он тоже назад летел… Но сознание адаптировалось. Ей кажется, что всё нормально. И к ощущениям она попривыкла. Даже какие-то моменты предугадывать выходило. Ведь это же всё с ней уже происходило. И память иногда вдруг что-то подсказывала: сейчас, мол, случится то-то и то-то. Так она имя Виктора вспомнила. Когда они любовью занимались. И вспомнила, что познакомились они недавно. Поэтому, когда в этот раз из постели вылезли, на его машине с водителем в ресторан приехали, танцевали, пили-ели, потом в театр поехали, он ей в фойе руку поцеловал, а в зрительный зал вошли уже незнакомые и на разные места сели, - она с удовлетворением восприняла. Так ведь и знала!<br />Однажды для развлечения она попробовала свободную волю проявить. Тело её в этот момент туфли снимало. Умом, правда она понимала, что не снимало, а надевало. Но, неважно. Так тело собралось сначала левую туфлю «снять», а она заупрямилась и заставила начать с правой. Правда, потом ей в голову пришло, что коль у неё сместились все ориентиры, то теперь правое могло стать левым и наоборот. Ну нет, это уже полная чушь. Какая разница? Туфель-то всего две, и она с телом справилась, наперекор ему пошла. А вдруг не она это сделала, а тело само передумало. Могло ведь такое случиться? Могло. Как же проверить? Она уже легла (в смысле ещё не встала), и левая рука уютно расположилась под подушкой. Неожиданно она дала приказ этой руке – схватить подушку и бросить на пол. Вряд ли тело сразу после пробуждения могло бросить подушку. Рука сначала не послушалась, а потом вдруг с готовностью запустила подушкой в кресло. Тут зазвенел будильник, тело мгновенно приготовилось спать, а она опять воспротивилась, даже привстала. И надо же! Получилось. Коряво, но получилось. Что же выходит?! Она уже в состоянии какой-нибудь ключевой поступок совершить, который всё её будущее, а вернее, - прошлое перевернёт?! И ещё одно наблюдение. Всё как будто замедляться начало. По сравнению с её внутренними часами. Ей даже сон на эту тему приснился: будто маленькая она играет с мячом у горки. Бросает мяч в гору, и он сначала быстро катится, потом всё медленнее, потом совсем останавливается, а затем, сначала медленно, потом всё быстрее скатывается назад ей в руки… Так и время вокруг неё начало замедляться. Видимо, уже близка была ключевая точка, когда всё остановится и пойдёт обратно уже своим чередом. Не прозевать бы. Она чувствовала, что это самое важное.</p><p>Ромеро</p><p>В свои двадцать два года Ромеро Дасилва познал уже много женщин. Но эта девушка перевернула его жизнь. Так, по крайней мере, ему казалось.<br />Он не хотел ехать в Россию. Отец, занимающийся самыми разными видами бизнеса, в том числе и не совсем законными, с целью воспитать себе смену, таскал сына с собой уже не в первую страну. Ромеро покорно ездил, покорно пытался вникнуть в суть контрактов, покорно знакомился с иностранными партнёрами отца. Он хорошо понимал, что рано или поздно придётся всерьёз заняться бизнесом, учил английский язык, посещал экономические курсы. Но в то же время пулей вылетал из их роскошного поместья по звонку любого из своих многочисленных друзей, причислявших себя к элите золотой молодёжи Мехико.<br />Отец с пониманием относился – сам он в двадцать два года работал как проклятый на маленькой фабрике плетёной мебели, – вязал кресла и кушетки. А вечерами не пропускал ни одной свободной юбки. И даже не совсем свободной. И это при том, что какой-то яркой внешностью среди других рабочих парней посёлка не выделялся. Как у них с его первой женой Долорес, - женщиной коренастой и некрасивой мог случиться такой ладный сын?! И отец втайне гордился Ромеро.<br />В этом году они уже побывали во Франции, в Париже. Ромеро побродил по Мон-Мартру, побывал в Лувре, в культурном центре им. Помпиду, но, как ни старался, проникнуться романтическим духом знаменитой парижской весны не смог. Может быть, этому помешал зарядивший на всю неделю моросящий дождь? Первая девушка, которую в Париже к нему привёл его телохранитель Базиль, оказалась проституткой. Ромеро вспылил – неужели он как мужчина не представляет интереса для молодых парижанок и обречён пользоваться услугами профессионалок. Следующей ночью он сбежал от охраны в ближайший большой бар, а утром отец, зашедший в номер сына, обнаружил в его постели двух очаровательных девиц – брюнетку и мулатистую блондинку. Отец заказал в номер завтрак для всех. Ромеро горделиво посматривал на него - папа был в курсе вчерашнего инцидента с проституткой. Когда гостий провожали, юноша, хитро поглядывая на отца, предложил каждой по четыреста евро. Конечно, девушки с возмущением отказались. Во-первых, в элитном агентстве, где Дасилва-старший заказывал этих подружек для Ромеро, персонал был исключительно вышколенный и подготовленный – нарушить условия ролевой игры они никак не могли, а во-вторых, девушкам откровенно понравился этот наивный красивый мальчик. Давненько они так не сочетали приятное с полезным (каждой уже перевели по 900€).<br />А от России Ромеро ничего хорошего не ждал, и вдруг эта девушка.<br />Он только с восхищением взглянул на неё, и она подошла. Сама. На улице. Девушки и раньше засматривались на него, но это был совершенно другой случай. Казалось, она банально влюбилась с первого взгляда. И ничего с собой поделать не могла. Потом они гуляли, а совсем вечером стали любовниками. Она не была похожа ни на одну женщину, какую он знал. Ничего подобного раньше не испытывал. Может, это и была та самая любовь, о которой он столько читал. После трёх свиданий Ромеро уже не мыслил своего будущего без неё. С ведома отца он предложил ей поехать с ним. Она с радостью согласилась. Ромеро был на седьмом небе, но тут выяснилось, что вот так сразу не получится. В этой России надо было сначала получить какой-то специальный паспорт. Отец съездил в посольство Мексики, выправил там необходимое приглашение, но всё равно речь могла идти не менее, чем о двух или даже трёх неделях. - Я буду считать дни! – сказала она на английском, который, кроме объятий, стал для них главным языком встреч.<br />И вот сегодня Ромеро улетал. Он сделал всё, что мог. Приглашение уже ушло в тот орган, куда и должно было уйти. Билет на её имя уже оплачен, и сегодня в аэропорту при расставании он должен был вручить его девушке. Она немного опаздывала, но Ромеро не очень волновался – в этой Москве автомобильные пробки были почище, чем в Мехико. Он ждал её у стойки регистрации с большим букетом пеонов - её любимых цветов. Чуть поодаль стояли отец, Базиль и трое, провожающих их русских бизнесменов.<br />Он заметил её издали, она тоже. Взглянув мельком на табло с часами, она прибавила шаг, потом побежала. Побежала, вытянув руки вперёд. Так бросаются на шею. Взволнованный Ромеро тоже сделал шаг навстречу. И тут заметил, что с девушкой творится что-то неладное. Её движения стали неуверенными и, хотя сохраняли экспрессию и свойственную ей грацию, начали резко замедляться. Было ощущение, что она движется в вязкой плотной жидкости, причём вязкость эта с каждой секундой увеличивается. Но больше всего Ромеро поразило её лицо. Оно беспрестанно меняло выражение, отражая какую-то сложную внутреннюю борьбу. Её движения всё замедлялись, наконец, не доходя (или не добегая) до него метров пяти она остановилась и на несколько мгновений замерла как неживая. Ромеро мог бы поклясться, что девушка не стояла на твёрдой поверхности. Она висела в трёх-четырёх сантиметрах от мраморного пола зала отлёта. Затем, медленно, плавно стала отрабатывать назад. Как паровоз, включивший реверс. При этом вся гамма чувств, отражавшаяся на её лице, менялась в обратном порядке: внутренняя борьба, счастливая улыбка, целеустремлённость. Она отступала назад, ставя ноги «след в след», всё быстрее и быстрее, пока не скрылась за раздвинувшимися перед её спиной стеклянными дверьми.<br />Остолбеневший Ромеро хотел броситься за ней, но что-то его удержало: может быть, странное оцепенение, в которое он впал, а может, тяжёлая рука отца, которая легла на плечо.<br />- Святая Мария! Так будет лучше, сын…<br />- Пап, ты это видел?!<br />- Что, видел?<br />- Как она повисла…<br />- Не понимаю!<br />Подавленный Ромеро безнадёжно махнул рукой, положил букет на стойку и направился к «воротам №4». Объявили, что посадка заканчивается. </p><p>Ке есто Новосембиск?</p><p>Рузов закурил. Проходящая мимо молодая негритянка в форменной юбке и кокетливо сбитой на бок пилоточке улыбнулась белоснежной улыбкой и погрозила изящным пальчиком – прямо над Рузовым висел всем известный международный знак «перечёркнутая сигарета».<br />- Вот черти! – заругался Рузов.<br />- Да ладно, не кури уж! – недовольно заметил Курихин.<br />- Ага, не кури! У нас ещё сорок минут, а в полёте вообще запрещено, - могут высадить!<br />- Хорошо, шутник, пошли.<br />Они вышли из терминала на теневую сторону и закурили. <br />- Больше сюда не поедем! Жарко очень и как-то бестолково. Ты мог сюда в Акапулько и не тащиться.<br />- Шеф, да мне в радость. Новые города, новые страны… Ты-то как? Есть впечатления для дела? <br />- Да были три тёлки. И неплохие…<br />- Только три?!<br />- А сколько тебе надо? Я, ведь, не оверлок, - намекая на старую шутку их совместной юности, ответил Курихин. И похлопал себя по левому карману джинсовой рубашки, где в виде шариковой ручки притаился цифровой диктофон. <br />Игнорируя сложную разметку подъездных дорожек, к зданию лихо подкатил открытый спортивный автомобильчик с двумя блондинками. Они остановились метров за тридцать до мужчин – около выхода из зала прилёта.<br />- Во даёт! – одобрительно сказал Рузов, выкидывая сигарету. – Эй, девчонки! Поехали к нам в Новосибирск…<br />Курихин скорчил гримасу, Рузов понёс руку к груди, - прости мол… Они уже повернулись уходить, когда одна из девушек окликнула:<br />- Эй, мистер! – одновременно машина подъехала прямо к стоявшему у края тротуара Курихину: - Ке есто Новосембиск?<br />- Неважно, мой друг всё шутит! Чао, чао, девочки… - и они пошли на посадку.</p><p>Новый год</p><p>Как и прошлые два, этот Новый год Андрей опять справлял с мамой. Разница была лишь в том, что Екатерина Петровна наконец-то переехала к нему на Ленинский. Почти через год удалось всё-таки уломать соседей. Кроме всего прочего, теперь она снова видела. Фантастика! Операцию делали в Питере. За четырнадцать тысяч евро. Занимать не пришлось, - он показал антиквару Тиграну брошь из «клада», тот напялил увеличительные очки: - опал, - сказал. Хороший! Тысяч пять долларов. Во как! Опалы же не драгоценные камни, а полудрагоценные! Почему же так дорого - пять тысяч?! У Андрея ума хватило сразу не продавать. Полез в Интернет. И быстро выяснил, что опалы сейчас в большой моде. И что попадаются крупные опалы очень большой цены. Он не поленился, поехал на Арбат в антикварные магазины. Зашёл к оценщику и потребовал двадцать тысяч. Пожилой оценщик от суммы в обморок не упал, сказал, что основной камень действительно хорош, но больше пятнадцати тысяч баксов магазин предложить не может. Потому что опал, мол, мутный, а бриллиантики в броши крошечные и огранены плохо. Андрей надул щёки и собрался «уходить». Оценщик засуетился чуть больше необходимого, стал совать визитку, и тогда Андрей действительно ушёл. В соседний антикварный магазин. Там он объявил сорок тысяч. Со скрипом обещали дать тридцать. В результате без пятнадцати восемь, под самое закрытие, в самом серьёзном магазине Арбата он получил пятьдесят две тысячи. Наличными долларами! Судя по тому, как сотрудники бегали, собирая необходимую сумму, можно, наверное, было ещё торговаться, но Андрей решил не искушать судьбу. Тем более, что магазин находился всего в пятидесяти метрах от переулка, где ему удалось приткнуть машину. Он пересчитал деньги и, не стесняясь, бросился бегом в тачку. А что?! Бывают разные случаи!<br />Так что этот Новый год, в отличие от двух предыдущих, мама встречала зрячей и переселённой. Была и ещё одна разница – девушка Таня. В начале декабря Андрей ездил в горы. Кататься на лыжах. Собирался-то в принципе в Куршавель, - они по причине кризиса цены здорово снизили, и денег бы хватило, но разум взял верх, и он поехал в Болгарию. Две с половиной недели. Новый курорт. Шикарный! И привёз несколько удивительных слов: «дрехи» (одежда), «прахосмияжки» (вроде, мешки для мусора) и «не пипать!» (не трогать!). И ещё девушку. Таню. В отличие от предыдущих вариантов, она оказалась москвичкой. Стройная, милая, самостоятельная, не похожая на девиц, ищущих мужиков на горнолыжных курортах. Причём, переспали они первый раз только в Москве. Для Андрея это был показатель. И естественно, он позвал её на Новый год. Хотя она и так уже несколько дней жила у него.<br />Мама новыми глазами осмотрела эту Таню и осталась в восторге. Хотя, может быть, надо сделать скидку на то, что маман, после того, как вновь прозрела, приходила в восторг от любых визуальных позиций. Но, тем не менее, она позволила девушке помогать делать новогодний салат с крабами. А это дорогого стоило. У них ещё планировались гости. Семейная пара… А потом выяснилось, что две…</p><p>С настольно-тенисной ракеткой Андрей не расставался никогда, но в Болгарии в гостинице стола для игры не наличествовало. А потому, вернувшись в Москву семнадцатого декабря, он сразу побежал в «клуб». Паши Никольского не было, - оказалось: тоже уехал в отпуск. Хотя до этого не говорил. Зато Андрея познакомили с новым членом. Удивительно! Они же договаривались, никого нового не принимать. А тем более этого! Он играл слабо. То есть, вообще-то техника хорошая, но двигался этот Истомин очень неуклюже, заторможенно как-то. Андрей поиграл с ним, сразу выиграл две партии. И расстроился: неинтересно! Начал его по углам гонять, и Истомин спёкся. Молодой – лет сорок, а ходит, как Роботек. Колени вверх задирает. Андрей профессору истерику закатил – зачем взяли. А тот говорит, - человек хороший. А через неделю Истомин у Андрея чуть не выиграл. Быстро совершенствуется (или восстанавливается?)! И потом, действительно человек хороший: глаза так и светятся. – Я, - говорит, - только недавно жить начал! Женился на старости лет. И теперь понял, - ничего важнее личного счастья не бывает. - Андрей-то сам в состоянии влюблённости к Тане пребывал, потому Истомина вроде как понял. Типа святой Валентин их обоих посетил. И сгоряча пригласил нового члена Новый год праздновать. А тот отказался. – У нас, - объяснил, - с женой это первый Новый год вместе. Справлять будем дома...<br />А через два дня по телефону извинился – придём, говорит, если вы не передумали. А двадцать девятого в Москву вернулся Паша. Встретились они с Андреем поиграть, Паша новостями поделился: пока их с Ленкой в Москве не было, их сосед сверху немного подтопил. Обещал возместить и отремонтировать, но будет это всё уже после Нового года. Ну и какие проблемы?! Андрей только недавно большой круглый стол справил. С «китайской» вращающейся серединой. Там свободно восемь человек размещаются. Есть повод обновить.<br />Вот и собрались они все – Андрей с Таней, мама, Истомин с молодой женой и Павел с супругой Леной. Без пятнадцати десять уже за красивый круглый стол сели. Рядом с шикарной ёлкой. Салат из крабов, пирожки, то да сё, а Истомины икры чёрной принесли. С полкило! Где только взяли? Икра ж теперь чёрная на вес золота. <br />Гости были в вечерних костюмах. Когда сегодня с утра Андрей с Таней и мамой обсуждали, во что одеться, Андрей высказался в том смысле, что выпендриваться не перед кем, а потому следует просто прилично выглядеть. Но Павел с Истоминым оказались одеты в дорогие костюмы и рубашки с галстуками, Пашина Лена выступала в женском смокинге, а супруга Истомина в умопомрачительном фиолетовом платье со скромным декольте, но огромным вырезом на спине, открывавшим золотую цепочку вокруг талии и красивую цветную татуировку ощерившегося в «улыбке», играющего с мячом ягуара. Екатерине Петровне это как-то не очень понравилось.<br />Сама мама была в белой кружевной кофточке со старинной геммой на воротнике, Андрей в тёмно-синих вельветовых брюках и нежно-голубом свитерке, а скромно одетая в офисный костюмчик Таня… Таня смерила Андрея взглядом, в котором читалась железобетонная констатация извечной мужской умственной неполноценности, и, извинившись, выскочила в соседнюю комнату. Через каких-то тридцать минут она явилась в пиджаке от… кого-то и в брюках от кого-то ещё более крутого. Её вежливо ждали, зато теперь с женской молодой новогодней половины можно было делать эксклюзивные фото «Так одеваются знаменитости». Для любого мирового таблоида.<br />Около одиннадцати часов, любовно намазывая себе уже третий бутерброд, Екатерина Петровна обратилась к Истомину:<br />- Скажите, а чем вы занимаетесь? Я, надеюсь не чёрной икрой?<br />Андрей чуть не подпрыгнул. За время, вынужденной изоляции мама будто немного одичала и демонстрировала иногда довольно своеобразное чувство юмора.<br />- Что вы! – сказала жена Истомина. – Это нам мой отец дал. – Её спокойное лицо озарилось радостью. – Он нейрохирург, сделал недавно операцию одному азербайджанскому певцу, и тот прислал трёхлитровую банку. Каспийская!<br />- Вы знаете, - решил пояснить Истомин, - моя жена недавно нашла своих родителей, которых потеряла много лет назад.<br />- Неужели в наше время такое на самом деле бывает? – это Лена. – Я думала только по телевидению, и то всё выдуманное.<br />- Представьте себе, бывает! А я… я, - Истомин, будто застеснявшись, нерешительно посмотрел на жену. Она разрешающе кивнула. – Я – литератор. Вроде того…<br />- И что вы написали? – мама изо всех сил старалась сгладить неловкость. <br />- Я написал книжку о том, как выжить у нас в России. О том, как стать богатым и благополучным. Нет, пожалуй, - поправился он, увидев ироническую улыбку Андрея. - О том, как победить судьбу. Писал сначала для себя, а потом оказалось, что и другим интересно…<br />- Да вот… - Истомин сбегал в коридор и принёс небольшую, но толстенькую, красиво изданную книжку. Кроме основного названия она имела несколько крупных анонсов: «Как добиться успеха именно в России?», «Специфика отечественного выживания» и «Реальная история человека, которому Интернет спас жизнь».<br />– Здесь как бы набор советов, основанных на реальных историях. Моих и моих знакомых. И выводы…<br />Мама сразу завладела томиком: - Можно я возьму почитать?<br />- Да что вы! Это вам! – Истомин прижал руки к груди. – Давайте я подпишу… <br />Андрей с Пашей оказались единственными курильщиками. Отдав дань вежливости, - посмотрели на обложку, оценили толщину, - они, улучив момент, вышли на застеклённую лоджию.<br />- Так его Истомин фамилия? – Павел дал Андрею прикурить.<br />- Истомин, - я же тебе говорил.<br />- Я как-то не обратил внимания, а теперь…<br />- А теперь?<br />- А теперь мне кажется, я его знаю!<br />- Паш, ты чего напрягся, что у тебя с лицом-то? Он что подонок какой или преступник-террорист?<br />- Андрюш, помнишь, ты у меня спрашивал, бывали ли случаи, когда кто-нибудь очнулся после комы?<br />- Да, и ты сказал, что за всё время у вас только один… Это он что ли?!<br />- Мне кажется, что он! Конечно, не очень с лица похож, - тот худой очень был и заросший, а вот фамилию я помню. Случай необычный. У нас завкафедрой Микеладзе диссертацию на нём защитил…<br />- Ну, пойдём и спросим у него. Чего мучаться-то… Если он – это он, то благодарить тебя должен. Это ж ты за ним ухаживал…<br />- Да не в этом дело! И чего это я, правда, разнервничался? Пойдём, там видно будет… </p><p></p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11577 Mon, 16 Apr 2012 19:00:26 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11571 <p>Джип стремительно приближался, в нём было трое, но пока, определить, есть ли среди них этот самый Ромеро, Курихин не мог.<br />Машина остановилась прямо у порога. У мужика, сидевшего рядом с водителем, на шее висел шикарный бинокль с оранжевыми стеклами, - Курихин понял: их засекли ещё из зарослей.<br />На заднем сидении развалился Ромеро в огромных тёмных очках. У него в руках была пилочка для ногтей. Даже толстокожего Курихина покоробила театральность его позы.<br />- Oye, - крикнул водитель в карнавальном сомбреро на ремешке. – La mujer sale que. Entones el seňor se quedara es vivo… - и сделал красноречивый жест. Перевода не требовалось. Курихин подошел к открытому окну. Далее прятаться ему показалось неприличным. В его богатой биографии случались разнообразные разборки, но сейчас он был немного растерян. Резкий переход от полного счастья к необходимости рисковать жизнью выбил его из колеи. Вдруг он ощутил прикосновение Инки и, не поворачиваясь, нашёл её руку, чтобы хоть как-то ободрить, но рука его сжала холодную сталь. Умоляюще глядя на него, девушка протягивала автомат. Вот почему её сумка была такой тяжёлой! Он никогда не имел дела с таким оружием, - нет, конечно, дома хранились два помповых ружья и пистолет «Беретта», из которого, выпив, он иногда стрелял по пивным банкам, но пускать огнестрельное в ход против человека никогда не приходилось. Обострённым сознанием он безошибочно признал «Глок» - показывали по телевизору: из такого вроде бы убили Галину Старовойтову. Девушка неловко подала автомат. Она, казалось, не сомневалась, что её кавалер сможет воспользоваться оружием как надо. – Ей богу, как в кино! – подумал Курихин.<br />Водитель и пассажир, оглянувшись на Ромеро, достали пистолеты. Причём, у пассажира, кажется, был «Узи».<br />Однажды в 94 году Курихин вот так же стоял против «степахинских». Было это на пустыре. У Курихина девять человек, а у Степахина пятнадцать. Такие рожи! Со шрамами! Приехали на иномарках. Руки держат за пазухой. Как в «Крёстном отце». А у Курихина два подержанных «Жигулёнка», ржавая «Волга», да переделанный газовик в руке. Короче, - у кого яйца крепче. «Степахинцы» отступили, и первая Курихинская аптека осталась за ним.<br />Курихин взял «Глок» в левую руку, а правой провёл по верху ствола. – Где-то тут должен быть предохранитель… Он вышел на террасу: - Убирайтесь! – сказал по-русски и удивился собственному пафосу. И сделал соответствующий жест. «Пассажир» ещё раз оглянулся на Ромеро, и, видимо, получив разрешение (Курихин не позволил себе перевести взгляд на Ромеро) начал поднимать «Узи». На курки они нажали одновременно.<br />Почему он отклонился именно влево, а не вправо, Курихин не мог себе объяснить ни через пять минут, ни через пять часов, но очередь из «Узи» вхолостую прошила лёгкие стены бунгало, в то время как одиночная серия Курихина положила всех троих на запылённый пол джипа.<br />Пахло порохом, Курихин много раз про это читал, но ни разу не ощущал. Руки у него дрожали, дыхание прерывалось, мозг отказывался признать происшедшее. Он оглянулся на окно, затем зашёл в дом. Его переполняло чувство мужской реализованности. «Инка» смотрела на него с лёгкой улыбкой Джоконды. Она не сомневалась, что он её защитит. А потом она упала. Полупрозрачная ткань не скрывала аккуратную дырочку под левым соском, на глазах наливавшуюся тёмной кровью. Зазвонил телефон.<br />- Шеф, я тебя по «джипиэсу» вычислил, я уже на пляже! Не ругайся, ты где? Олег, я слышал выстрелы, это домик справа от меня? Помощь нужна?<br />- Саш! Какой ты молодец, ты меня видишь?<br />- Не, я вижу дом и машину. Это вы там?<br />- Там, там, ты на тачке?<br />- А то!<br />- Быстро ко мне! </p><p>Через пятнадцать минут они были в деревне. Почта. Маленькая будка жандармерии. Никаких следов медицинских учреждений. Инка была без сознания. Рану ей они заклеили скотчем, нашедшимся в её же сумке. Наконец, Курихин сказал:<br />- Сань гони вон за угол, там наша хозяйка живёт…</p><p>- У тебя сколько бабок на карточке?<br />- Восемь тысяч.<br />- У меня десять и две с половиной наликом. Сань, перетри с местными, у них наверняка есть какой-нибудь чёрт, - знахарь, или, как это у них тут называется. Плачу нáлом две с половиной.<br />- Шеф, штуки хватит за глаза. Это для них, знаешь, какие деньги! </p><p>Стемнело. Двое мальчишек развели около хижины костёр. Лицом к костру, спиной ко входу тут же устроились три старухи. Сели прямо в пыль, где до этого стояли, и негромко затянули заунывную песню. И руками стали делать – будто колдовать. Курихин с Рузовым, вернувшимся с пляжа, куда он отлучался «прибраться», молча курили, сидя на корточках. Потом, Курихину показалось, что как-то очень быстро – минут через двадцать, резко откинув полог, из хижины вышел высокий старик - деревенский фельдшер, заросший по самые глаза седой «немексиканской» бородой. Долгим взглядом он окинул низкие звёзды. Потом подошёл к Курихину и, глядя то на него, то на Рузова очень усталыми, но жутковато поблескивающими в сполохах костра глазами, протянул руку и раскрыл ладонь: на маленькой тряпочке лежала тускло блестевшая пулька.<br />Курихин протянул руку, но старик покачал головой и убрал тряпочку с пулей под одежду: ещё нужна. Курихин пожал плечами. А старик поджал рот и безошибочно обратился к Рузову с каким-то вопросом.<br />- Он спрашивает, она мексиканка?<br />- А ему-то, что?!<br />- Он спра-ши-ва-ет!<br />- Скажи, из России. Москва.<br />Рузов сказал. Лекарь осуждающе посмотрел в сторону Курихина и вернулся в хижину.<br />- С гонором, - сказал Рузов. – Он не врач, а вроде шамана…<br />- Пусть колдует, шаманит, лишь бы девку спас…</p><p>Распечатали вторую пачку сигарет. За все эти два с лишним часа они обменялись только несколькими репликами. И то по текущим вопросам. Почему возникла стрельба, что это за девушка, кто убитые, - Курихин не объяснял – курил и смотрел под ноги. А Рузов всем видом показывал, что любые подробности его не очень интересуют. Мол, его дело исполнять, а если надо, шеф сам скажет... Но тайком всё же посматривал, - надо же! Троих завалил, да ещё в чужой стране, а самому хоть бы хны… Ну, из-за тёлки, да нет, про такую и язык так обсказать не поворачивается, - из-за девушки расстроился, конечно, - это понятно. Из-за такой Рузов бы и сам расстроился…<br />- Саш! Надо бы тела совсем убрать…<br />- Да хрен с ними, Олег, я в дом занёс, их машину в заросли отогнал… В деревне вроде ничего не слышали… Раньше завтрего не хватятся…<br />- А телефоны забрал?<br />- Зачем мне их телефоны?! Выключил и отпечатки стёр…<br />В этот момент ткань, закрывавшая вход отодвинулась: <br />- Volver al inicio!<br />- Он говорит, - типа «вернуться»…<br />- Куда вернуться, в Россию?<br />- Не знаю, - «вернуться к началу». В этом где-то смысле… Он ей приказал…<br />- Что приказал?<br />- Вернуться… как гипнотизёры приказывают. В общем, дал установку. </p><p>Знахарь поманил обоих в хижину. Пройдя через тамбур, они зажмурились. Помещение было ярко освещено двумя лампами с самодельными абажурами. В глаза сразу бросился большой современный холодильник и небольшая плита, на которой стояла хромированная кастрюлька для стерилизации хирургических инструментов. Рузов со значением покосился на шефа: занимаясь, кроме всего прочего, поставками медицинского оборудования, толк в хорошем инструментарии они знали.<br />Девушка, на вид бездыханная, лежала на боку на невысокой лежанке. На её крестце в свете яркой лампочки виднелась свежесделанная татуировка – точка.<br />- Не понимаю. Он ей как бы ещё одну родинку наколол, – пробормотал Курихин и вспомнил, как ласкал губами эту восхитительную ложбинку с шестью очаровательными родинками. Теперь к ним добавилась ещё одна.<br />Курихин обошёл лежанку с другой стороны. Место входа пули было тщательно обмыто. Само отверстие крест накрест заклеено узким пластырем, под который подложен круглый толстый лист какого-то растения. С умиротворённым лицом Инка редко, но дышала… <br />- Волвералнисьо! – на высоких тонах настойчиво повторял лекарь, когда они на одеяле выносили девушку к машине.<br />- Скажи, что отвезём! Отвезём мы её в Москву!<br />- Он не Москву имеет в виду. Что-то другое…<br />- Волвералнисьо! – донеслось последний раз, и хижина лекаря скрылась за поворотом.</p><p>Дипломированный молодой врач в Акапулько объяснил, что девушка находится в коме. Он вообще был очень удивлён, как так виртуозно достали пулю, и как Курихин с Рузовым довезли раненую без специального оборудования. А ещё намекал, что огнестрел надо бы в полиции зафиксировать… Курихин тут же «зафиксировал» четырьмястами долларами.<br />В Москву из этого города самолёт летал раз в неделю, по четвергам. Сегодня была пятница. Можно, конечно, было полететь в Мехико, оттуда в Россию самолёты летали ежедневно, но деятельный Рузов выяснил, что вчерашний чартерный рейс так и не состоялся. Задерживается из-за недобора пассажиров. Курихин оплатил билеты и перевозку девушки с сопровождающей медсестрой. И ещё девять в половиной тысяч долларов, чтобы покрыть необходимую квоту. Тридцать пять процентов заполняемости. С оформлением возникли проблемы – среди вещей Инки не нашлось ни одного документа. Курихин не знал, что все её паспорта Ромеро «взял на хранение» ещё в первый день их знакомства. Здесь, на месте, удалось довольно быстро договориться (2000$), а о том, что будет в Москве на границе, Курихин старался не думать. Не отправят же больную обратно в Мексику. В одном из московских партнёрских банков он мог обналичить практически любую сумму. В общем, Курихин твёрдо решил спасти возлюбленную. Даже если для этого придётся поставить на уши Россию с Мексикой вместе взятых.<br />Через громадные зеркальные окна они наблюдали, как четверо парней в оранжевых комбинезонах бережно грузят в самолёт специальные носилки с колёсами. Рядом, придерживая раскачивающиеся бутылочки с трубками, держались две женщины в белых халатах. Одна из них должна будет лететь с девушкой в Москву. Рузов закурил. Проходящая мимо молодая негритянка в форменной юбке и кокетливо сбитой на бок пилоточке улыбнулась белоснежной улыбкой и погрозила изящным пальчиком – прямо над Рузовым висел всем известный международный знак «перечёркнутая сигарета».<br />- Вот черти! – заругался Рузов.<br />- Да ладно, не кури уж! – недовольно заметил Курихин.<br />- Ага, не кури! У нас ещё сорок минут, а в полёте вообще запрещено, - могут высадить!<br />- Ладно, шутник, пошли.<br />Они вышли из терминала на теневую сторону и закурили. <br />Игнорируя сложную разметку подъездных дорожек, к зданию лихо подкатил открытый спортивный автомобильчик с двумя блондинками. Они остановились метров за десять от мужчин – около выхода из зала прилёта.<br />- Во даёт! – одобрительно сказал Рузов, выкидывая сигарету.<br />Они уже повернулись уходить, когда одна из девушек окликнула:<br />- Эй, мистер! – одновременно машина подъехала прямо к стоявшему у края тротуара Курихину. Странно, но стреляла не пассажирка, а та, которая была за рулём. – Хлоп, хлоп! – упал Курихин. – Хлоп, хлоп! – с вытаращенными от удивления глазами осел на асфальт Рузов.</p><p>Когда на пятидесятой минуте полёта медицинская сестра Лорена Эспинонса вошла в салон первого класса и спросила у стюардессы, где сидят двое русских сеньоров, та показала на два пустых кресла - на борт они не поднимались.<br />- Как же так?! У них же мой обратный билет…<br />Вышколенная стюардесса из пилотской кабины связалась с аэропортом Акапулько и быстро выяснила, что двое пассажиров с русскими паспортами были застрелены неизвестными за двадцать минут до отлёта.<br />- Не волнуйтесь. Мы свяжемся с кассами, и если выяснится, что ваш обратный билет оплачен, обратно полетите этим же самолётом. Надеюсь, билет оформлялся на ваше имя?<br />Оглушённая такими новостями Лорена только кивнула. </p><p>Чу и Рави<br /> <br />- Воспитатель и Воспитательница, почему вы не поздравляете нас с Днём Радости? Вот мой Господин, мы занимались тем, чему вы нас учили. И преуспели в этом! – завернувшаяся в белую тунику Чу держала юношу за руку, её глаза сияли счастьем. Рави выглядел немного смущённым, - было понятно, что во всём случившемся не он играл главную роль.<br />Вильяк взял себя в руки: - День Радости будет завтра. Идите сейчас по своим покоям. Скоро вам предстоит примерить торжественные одежды и совершить необходимые ритуалы.<br />- Но ко мне прилетал голубь! Я думала, это Знак. Так завтра мы соединимся навсегда? – Чу Итла, не стесняясь старших, оплела левой «сердечной» ногой правую ногу юноши и приникла к его шее:<br />- Тогда до завтра, Инти, свет моей жизни!<br />- До завтра, Пачамама, цветок моего счастья!<br />И Воспитатели, обменявшись изумлёнными взглядами, развели Чу Итлу и Рави по их покоям. </p><p>Он и Кора без слов поняли друг друга. Что толку объяснять этим детям, принявших друг друга за богов, что они совершили тягчайшее преступление, за которое полагается скорая и страшная смерть. И Воспитатели, допустившие подобное святотатство, сами подлежат позорной казни. Не зря его терзали сомнения. Не зря было предчувствие чего-то страшного. На всё воля богов! Но дети-то! Они же не виноваты. Сейчас надо подумать, можно ли их спасти. Удастся ли скрыть происшедшее? Но как думает Кора? Могут ли они, смертные, вмешиваться в промысел Всевидящих?! Он гнал от себя эти мысли. У него всего несколько часов. Утром придут служанки – принесут праздничную одежду. Хотя они и немые, и вступать в разговоры с Избранными им запрещено под страхом смерти, могут что-нибудь заметить или услышать. Но это не так страшно – дальше порога спальни они не войдут. Лишь бы не принесло верховного жреца. Иногда он приходит накануне Дня Радости. Но нет. Вильяк вспомнил, как однажды рабы грузили на носилки огромную тушу Пачахути. Не придёт, поленится. Если только вся эта история с дверьми не его рук дело. Вильяк поспешил к дверям.<br />Зияющий чернотой двойной проём находился почти рядом. Вильяк укрепил факел и стал рассматривать механизм дверей. Их надо было закрыть во что бы то ни стало. На вид плиты казались совершенно неподъёмными. Но при ближайшем рассмотрении он обнаружил, что двери не из целикового камня. Скорее всего, деревянные. И пустые внутри. Просто искусно обшиты с обеих сторон тонкими каменными пластинами. И висели они на мощных – толщиной в руку – хитро изогнутых петлях. Он подивился мастерству древних строителей. И немного ободрился. Сначала он попробовал задвинуть плиту, закрывавшую проход в спальню Чу. Плита поддалась, чуть-чуть сдвинулась и вторая каменная дверь. – Они связаны и работают от одного механизма! – понял Вильяк. Потом он налёг плечом на плиту изо всех сил, обе двери закрылись наполовину. Отступил, - двери на невидимых пружинах снова вернулись на прежние места. Где-то, наверное, существует скрытый рычаг, управлявший хитроумным механизмом, но искать его не было времени. Возможно, этот рычаг находится вообще не на этом этаже. Вильяк забежал в свою спальню и вернулся с двумя медными подсвечниками. Далее он ещё раз попробовал задвинуть плиты. Опять удалось наполовину. Не переставая налегать на дверь, он опустился на колени и подсунул подсвечник под плиту между нижней кромкой и каменным полом. Двери зафиксировались, и он немного передохнул. Он был близок к отчаянию. Даже если у него хватит сил преодолеть сопротивление пружин до конца, то кто знает, встанут ли плиты на какую-нибудь скрытую защёлку. Или придётся их как-то закреплять. Ни нужных инструментов, ни материалов для этого у Вильяка здесь не было. Вдруг дверь подалась и уже почти вошла в пазы, оставалась щель не больше, чем в пол-ладони. Вильяк поднял голову и увидел Кору. Используя тяжёлый, окованный медью посох как рычаг, Кора налегала на вторую дверь. Оставалось только сделать последнее усилие. Ободрённый Вильяк отшвырнул ногой мешавший подсвечник, упёрся ногами и, наконец, с негромким лязгом обе двери защёлкнулись и встали в пазы, снова став частью кажущейся монолитом стены. То, чего он боялся, не произошло. Вильяк вытер пот и взглянул на Кору. Она горько плакала. Он подошёл, обнял её:<br />- Не плачь, дорогая жена! Может всё и обойдётся…<br />Она вырвалась: - Я уже тебе не жена! Что мы наделали, воспитатель Вильяк! Мы же погубили и их и себя! Как ты теперь попадёшь на свою половину? Жить нам осталось до полудня…<br />Факел потух, Вильяк пошатнулся, опёрся на стену и съехал спиной на пол. Он закрыл глаза и уши. Ему хотелось проснуться…<br /> <br />Внезапно раздался щелчок, и тёмный коридор осветился. Обе двери мягко скользнули в разные стороны – в одном из проёмов со свечой показалась Чу Итла. Увидев сидящего на полу воспитателя, она с тревогой воскликнула:<br />- Воспитатель Уму, что с тобой?! Я плохо поступила? Но я уже не хочу спать. Я хочу видеть своего Господина… прямо сейчас… Я хочу его просто видеть! – и она капризно топнула ножкой. - Разве нельзя?!<br />Вильяк Уму поднялся. Фигурка девушки в короткой тунике выделялась на фоне тёмной стены. Как она похожа на юную Кору. Где были его глаза? Где были его глаза все последние шесть лет?!<br />- Как ты открываешь двери?<br />- Как в прошлый раз, я же говорила, ко мне прилетел голубь… - девушка схватила Вильяка за руку и потащила внутрь своей спальни. Дрожащая от волнения Кора последовала за ними.<br />- Ко мне прилетел белый голубь. Ты же говорил, что голуби – вестники радости. Голубь, - а мне кажется, что это была голубица, - сел на это кольцо.<br />Она подбежала к большому бронзовому кольцу, на котором висела ткань для вытирания лица, и всей тяжестью повисла на нём. И в то же мгновение за занавесом раздался лязг закрывающихся дверей.<br />Вильяк подошёл к стене и погладил то место, которое только что было проёмом. Потом вернулся к женщинам. Чу Итла пыталась вырваться от пытающейся её обнять Коры.<br />- Почему она называет меня Шилой? Ей разве можно меня обнимать?<br />- Можно, досточтимая девочка Чу. Можно. Последний раз можно.<br />Чу Итла покорилась. Вильяк подошёл к ним и обнял обеих.<br />- А она плачет! И ты плачешь. Почему? И мне тоже хочется плакать…<br />А он, приникнув к двум вновь обретённым, но уже опять почти потерянным женщинам, шептал на ухо жене: - Прощай, Кора…<br />Не оглядываясь, Кора вышла. И двери с лязгом захлопнулись, чтобы больше в их жизни не открыться никогда.</p><p>Утром, как всегда, Чу Итла занималась в саду упражнениями. Вильяк воспользовался этим и осмотрел кольцо в её спальне. Оно было приделано к витому штырю, уходящему в потолок. Жрец осторожно потянул его вниз. Ничего не произошло. Наверно, нужно было приложить большее усилие. Он вспомнил, что Чу висла на кольце всей тяжестью. Вильяк принёс от пруда большой камень, встал на широкую скамью и несколькими сильными ударами камня вогнал в отверстие на потолке свой кинжал по самую рукоятку. Потом напрягся и отломил рукоятку. Попробовал – кольцо выдерживало даже его немалый вес. Теперь расклинить механизм можно, лишь продолбив каменный потолок. До церемонии оставалось меньше суток.</p><p>Весь этот день проходил в хлопотах. Рабыни принесли одежды, умастили тело девочки благовониями. У дверей её спальни встали стражи. Они будут сопровождать Чу Итлу на рассвете. Вильяк похвалил себя за предусмотрительность: кто может поручиться, что своенравной девочке не придёт в голову ещё раз увидеть своего «Инти» - Бога Солнца? То же самое, наверное, происходит и за стеной, на половине Рави. Скорее всего, им удастся сохранить тайну. Но Кору он уже больше не увидит. На церемонии они присутствовать не могут. Ещё до рассвета Совет отправит его куда-нибудь на годовой отдых. Ему не предпишут определённое место, просто объявят, что в столице ему присутствовать запрещено. То же самое будет и с жрицей Маммой Корой. Почему он не догадался как-нибудь договориться с ней?! Кора младше его на семь лет, они могли бы сбежать и ещё быть счастливы. Он уже не испытывает священного трепета перед своим предназначением. У него сомнения. А как она? Согласилась бы пойти против воли Совета и рискнуть жизнью ради счастья с ним? Они не виделись пятнадцать лет. Это большой срок. Ей сказали, что он умер, и она разлюбила его. Вон как она сказала: я уже не твоя жена! Это уже не та Кора, которую он знал. За что её избрали Воспитательницей и сделали жрицей? Она дала обет. Вильяк представил себе, как она учит Рави искусству наслаждения, и его окатила жаркая волна. А он сам-то любит Кору? Ему же тоже сказали, что она мертва. И последние годы он о ней совсем не думал. А тут сразу и жена и дочь. И ещё сомнения. Сильные сомнения. А теперь они ещё и преступники. Даже если ничего не узнается, они преступники перед Небом... <br />Наступило время вечерней беседы. Их последней беседы. После неё Воспитатель удалится в свои покои. Он увидит свою воспитанницу ещё только раз – ему предоставлена честь разбудить Чу Итлу на заре и сказать напутствие перед Церемонией. Но что он может ей сказать? Она уже ненастоящая невеста…<br />Они сидели с девочкой у пруда. Она была очень оживлена, разрумянилась, и Вильяк искренне ею любовался. А Чу донимала его вопросами, на которые он не мог ответить.<br />- А где мы будем жить? Здесь или внизу? Я же помню, - там, - и она показала в сторону тамарисковой рощицы, за которой виднелась внешняя стена, - там целый мир. А кто после тебя будет меня опекать? Муж Инти? Ему самому ещё нужен воспитатель!<br />В Чу как будто пробудилась маленькая, но уже мудрая женщина<br />- А воспитательница Кора останется с нами? Она мне понравилась…<br />Внезапно за спиной жреца в пруду что-то булькнуло. Раньше там жила большая глупая рыба, но в прошлом году её прямо из воды утащила чёрная птица – одна из тех, что постоянно кружили над площадью. Вильяк обернулся – на каменистом дне в самом центре расходящихся кругов что-то поблёскивало. Жрец закатал полы вечернего плаща, ступил в воду и достал женский золотой браслет, к которому были привязаны два шнурка с прихотливо завязанными узелками. <br />- Что это? Это мне? – Чу рвала браслет из его рук. - Это Инти перекинул?<br />- Да, возьми, надень! – Вильяк рассеянно отвязал шнурки и передал браслет девочке. Мысли его были далеко.<br /> <br />Всю последующую ночь Вильяк Уму провёл у только что им воссозданного Идола Всех Богов запрещённого для простолюдинов 18 поколений назад. К нему посвящённый жрец, давший обет какому-либо определённому богу, мог обратиться только раз в жизни. И этот раз для Вильяка Уму настал. Бормоча заклинания, он расплавил в маленьком тигле слиток золота, сформировал перстень и, когда заря уже накинула светлое покрывало на восточную часть зиккурата, минуя будто окаменевших стражников, вошёл в спальню Чу.<br />Девочка раскинулась на ложе в прелестной наготе, на руке блестел браслет. Вильяк отвёл глаза и накрыл её покрывалом. То что она была голая, а не в ночной накидке, и, то что полотенце лежало на скамье, а не висело на кольце, где он его оставил, говорило о предпринятой попытке открыть двери.<br />Жрец осторожно разбудил девочку. Она потянулась его обнять, но вдруг разглядела:<br />- Что, уже пора?<br />- Досточтимая Чу Итла, дочь моя, - начал он и содрогнулся от нового буквального смысла обычной вежливой формулы старшинства. - Вот перстень. Когда вы воссоединитесь, надень его на средний палец сердечной руки Рави… И у вас родится дочь. Которая будет уметь всё то, чем владеете вы… <br />- Родится? Когда? Моё лоно ещё не созрело…<br />- Родится, когда этого захочет Небо.<br />- По особой воле Неба родятся только Боги, она будет богиней? – Чу доверчиво смотрела на него.<br />- Да, богиней… Любви…<br />В соседнем помещении послышались голоса. Это пришли за ним. Чу Итла разглядывала перстень. – Никому не показывай! – Вильяк быстро поцеловал её в лоб, вышел в свои покои и, подхватив мешок с одеждой, сел в ожидавшие его носилки. </p><p>Будни инвалида (дневники Вячеслава)</p><p>Я начинал эту книгу как исповедь. Для самого себя. Вряд ли история человека, ставшего инвалидом может кого-то заинтересовать. Всё прекрасно понимаю: раньше на улице или в метро, видя одноногих или безруких людей на колясках или без, просящих милостыню, я сам отводил глаза и старался миновать побыстрее. Мы давно уже всё знаем. Знаем про несчастных, воевавших в Афгане или ставших инвалидами в быту, но рядящихся под героев. Знаем, что их эксплуатирует мафия. Про это было столько написано, столько снято телевизионных репортажей, что нормальный человек, к машине которого на перекрёстке подходит (подъезжает) инвалид в обязательной пятнистой форме, закрывает плотнее окно и сосредотачивается на жёлтом свете светофора, мечтая рвануть отсюда как можно быстрее. Но за время лёжки, осмысливая свою жизнь, я прочитал несколько книг (от Карнеги до некоего Хилла), в которых иностранные люди делятся советами, как обустроить свою жизнь, стать миллионерами и т.д. Книжки эти, при всех их неоспоримых достоинствах, - обучение тому, как надо следить за движением бровей шефа, или заинтересовать собеседника разговором, который касается его хобби; как надо складывать руки, чтобы в компании никто не понял, что ты дурилка картонная, - годятся только для заграницы. У нас же всё по-другому! Поэтому я, воспользовавшись внезапно обломившимся свободным временем, вознамерился описать свой опыт, а в основном опыт моих знакомых с тем, чтобы поделиться с российским человечеством реальными советами, как надо себя вести в том или ином случае. Именно у нас. Именно с нашим менталитетом. Именно в России. Будет это всё востребовано или останется глупыми писульками обездвиженного мужика, до которого никому нет дела, меня как-то не очень волновало. Но внезапно в мою жизнь вошло нечто другое – вот эти видения. Первых несколько я просто пропустил, а потом решил: если Богу так угодно, почему бы мне не записывать всё это. Чем чёрт не шутит: может мои дневники и не останутся всего лишь семнадцатью процентами загрузки одного из двух жёстких дисков подарочного ноутбука. Должен же я кому-то поведать!</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11571 Sun, 15 Apr 2012 13:49:50 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11554 <p>Хватились Ингу, когда уже стемнело. Девочка уже много раз ночевала на пастбище, но не весной, когда ночью температура падала до минус десяти и не около перевала, где могла и лавина сойти.<br />Искать пошли братья Квициниа и крепкий старик Амарщан с собакой. В последний момент за ними увязался и Таиф Ласуриа. Джума тоже хотел, но отец так на него посмотрел, что у того ноги подкосились. Понял: вот она беда, про которую отец говорил.<br />Четверо мужчин и собака молча споро поднимались по хорошо знакомой всем тропе в густом перелеске. Шли в темноте, хотя наготове имелись три мощных фонаря с этими «долгоиграющими» батарейками, которые кролики рекламируют. В сельском магазинчике ничего путного не было, только батареек этих навалом. Вышли на маленькое открытое плато. Тут уже луна подключилась. Такая яркая, что они все тени отбрасывали. Таиф Ласуриа невольно засмотрелся. Наверху звёзды крупные, близкие, - кажется, вот рукой достать, внизу огоньки далёкого райцентра. А здесь, посередине, тоска сосущая, предчувствие страшного…<br />Плато кончилось, опять пошли в гору. Конфетка – огромный кавказский овчар Амарщана – уверенно тянул вверх, и минут через пятнадцать даже люди услышали жалобное блеяние: с подветренной стороны у скалы сбились в кучку бабушкины козочки. Все шесть. Конфетка подбежал, обнюхал, тявкнул для порядка. Козы обрадовано замолкли. Пёс тем временем бросился дальше вверх, и почти сразу раздался не то лай, не то вой. У Таифа сжалось сердце. <br />На поляне они увидели чеченца. Он сидел к ним боком на пёстром одеяле, сложив руки на груди. Пришло время «кроликовых» батареек.<br />На горле Амирана зияла страшная рана. В последнем жесте он, видимо, пытался остановить кровь – руки так и застыли у вырванного кадыка. Через всё лицо шли восемь глубоких ровных царапин, даже не царапин, а борозд. Таифа поразила симметричность: четыре справа и четыре слева.<br />- Как маленькими вилами! – не к месту он припомнил миниатюрные деревянные вилы, какие делал когда-то для своих детей. Давно это было.<br />Внезапно тело сдвинулось и стало медленно заваливаться на бок. И тут все как-то сразу увидели, что Амиран без брюк. Вернее, брюки есть, но спущены до самых военных ботинок. И опять Таифа Ласуриа не к месту поразил контраст между тёмным, загорелым и обветренным лицом чеченца и бледными, даже голубоватыми в свете луны и странно безволосыми чреслами и промежностью.<br />- Привык брить, чтоб паразиты не завелись, мыться-то им негде! – понял Таиф, на секунду вспомнив Джуму, и переглянулся с остальными: а где же девочка?<br />- Ссильничать хотел! – сказал по-русски старший Квициния, закуривая дрожащими руками. – Это белая барсиха его…<br />Он намекал на старинную легенду о замученной и убитой девушке, которая превратилась потом в самку белого барса, и с тех пор спускается с гор в этих краях, чтобы мстить насильникам.<br />- Белая – не белая, а следы, правда, на барсовы похожи! – старый Амирщан присел на корточки и высвечивал мощным фонарём одному ему видимые следы.<br />Конфетка потыкался носом в то место, куда ему указал хозяин, и, подвывая, потянул наискось в сторону зарослей на краю поляны. И почти сразу они наткнулись на левый ботинок девочки. Рядом лежал и правый, а чуть дальше кучками и остальная одежда. Некоторые вещи были разорваны, другие относительно целы. В обоих ботинках вложены шерстяные домашней вязки носки. Совершенно как новые. Амирщан, пыхнув сигаретой, молча протянул Таифу высокий коричневый ботинок, аккуратно зашнурованный до самого верха и основательно завязанный на двойной бантик. Странно!<br />Мужчины молча быстрым шагом шли вверх за собакой. Стали попадаться заснеженные участки, где и не охотничьим глазом можно было легко различить цепочку глубоких следов. Зверь шёл крупным намётом. Незаметно рассвело. Внезапно Конфетка остановился и, поскуливая, заплясал на одном месте. Тяжело дыша, они подбежали туда, где собака вроде бы потеряла след. Нет! Следы шли дальше, но их характер изменился: вместо сдвоенных мягких отпечатков с круглыми подушечками и оставленных на попадавшихся камнях царапин от мощных когтей, вверх к перевалу теперь вела редкая цепочка узких длинных следов. Один из следов особенно хорошо пропечатался на большом плоском камне, покрытом продавившимся настом. С перевала тянуло морозным воздухом. Все остановились и окружили камень. Начинающаяся пурга на глазах заметала рельефный отпечаток босой девичьей ступни.</p><p>Через два дня на въезде в аул появился запылённый старенький джип «Гран Чероки» с сочинскими номерами, и к убитой горем старушке Чкадуа привели высокого измождённого человека с усами. Сильно волнуясь, он достал из дорогого портфеля альбом с фотографиями маленькой девочки с задорными косичками, и через минуту они уже, не стесняясь, плакали в объятиях друг друга.<br />- А куда выходит перевал? – успокоившись, спрашивал у зашедшего на огонёк Таифа Ласуриа Георгий Микеладзе. Вновь обретённую после стольких лет надежду он терять не хотел, поэтому о разных странностях, сопутствующих случившемуся, старался не думать.</p><p>КУРИХИН</p><p>Курихин поверить не мог своим глазам и ощущениям. Чуть отдышавшись, он неуклюже повернулся назад, - вроде бы позвать официанта, - а на самом деле, посмотреть, не стоит ли, не сидит ли на линии девушкиного взгляда некто действительно красивый и неотразимый, которому такой взгляд мог быть предназначен по праву. Несмотря на дорогую, тщательную одежду и нажитый апломб, свои внешние данные он расценивал достаточно здраво. Да, нет! За его спиной была только барная стойка. Даже без бармена - куда-то отлучился. Значит, «звали» всё-таки его!<br />Девушка потрепала своего кавалера по щеке, сняла со специального крючка под их столиком изящную сумочку, встала и, глазами испросив у парня разрешение, направилась в сторону дамской комнаты в тёмный торец бара, где уютным зеленоватым светом горела маленькая табличка «exit».<br />На ватных ногах Курихин привстал, но перед тем, как отправиться за ней, взялся по привычке считать до двадцати семи, - он с детства так делал, прежде чем решиться на что-нибудь опасное, но необходимое – будь то прыжок в холодную воду или первый удар в драке с промзоновскими, которые меньше, чем по десять человек не ходили…</p><p>Новой географичке было двадцать четыре года. Губы накрашены, чулки капроновые - Людмила Андреевна! Подумаешь! А ну кнопку ей на стул! И жёваную промокашку на кримпленовый костюмчик!<br />- Ребята! – она чуть не плакала. – Кто назовёт мне столицу Индии, которую вы должны были проходить на прошлом уроке, прямо сейчас поставлю «пять».</p><p>Культурно выпив и закусив после работы, а это происходило два-три раза в неделю, отчим снимал со стены гитару с бантом, наливал ещё вдогонку и дрожащим баском запевал: «Чуть помедленнее кони, чуть помед-лен-нее…» А вторым номером его программы всегда была песня о том, как один свободолюбивый мужчина зарезал из-за горячей романтической любви другого не менее свободолюбивого:</p><p>Раз в городе большом столичном Дели,<br />в стране индийских пряностей и роз,<br />в уютном ресторанчике сидели<br />бродяга, проститутка и матрос…</p><p>В общем, так получилось, что Олег Курихин случайно знал столицу Индии, что и явилось формальным поводом для получения им первой в жизни пятёрки. На несколько лет цифра «пять» стала для него неким символом и в какой-то степени талисманом. Когда ему следовало решиться на что-то, он просто считал до пяти. Он был заранее уверен, что обязательно сделает это «что-то», например, подаст отчиму по его приказу в субботу вечером дневник. Подаст в левую руку, - в правой уже будет зажат вынутый из брюк жёлтый узкий ремень. Короче, он знал, что обязательно сделает, но всё равно чуть-чуть оттягивал неприятный момент, прокладывая между замыслом и исполнением пять-шесть секунд, примиряющих силу воли будущего настоящего мужчины с врождённой трусостью ущербного, физически слабого подростка.<br />Интересно, что когда он про себя считал, внешне никак этого не показывал – выглядел, как серьёзный, сосредоточившийся зверь, готовящийся к прыжку. Поэтому среди тех, кто его знал, Курихин быстро прослыл человеком решительным и мужественным. Наверное, так оно и было на самом деле. Тем более что все эти «фокусы» касались только ситуаций, не требовавших моментальных действий. Во всех других случаях Курихин реагировал мгновенно.<br />С годами, когда совершение им тех или иных поступков могло повлечь за собою очень и очень серьёзные последствия, он увеличил контрольный счёт до двадцати пяти (пять в квадрате). А потом и до двадцати семи: двадцать пять стало казаться числом слишком круглым.<br />Однажды, в 1991 году, находясь под следствием, он сидел напротив следователя Митрофанова, попыхивавшего редкой тогда сигареткой «Марльборо». Митрофанов, сощурясь, спросил во второй раз:<br />- В третий и в последний раз тебя спрашиваю – подпишешь?!<br />Речь шла о подписании некоего документа, где Курихин признавал за собой определённые проступки, чем навесил бы себе годика два срока. В противном случае, - утверждал Митрофанов, - он добьётся, чтобы суд дал не менее пяти. Зачем-то ему (следователю) это было нужно именно тогда, в тот момент, в процессе следствия.<br />Здраво взвесив все шансы и все «за» и «против», Курихин, наконец, твёрдо решил подписать. Выглядело это решение, как и в предыдущие безуспешные для Митрофанова разы: подследственный смотрел в пол, будто не желая ничего обсуждать, будто ушёл в полный отказ. На самом деле он считал: «…18, 19, 20, 21…» - тогда он ещё придерживался «двадцатипятичной» системы. Внезапно Митрофанов убрал листок в стол:<br />- Конвойный! Увести!<br />Курихина освободили ещё до суда. Подчистую. А через два года он случайно узнал, что если бы подписал тогда документ, то до утра бы не дожил. Возможное признание его, оказывается, касалось судеб очень серьёзных людей, на этот счёт Митрофанов имел определённые указания. А в Курихинской камере двое вёртких пацанов с заточками дожидались в тот день команды «фас», которую (что характерно), ежели что, должен был отдать тот же Митрофанов. Не дождались.</p><p>А сейчас, в Мексике, привычно собравшись сосчитать до двадцати семи, он не успел дойти и до двадцати, как один из телохранителей молодого мексиканца, повинуясь короткому кивку, демонстративно посмотрел на часы, сокрушённо покачал головой и направился к выходу.<br />Курихин снова сел, задумался:<br />- Дурак, чутьё совсем отказало! Она же с этим парнишкой не первый день тусуется! Знает его! И этих его пристебаев. Значит, если бы хотела мне что-то передать или сообщить, придумала бы что поинтересней… Надо выждать… - Постучал пальцами по столешнице: - Кури-хин, может ты не будешь искать приключений на свою новосибирскую попку?!<br />Девушка вернулась минут через десять. На обратном пути она выбрала немного другой маршрут, пройдя гораздо ближе к столику Курихина. На ходу достала из сумочки сигареты, для чего ей пришлось сначала вытащить яйцеобразную пробковую болванку с ключом от номера. На болванке были крупные цифры: «319». Увидев, что Курихин засёк номер, невероятная девушка еле заметно покачала головой.<br />- Во даёт! – опять восхитился Курихин. - Но почему я уверен, что правильно её понял и почему она уверена, что я живу именно в этой гостинице?!<br />Эти практические мысли на секунду вывели его из сладкого ожидания чего-то чудесного, но укрепили в уверенности, что сейчас не он хозяин своей ближайшей судьбы. – Вот пусть и решают! – туманно резюмировал Курихин, ощущая какое-то смутное завораживающее облегчение от возникшей несвободы собственного поведения. – Пусть и решают!<br />- Понял, понял! – Курихина залихорадило. – Она даёт понять, что к ней в номер нельзя. Но ко мне-то можно…<br />На его столике стояла ваза с апельсинами. Он потом удивлялся, как ему пришло в голову, что номер («111») можно обозначить тремя одинаковыми плодами, положенными на блюдце для коктейля. Но как только девушка увидела сложенные им в рядок апельсины, она дважды так откровенно опустила голову, что тут же вызвала со стороны своего кавалера недоумённый вопрос.</p><p>ПЛЯЖ</p><p>Кажущиеся непроходимыми джунгли обступили лагуну с трёх сторон. Будто толпа одетых в зелёные травяные юбки аборигенов, гнавшихся за неведомой добычей, застыла в удивлении, выскочив неожиданно из влажного лесного полумрака на яркий белый песок. Три пышные пальмочки «вырвались вперёд», но «не добежали» до голубой воды всего несколько метров - нависли над лёгким, почти неощутимым прибоем.<br />- Так склоняться над водой должны не пальмы, так клониться положено берёзкам или на крайняк, там, ивам! - Курихин прикрыл глаза. Обнажённые, они лежали на маленьком уединенном пляже. Рука девушки покоилась в большой ладони Курихина, мысли его лениво струились, как дрожащее марево над горячим асфальтом. Шёл пятый день счастья.<br />- У неё потрясающий ровный загар по всему телу. Никаких таких светлых полосочек от купальника или стрингов. Сколько же времени надо проваляться, чтобы так загореть?! И опять же, нужен нудистский пляж. Или частный, по крайней мере. – Неповоротливо шевельнулась ревность. Курихин погнал её «поганой метлой» - ведь решил же ещё в первый день, - бери то, что есть, не думай о прошлом!<br />Девушка положила ему руку на бедро - как током ударило! Курихин даже приподнял голову, чтобы посмотреть, не куснул ли его какой прибрежный мексиканский гад. Нет, конечно! Он всё никак не мог привыкнуть к её прикосновениям. Рузов рассказывал, что в Корее (Курихин посылал его налаживать связи с крупной фармацевтической фирмой) его как-то лечили иглоукалыванием. Чудеса! Оказывается можно этими иголками и боль любую заглушить и удовольствие вызвать. Чуть не оргазм! Так вот, ей и иголки никакие нужны не были: пальчиками справлялась. Дотронулась двумя пальцами ему пониже затылка – он и поплыл.<br />Курихин опять посмотрел на своё бедро. Он тоже загорел за эти дни. Загорел и как-то освободился от комплексов. Сначала-то стеснялся раздеться перед ней. Не в постели, конечно, а так – в быту. Потом подзагорел, распрягся, спину выпрямил, живот стал носить втянутым, напряжённым. И перестало ему казаться, что она ему всё время в промежность смотрит. И правда: чего туда смотреть?! Там всё в порядке. Уровень, конечно, не мировой, но и не районного масштаба. Иначе, чего она тогда каждый раз сознание теряет? Когда в первый раз случилось, он аж перепугался. По щекам хотел, а она глаза открыла и смотрит, как на незнакомого. Минут пять в себя приходила, а потом уж взялась за него. Тут уже его очередь терять сознание пришла.<br />Еле слышно зазвонил телефон. Курихин даже сразу не смог сообразить, откуда звук. Привстал на песке, стал озираться. Метрах в пятидесяти под пальмой лежали его шорты – он как снял их там два дня назад, так они и валялись. Звонил Рузов: всё ли в порядке и сколько ему там ещё в этом Тампико на стрёме торчать?<br />Рузов добрался до Мексики и позвонил в тот день, когда Курихин с девушкой уже ехали на дребезжащем автобусе на юг, в Сьедад-Валентино – маленький посёлочек на побережье, место, не обозначенное в туристических справочниках, а потому свободное от туристов, да и вообще от приезжих.<br />Их отъезд по всем законам детективного жанра напоминал побег. Тогда, вернувшись из бара в свой номер, Курихин быстро собрал ноутбук и другое необходимое в дорожную сумку, - у него был чемодан и сумка «Самсон» на колёсах, сел у двери, не зажигая общего света, и принялся ждать. Анализируя потом своё поведение, он поразился той уверенности, с которой действовал. Около часа ночи в дверь тихонько постучали. Девушка была закутана в чёрную мексиканскую шаль, в руке саквояж.<br />- Ты из гостиницы выписалась?<br />- Нет! – она совершенно не удивилась его русскому языку.<br />- Хорошо! – Курихин подхватил её оказавшийся довольно тяжёлым саквояж, они вышли на балкон, он спрыгнул с двухметровой высоты на газон, поймал девушку и, согнувшись, короткими перебежками они добрались до автовокзала. <br />«Сьедад-Валентино» - было написано на светящейся табличке над лобовым стеклом старого автобуса. Всё это напоминало кадры какого-то виденного Курихиным дома фильма. Он дал усатому шофёру пятьдесят долларов. И показал рукой – за двоих: за меня и за женщину. У водителя глаза на лоб полезли. Курихин поспешно заменил полтинник двадцаткой и опять сделал рукой: сдачи не надо. Шофёр прижал руку к сердцу.<br />- А вдруг там моря нет? Хотелось бы море…<br />Курихин оглянулся: в автобусе находились человек двадцать пять мужчин и женщин, среди которых они были единственными гринго. Хотя нет! Он перевёл взгляд на свою спутницу и поразился: в своём чёрном платке-шали она выглядела совсем как мексиканка. Очень красивая, но мексиканка. А его белобрысая внешность со слегка обгорелым курносым носом даже в автобусной полутьме настолько диссонировала с окружающим пространством, что снова под мрачными взглядами тащиться к водителю и на пальцах выяснять, есть ли море в этом чёртовом Сьедаде, совсем не хотелось.<br />Через четыре часа тряски по щербатому асфальту, плюс полтора часа по на удивление ровному просёлку, на маленькой площади из облака осевшей пыли вышли пять человек, двое из которых были Курихин со спутницей.<br />- El mar, habrá aquí el mar? – спросила девушка у остолбеневшего, глядевшего на них во все глаза мальчишки.<br />- Vais a pescar? <br />Через сорок минут с матерью мальчика они вышли к бунгало на пустынном пляже. А ещё через полчаса старший сын хозяйки принёс чистое бельё, посуду и включил электричество. </p><p>Её звали Инга. Как и предполагал Курихин, она приехала из Москвы. О её прошлом они почти не разговаривали. Парень, с которым она была, оказался действительно сыном местного очень крутого человека. Она познакомилась с ним в Москве ещё полгода назад, и он пригласил её на месяц в Мексику. Купил билет, помог с визой, а в Акапулько встретил с лимузином и цветами, после чего устроил шикарный тур по мексиканским курортам. Вот только между ними что-то произошло, и билет оказался в одну сторону.<br />- Ты его полюбила что ли? – не выдержал Курихин. Спросил и осёкся – а ну как обидится. Для него-то ситуация была предельно ясна: молодой богатый иностранец позвал девушку за границу, - кто же тут откажется?!<br />- Полюбила, конечно! – ответила она простодушно. - Я не могу сопротивляться настоящему зову. Только ещё учусь.<br />- Какому такому зову?<br />- Ну, вот зовут тебя из соседей комнаты: «Помогите, спасите!» Ты прибегаешь, а там никого нет. Так и он меня «позвал»… Я приехала, а тут никого…<br />- А как ты узнала, что я из России? – Курихин ничего не понял и постарался сменить тему.<br />- Я говорила по телефону, а ты вроде слушал и понимал. А потом: ты давно себя в зеркале видел? – она говорила с еле заметным акцентом, характер которого он не мог определить. – И рубашка у тебя…<br />- А что рубашка?! От «Гуччи», между прочим…<br />- От «Гуччи»? – переспросила с сомнением, но ему показалось, что название бренда для неё пустой звук. Странная! Будто не от мира сего. </p><p>Удивительно, но она даже не старалась что-то объяснить. И Курихин принял игру. Хотя понимал, что им явно воспользовались, чтобы сбежать от каких-то серьёзных проблем. Он решил не задавать вопросов, боясь разрушить нечто возникшее между ними. А в том, что что-то есть, он совершенно уверился, - такую страсть не подделаешь! Главное, Курихин был счастлив как никогда в жизни. - А если захочет что-нибудь объяснить, - пожалуйста. А так, - крутым ребятам не до сантиментов! Ведь, практически без всяких разговоров привезя её сюда, сняв дом и с головой нырнув в любовь, он повёл себя круто. По-настоящему круто! </p><p>- Саш, в принципе ты можешь ехать домой, я в порядке! - говорил Курихин, отойдя с телефоном на приличное расстояние.<br />- Нет уж, Олег, - Рузов был предельно серьёзен, - я тут купаюсь и загораю. И потом: кто тебе будет обратные билеты покупать? Не сам же? И где ты всё-таки?<br />- Хорошо, - Курихин улыбнулся, - у меня ещё неделя. Буду звонить. Может, поеду домой не один.<br />- Вот даже как?!<br />- Да, так! </p><p>- Кто звонил? – спросила Инга без особенного интереса.<br />- Секретарь.<br />- Вот как? У нас есть секретарь?<br />- Есть. И не один. И все спрашивают, когда я приеду. Что сказать?<br />- Скажи: никогда.<br />- А если серьёзно, Инка?<br />- Как ты меня назвал? – она вскочила. Курихин залюбовался.<br />- Я тебя назвал Инкой! А что, неправильно?<br />- Да нет… не знаю… просто меня так никто раньше не называл. Хотя сейчас кажется, - звали… папа или мама…<br />- Вообще-то Инга и Инна имена разные. Но мне кажется, что «Инка» тебе больше идёт. Да ты и похожа…<br />- Похожа? На кого?<br />- На девушку древней цивилизации инков.<br />- Что за цивилизация? Расскажи!<br />- Ладно. Вечером. А сейчас пошли обедать, Инка! – Курихин поцеловал её, она ответила… Обедать они пошли только через час.</p><p>Девушка уже не в первый раз обнаруживала, мягко говоря, неосведомлённость. Курихин в школе и сам был двоечником, и в институтах не учился, но уж такие вещи…<br />- Так что такое цивилизация? – напомнила она после того, как они поели запечённых в тесте мелких речных рыбок, которых принёс мальчишка из деревни.<br />- Цивилизация инков? – переспросил Курихин, роясь в памяти и мечтая устроить для красавицы хорошенькую лекцию. Раньше в качестве «преподавателя» ему удавалось только учить жену жарить картошку с черемшой. <br />- Ну, инков, если хочешь, – протянула девушка.<br />И тут Курихин понял, что она не знает не то что про каких-то инков, а самого слова «цивилизация»…<br />Они сидели на ступеньках бунгало. Девушка в лёгкой накидке доверчиво льнула к Курихину – солнце двигалось к закату, и ветерок с океана был довольно прохладным. Внезапно она вскочила: далеко справа, почти на пределе видимости со стороны деревни из припляжных джунглей выкатился открытый джип. Курихин реагировал мгновенно – схватил девушку за руку, и через несколько секунд уже закрывал на верёвочную петлю плетёную дверь.<br />- Ромеро? – выдохнула она. В этом вопросе была надежда на отрицательный ответ. Курихин, хотя и не знал, кто такой Ромеро, всё же предположил, что речь идёт как раз о том мексиканском красавчике, от которого Инка и сбежала. Скорее всего, это мог быть именно Ромеро.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11554 Fri, 13 Apr 2012 06:32:02 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11547 <p>- Ребят, я сильно извиняюсь, нет ли у кого металлоискателя? На пару дней! – вопрос был ко всем, но в основном к Косте Сорокину – заведующему физической лабораторией.<br />Андрей плохо представлял, как сейчас обстоят дела в физлабораториях, но на всякий случай спросил.<br />- А зачем тебе? - подавая запредельную космическую подачу, которую они только что освоили, спросил Сорокин.<br />- Клад искать! – чуть искусственно ёрничая, ответил Андрей.<br />- Есть. Мы сейчас как раз компакт разрабатываем для тех, кому нужно.<br />На следующий день, заскочив на Академическую к Косте, Андрей снова приехал в район Новоясеневского проспекта.<br />На этот раз хорошо экипированный - в тёплом лыжном комбинезоне и «луноходах», - он двинулся по целиковому снегу, стараясь повторить свой путь 31 декабря. Андрей припомнил, что тогда кусты он не обходил, а шёл практически по прямой.<br />Углубившись в лес так далеко, что не стало видно автомобиля, он включил металлоискатель, и сразу на дисплее запульсировала стрелка, указывающая вправо примерно на 45 градусов. Следуя стрелке, Андрей повернул направо и буквально через десять шагов прибор показал, что находится прямо над объектом. Как же хорошо, что он бросил тогда топор!<br />Синей пластмассовой лопатой Андрей начал разбрасывать лёгкий и пушистый сверху снежок вокруг себя, а потом и гораздо менее податливый слежавшийся снег внизу. Через минуту обнаружился топор, а через две - свежий ёлочный пенёк, торчавший сантиметров на двадцать. Андрей старательно очистил землю вокруг него, оголив круглую площадку примерно двухметрового диаметра. Сначала лопатой, а потом топором он аккуратно углублялся в мёрзлую землю вокруг пенька и почти сразу нашёл моточек толстой золотой проволоки, изящное колечко с голубым камешком и небольшую брошь с драгоценными камнями. Он продолжал работать и докопался до большого камня, под который вбок уходил комель, с трудом вывернул камень, показалась корневая система. Видимо ростку ёлки камень помешал, и он какое-то время рос горизонтально, пока не вышел на простор, «прихватив» с собой и перстень. <br />Последующий, полуторачасовой поиск больше ничего не дал.</p><p>И кольцо, и брошь после очистки и мытья выглядели относительно старинными, - возможно, века девятнадцатого. Но не такими «самодельными», как ёлочный перстень. Кто бы ни был бывший владелец «клада», бросив кучку своих единственных сокровищ в неглубокую ямку в земле, он поступил довольно странно. Ни сундучка, ни шкатулки, которые хоть как-то могли защитить драгоценности от сырости и грязи. Непонятно! Хотя, с другой стороны, если бы вещицы лежали в коробочке, они бы никак не смогли «прорасти», и он бы их никогда не нашёл.<br />Брошь! Красивая! В виде золотого цветка. Украшена камнями: в середине крупный, синеватый, мутный, типа изумруда, нет, изумруды зелёные и прозрачные, а вокруг него ещё целая россыпь. Прозрачных, мелких. Похожих на бриллиантики. Но не факт. Посмотрим!<br />Колечко! Немудрящее. Серебряное. Наверное, с бирюзой. Сам камешек растрескался. Всегда такой был? Или от лежания в сырой земле? Так мог и на перстне растрескаться и распасться на мелкие куски… <br />А был ли всё-таки камень на перстне? Что там этот Тигран сказал? Лапки отсутствуют! Действительно, чего проще было сделать эти крапана, а потом уже для верности и клеем…<br />Андрей взял кусочек пластилина, прилепил на «площадку» перстня, а к пластилину «приклеил» пятирублёвую монету. Получилась глупость какая-то. Края площадки в нескольких местах выступали из-под монеты. То есть, площадка не была круглой. Это что же, приклеенный камень имел неправильную форму? А потом, с чего он взял, что перстень относительно не старый? Его сбила фраза антиквара про прииски. Он сразу представил советский прииск, где какие-нибудь полузэки, утаившие золото, вручную отливали… А теперь ясно, что все три вещи довольно древние. А ведь тогда и клеев-то нормальных не существовало!<br />Он стал отковыривать монету, и она снялась вместе с пластилином, на котором обнаружились семь разбросанных в беспорядке, но очень чётких отверстий. Андрей разровнял пластилин и снова приложил перстень. Образовались те же ямки. Значит, перстень всё-таки печатка! Кому-то, когда-то вот это определённое сочетание ямок, например, на сургуче или на воске говорило очень много. Это мог быть пароль. Или что-нибудь в этом роде. А самый главный вывод – перстень не старый! Он очень старый! <br /> <br />- Видишь, как он справа играет, - вчетвером они придвинулись к экрану ноутбука, - ракетку то одной стороной поворачивает, то другой! – Профессор «перекрутил» немного назад и снова замедленно воспроизвёл эпизод из полуфинального матча последнего первенства Европы.<br />- Это-то понятно! – Костя Сорокин взял свою ракетку и показал, как по его мнению действует опытный австриец Вальднер. – У него одна накладка - шипы, а другая – гладкая. Противник и не знает, к чему готовиться: то ли к подрезке, то ли к откидке.<br />- Ну, это как надо владеть «инструментом», чтобы между ударами ухитряться переворачивать! – Андрей с любопытством уставился на свою ракетку, на которой тоже, как и у них у всех, с недавних пор были наклеены и шипы, и традиционная гладкая накладка.<br />- А давайте сейчас и попробуем! – Никольский помог Николаю Ефимычу убрать ноутбук со стола. – Поиграем и запишем.<br />Уже месяцев шесть, как Павел притащил в клуб старенькую, но вполне исправную видеокамеру. Она «писала» на почти вышедшие из обращения кассеты формата VHS, поэтому у них легко нашлись все остальные аксессуары: Ушаков привёз старый видеоплеер с дачи, профессор - двадцать чистых кассет, Андрей «пожертвовал» пятнадцатилетний телик «Орион», а Сорокин в своей лаборатории собрал сносный штатив, имевший все мыслимые «степени свободы». С тех пор, играя на счёт, или тренируя отдельные приёмы, они часто снимали всё это на камеру. Потом анализировали, внутренне гордясь профессиональным подходом к своему хобби. И действительно, за последнее время их общий уровень вырос на несколько порядков.<br />- А тебе перстень не мешает? – спросил у Андрея Павел.<br />Андрей носил «печатку» на правой руке и перед игрой всегда снимал. Сейчас просто забыл.<br />- Да нет вроде! – ответил Андрей, придав шарику сильное боковое вращение.<br />Павел приготовился «перекрутить» мяч, но, едва коснувшись стола, шарик прямо-таки нырнул вбок. Ракетка Никольского зацепила лишь воздух.<br />- У кого-то дыра в ракетке! – привычно пошутил Андрей.<br />- Вот это да! – восхитился Павел. – А ну, попробуй, повтори! – и снова подал такую же подачу, как в прошлый раз.<br />Андрей примерился и повторил удар, - Павел только и успел, что проводить глазами стремительно нырнувший под стол мяч.<br />Сейчас Андрей всё понял: перстень мешал фиксировать ручку ракетки привычным образом, но придавал ей необычный наклон, заставлявший мяч… В общем, противнику было не справиться! Никакой мистики!<br />- Прямо мистика какая-то! Волшебный настольно-теннисный перстень! – расшутился Андрей. – А особенно помогает при ударах слева! – сказал и попытался сильно ударить слева, демонстративно зажмурив глаза. Игра «закрытой» ракеткой была его слабым местом.<br />Тем не менее, удар получился просто пушечный и пришёлся на самый угол стола. Павел опять проводил мяч глазами.<br />Николай Ефимович, Сорокин и подошедший Ушаков (не говоря уже о Павле) стояли, вытаращив глаза. <br />- Угол наклона меняется. Непроизвольно. Из-за перстня! – оправдывался Андрей.<br />- Ребят, это обдумать надо! – сказал профессор.<br />- А дай-ка перстенёк. Поближе посмотреть…</p><p>КУРИХИН</p><p>- Вот так тёлка! – у Курихина прямо дух захватило. - И по-русски чешет по телефону. Неужели наша?!<br />Курихин такую работу проделал, чтобы отдохнуть от вездесущих русских туристов!<br />Если уж быть точнее, то эту «работу» привычно сделали Кука с Рузовым – его приближённые и постоянные спутники в заграничных поездках. Рузов поднял на ноги несколько лучших турагентств Новосибирска, и они, связавшись с Москвой, - куда без Москвы-то? – разработали непростой вариант, в результате которого Курихин оказался на этом маленьком, но совершенно роскошном мексиканском курорте в Тампико.<br />Всё бы хорошо, но за неделю до поездки на один из «подведомственных» Курихину заводиков по производству витаминов наведались шестеро Панаевских пацанов. Их предъява была смехотворной, но разобраться следовало, и Рузов вызвался остаться решить вопрос, а несчастный Кука вдруг сломал ногу. Прямо на крыльце своего недавно построенного коттеджа, который он с нуворишевским пафосом нежно именовал особняком.<br />Курихин никогда не ездил за границу один – Рузов прилично знал английский и испанский, а Кука левым кулаком легко проламывал двухсантиметровую доску. Оставалось только догадываться, что бы он смог сделать, используя правую руку. Курихин и сам-то вырос на заводской окраине. Среди вечно серого снега. Но лично решать такие вопросы ему уже давно не позволял статус. Хотя, в прошлом году во Флориде они красиво разобрались с пятью американскими моряками, которым очень не понравилось, что какие-то по-клоунски одетые (все трое были в гавайских рубашках «пожар в джунглях») чужаки хлещут в баре виски не «дринками», а бутылками.<br />Когда четверо изумлённых моряков почти мгновенно оказались на неровном дощатом («country style») полу, а пятый – видимо, не такой «реактивный», как остальные, всё ещё продолжал улыбаться последней шутке своего товарища, Рузов нагнулся над поверженными флотскими и с безупречным новосибирским прононсом сказал:<br />- Here is Russian coza nostra!<br />Моряки запросто могли не понять про «козу ностру» - «мафия» по-английски звучит по-другому. Но, сообразив, что эти ребята, которых они держали за безобидных скандинавов, - русские, вскочили и совершили грамотный манёвр, который во всех странах мира трактуется как отступление, а в российской глубинке может быть определён и как задать стрекача.<br />Одним словом, Курихин в одиночестве чувствовал себя не то что бы беззащитным, а всё-таки как-то неуютно, и Рузов поклялся вылететь не позже, чем через три дня.</p><p>С соотечественницами за рубежом Курихин не общался из принципиальных соображений. Стоило ли ломиться на другой конец света и тратить тысячи, а в последние годы и десятки тысяч долларов, чтобы перепихнуться с разбитной украинкой или вялой москвичкой. Этого добра в обычной жизни Курихина хватало с лихвой. «В загранку» он ездил за настоящей экзотикой: за тайскими малютками, американскими студенточками и индийскими танцовщицами, с молоком матери впитавшими тайны «Камасутры».<br />Но эта девушка! Это было что-то! Красавиц он повидал немало, но здесь был какой-то другой случай. Курихин попытался разобраться в себе, - не очень получилось. Целая буря эмоций накатила, наконец, выделилось одно, самое мощное чувство - вожделение…<br /> <br />Курихину шёл сорок второй год. Он «поднялся» на приватизации и большую часть последующих лет отбивался от объединившихся в мощные группировки конкурентов - дважды был ранен, дважды горел в собственных автомобилях, пока к 2000му году не занял прочную нишу в фармацевтическом бизнесе края, после чего смог наконец позволить себе взяться за самоусовершенствование.<br />Он кое-что почитал, кое-что посмотрел и, последовательно переезжая в более солидные кабинеты, всегда перевозил и обустраивал всё увеличивающуюся довольно разномастную, но впечатляющую размерами библиотеку. И целую полку в этом книжном собрании занимала литература о женской и мужской сексуальности. Не о сексе, а о сексуальности. <br />Производство и торговля лекарствами давали стабильный и высокий доход, но мечты Курихина распространялись значительно дальше. Виагра была уже изобретена, и по слухам кто-то получил за это Нобелевскую премию. Но почти совсем не охваченным оставался женский рынок. Либидо, возрастные изменения, аномалии, феррамоны…<br />Особенно впечатляли его феррамоны – летучие вещества, секрет, выделяемый женской особью для привлечения самца. Жена Курихина – Маргарита – считала, что любая дама, особенно там у них, - за границей, не пожалеет никаких тыщ за универсальное средство, способное привести в её постель конкретного мужика. Это могли быть таблетки или пилюли, на короткое время многократно увеличивающие выработку этих феррамонов и усиливающие их действие.<br />И в последнее время все поездки на иностранные курорты и контакты с тамошними барышнями, кроме отдыха стали преследовать и ещё одну цель – понять и обобщить работу механизма женской привлекательности. С тем, чтобы потом дать своим ребятам-экспериментаторам конкретное задание. Лаборатория Курихинского консорциума, помещавшаяся в двух заново отстроенных корпусах, по оснащению и мозговому потенциалу могла бы свободно конкурировать с каким-нибудь «Баером», с руководством и владельцами которого Курихин давно поддерживал производственно-творческий контакт.</p><p>Девушка была не одна. Рядом с ней на высоком табурете сидел юный местный мачо. Смуглый, худощавый, с огромными тёмными глазами, он держал девушку за руку, всячески демонстрируя её принадлежность собственной персоне. В другой руке красавица продолжала сжимать инкрустированный деревом и золотом мобильный телефон:<br />- … не звони… – ворковала она в трубку совсем не грозно.<br />- Из Москвы! Или в крайнем случае из Питера! - подумал Курихин, хотя и уловил какой-то странный акцент.<br />Юный мексиканец с восторгом смешанным с ревностью вслушивался в незнакомые слова.<br />- Не хочет, чтобы парень даже по интонации смог определить степень напряжённости разговора! Во даёт девка! – восхитился её артистизмом Курихин и пожалел, что не присутствовал в начале разговора. – Интересно, какие вопросы она решает?<br />Неподалёку за столиком разместились трое крепких молодцов примерно одного возраста, в которых опытный Курихин безошибочно опознал бодигардов мальчика, видимо из далеко не простой семьи.<br />В его планы совсем не входил конфликт с детьми местных авторитетов, поэтому он устроился за крайним столиком, ткнул подбежавшему официанту пальцем в винную карту, выбрав самый дорогой напиток, и стал потихоньку наблюдать за странной парой. Почему-то волновался. Очень.<br />Девушка закончила разговор, мягко высвободила руку, поднесла к губам высокий стакан с зонтиком, потом, будто споткнувшись о какую-то мысль, внезапно повернулась и нашла взглядом Курихина. Он чуть не потерял сознание: это был зов.<br /> <br />«СВИДАНИЕ»</p><p>- А разве их надо кормить? – Андрей с почтительного расстояния наблюдал, как Павел, присев на пододвинутый стул, кормит с ложечки лежащую с закрытыми глазами больную.<br />- Конечно! Она же рефлексирует. Вернее, тело…<br />- Что значит рефлексирует?<br />- Ну, тело рефлекторно ест, пьёт и так далее… А душа витает далеко… - Никольский грустно усмехнулся.<br />- А все эти трубочки?<br />- Питательные растворы само собой! Но кашка через рот - очень важно. Это заставляет работать желудок, мочевой пузырь, прямую кишку…<br />- Ты хочешь сказать…<br />- Да, да! Вон «утка» стоит. А «есть» твоя невеста начала только после Нового года. Это даёт маленькую надежду. Остальные двое даже глотать не могут, а наша… Это она тебе навстречу идёт. <br />«Джейн До» лежала под простынёй, накрытая по самый подбородок. В её спокойном лице было что-то восточное. Белая ткань чуть сползла с правой стороны, обнажив часть высокой груди.<br /> - Готовься, сейчас переворачивать будем. – Павел отложил тарелку, поднялся и взялся за уголки простыни в изголовье.<br />- Сейчас я увижу её обнажённой! – подумал Андрей, и кровь бросилась ему в голову.</p><p>Сегодня во время игры Павел как бы между прочим заметил:<br />- Вечер не забивай! Тёти Нины не будет.<br />Николай Ефимович и Сорокин, ожидавшие очереди на недавно приобретённой красивой спортивной скамейке, переглянулись: у этих двоих какая-то тайна.<br />Тайны особенной не было. Просто тётя Нина – пожилая санитарка, состоявшая в коматозном отделении при дежурных ординаторах для чернового ухода, заболела. В таких случаях приглашалась сестра из приёмного покоя, которая за небольшое вознаграждение оказывала дежурному врачу необходимую помощь. На сегодня Никольский от помощи медсестры отказался. Короче, фраза «Вечер не забивай!» означала, что долгожданное свидание с Джейн До состоится.</p><p>- Заходи слева ближе к ногам! – Павел уверенно руководил растерянным Андреем.<br />Они синхронно перевернули девушку на левый бок. Павел проверил трубки и отошёл к тумбочке, где стояла приготовленная для растирания жидкость.<br />- За свои деньги покупаю! – с некоторой гордостью обронил Паша. – Сейчас разотрём, снова перевернём, и пусть отдыхает.<br />Андрей молчал. Паша оглянулся на приятеля, который со странным выражением смотрел на совершенные формы «Джейн».<br />- Что, хороша невеста? Чего, дар речи потерял?<br />- А вот это что?! – Андрей очнулся, сделал над собой усилие и дотронулся до золотистого тела чуть повыше крестца.<br />- Да, я тоже обратил внимание. Сначала думал, - все родинки. Никогда раньше не видел, чтоб располагались так близко друг от друга. Но, оказалось, что одна, - и Павел показал, какая, - татуировка. Странно, правда?! Как-то бессмысленно…<br />- Надо же! А цвет точно как у родинок. А в целом, похоже на какое-то созвездие. На Южный Крест что ли…<br />- Нет, Крест по-другому... Ты что?! Что с тобой?!<br />Андрей безумным взглядом вперился в свой перстень. Потом перевёл глаза на спину девушки и, неловко вывернув кулак, вдруг на несколько секунд крепко прижал кольцо к «созвездию». На коже остались семь красных пятнышек, которые полностью совпали с шестью маленькими родинками и одной тутуированной, в кажущемся беспорядке разбросанными по гладкой коже. Раздался мелодичный сигнал, и мигающим огоньком ожил стоявший между кроватями на столике старенький монитор.<br />- Вол-вер-аленись. Аленисьо… - сказал кто-то слабым голосом.<br />Павел испуганно смотрел на стоявшую рядом кровать, где лежал измождённый небритый мужчина, опутанный трубками.<br />- Аленисио… - еле слышно повторили его бледные губы, он открыл глаза и бессмысленным взглядом уставился в потолок. Это было страшно. Но через секунду, сделав видимое усилие, он чуть повернул голову и уставился на лежащую без простыни девушку. – Волвер аленисио! – ещё раз повторил он уже более внятно, и его губы тронула лёгкая улыбка.<br />- Боже мой! – закричал Паша, второпях набирая телефонный номер.</p><p>Инна (в детстве)</p><p>Бабушка принесла окрошку из кислого молока с мамалыгой. Прервав работу, девочка, с удовольствием вычерпала окрошку тусклой алюминиевой ложкой, которая висела у неё на шее на длинном шнурке, и, закрыв глаза, откинулась спиной к подавшемуся под её лёгкой тяжестью плетню. Дыхание её выровнялось, и она уснула. Сгорбленная бабушка в чёрном, с умилением наблюдавшая, как девочка ест, тихонько забрала миску и, пятясь, безошибочно наступая на положенные в размешанную копытцами козью тропу плоские камни, удалилась в сторону дома.<br /> <br />Амирана в аул привёл Джума Ласуриа. Когда они выходили из-под Хасав-Юрта, их было шестеро. До Кодорского ущелья дошли четверо, а ранним апрельским утром на повороте узкой, каменистой дороги, ведущей в аул, появились всего двое: младший сын старого Таифа Ласуриа – Джума, раненный в ногу, и заросший смоляной бородой по самые глаза чеченец Амиран, фамилию которого и в отряде-то никто не знал – Амиран да Амиран!<br />Позже в боковой комнатке молчаливый отец Джумы, пряча глаза, умело перевязал сыну ногу, продезинфицировав рану фиолетовым спиртом, настоянным на чернике. Затем поставил громадную бутыль на тумбочку, кинул на пол два матраса и старую бурку, и наконец сказал:<br />- Вот, пейте, сколько надо! А тебе, Амиран, спасибо, что сына довёл! Живи, сколько хочешь!</p><p>Девочка спала около двадцати минут. Проснувшись, она плеснула на руки воды из висящего на яблоне кувшина, умыла лицо и вновь принялась за работу. Девочка нанизывала на деревянную иглу табачные листья, споро сдергивала на шнур тяжёлую низку и снова, прижав ее к груди, со свистом пропускала сквозь нее свободную часть шнура. Рядом стояли семь уже заполненных сушильных рам и одна наполовину пустая.<br />Амиран и уже освободившийся от палки Джума наблюдали из-за дувала за девочкой. Почувствовав, что смотрят, она нашла их глазами и доверчиво улыбнулась. Амиран, скрипнул зубами:<br />- Кто?<br />- Это дурочка Инга. Беженка бабка Чкадуа из Гагр приволокла. Лет восемь-девять назад. Екатерина Нугзаровна… - поправился Джума, покраснев: «бабка Чкадуа» не раз шила ему одежду. И денег не брала.<br />- В самом соку! – пробормотал чеченец, не сводя сверкающих глаз с уже заметно округлившихся холмиков, живо вздымавшихся под не раз перешитой синей кофточкой девушки.<br />Вечером отец вызвал Джуму на улицу и, по обыкновению глядя в землю, буркнул:<br />- Этому твоему уходить пора! Как бы беды не было …<br />- Ну что ты, отец! Он же мне помог… он мне, как брат!<br />- Кровью клялись?<br />- Нет, но…<br />- Вот и хорошо, - отец вздохнул с облегчением. - Зверь он, - люди говорят…<br />- Пусть он хоть до зелени поживёт, а там сам уйдёт.<br />- А ты? – отец совсем отвернулся. Джума прямо кожей чувствовал его напряжение.<br />- Я… не пойду, отвоевался!<br />- Ну и хорошо! – отец не удержался и хлопнул сына по плечу.</p><p>На небольшой, уже очистившейся от снега полянке мирно паслись шесть белоснежных козочек. Ниже по склону среди начавших распускаться ореховых деревьев как на ладони раскинулся аул. А наверху, совсем близко, нахлобученная шапка облаков, зацепившихся за вершины, зримо делила вертикаль на Землю и Небо.<br />Неподалёку от козочек на пёстром одеяле сидела Инга и «кормила» тамагочи. Игрушку в аул случайно завёз Баграт Гулиа – парень, приезжавший на Новый год к родителям из Сухуми. Баграт использовал тамагочи в качестве брелка, подвешенного к поясной лямочке на новеньких американских джинсах, вышедших из-под машинки разносторонних сухумских умельцев. Зверёк на экранчике строил собиравшимся вокруг Баграта детишкам умильные рожицы, скоро, впрочем, сменившиеся горестной гримаской.<br />На третий день дурочка Инга без стука вошла в дом семьи Гулиа, открыла дверь в комнату Баграта и протянула руку:<br />- Дай! А то оно умрёт!<br />Баграт без звука отстегнул брелок. А потом специально ходил к бабушке Чкадуа: откуда, мол, такую дурочку привезла, что в «чиновской» (made in china) электронике разбирается. Насчёт тамагочи бабушка не поняла ничего, но в целом не удивилась. После смерти сына Инга осталась у неё одна, и бабушка в девушке души не чаяла и никакой дурочкой не считала. Странной немножко, - это да! А вот дурочек посильней Инги Екатерина Нугзаровна могла бы назвать полаула.<br />- Ты вот останься в четыре года без родителей да в чужой стороне, посмотрим, дурак станешь или дурочка!</p><p>Зверёк на экранчике довольно заурчал и улыбнулся. Наелся! Инга тоже улыбнулась, пристегнула игрушку к петле на кофточке и перевела взгляд на козочек.<br />Амиран беззвучно прыгнул из-за высокого куста. Левой рукой привычно зажал девушке рот, а правой полез под плотную серую юбку. Под юбкой обнаружились толстые шаровары, застёгнутые ремнём – одной рукой не справиться. Он освободил левую руку – чего там! кричи, не кричи! всё равно никого нет! Девчонка и не кричала.<br />- Верно, отключилась, - думал Амиран, сорвав шаровары и заматывая освободившимся ремнём тонкие запястья. – Как та девка в Красноармейске в прошлом году!<br />Он привстал на руке, спуская свои пятнистые брюки. Трусы сегодня он специально не надел – знал, куда пойдёт. - Ну, как она там? - Трахать бревно бесчувственное он не собирался. Сейчас по щекам, по щекам! – Давай, просыпайся! Если понравишься, дам дальше жить… Может быть…<br />Девушка открыла глаза и уставилась пустым взглядом прямо в зрачки Амирана. Её сухие губы тронула лёгкая улыбка.<br />- И впрямь дурочка, - без сожаления подумал он, задирая серую юбку. И сквозь зубы выругался по-русски самым неприемлимым для мусульманина ругательством. Про мать.<br />Девушка вдруг отчаянно забилась в его руках, закричала нечеловечески, будто зарычала. С душераздирающим меканьем козы опрометью бросились в кусты.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11547 Thu, 12 Apr 2012 05:43:52 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11542 <p>Паша, недавно купивший новую ракетку за 170 долларов, хотя ещё и не научился по большому счёту играть накладкой с шипами, всё равно легко вытянул «запил», и на сторону Андрея с бешеным вращением полетел абсолютно непредсказуемый мяч. Андрей отбил, вовремя перенеся ракетку, - такой приём называется подставкой, - но кручёный мячик полетел на пол сантиметров в сорока от той кромки стола, куда был направлен.<br />- Вот так был развенчан миф о непобедимости Григорьева! – провозгласил Павел. - Не имей «Shimaty» , а умей играти!</p><p>Это место, - ведомственный спортивный зал, - Андрей открыл для себя случайно. Однажды, вечером, он выгуливал Пилота на ближайшей собачьей площадке. Собака подбежала к чахлому кустику рядом со слепой кирпичной стеной старого четырёхэтажного дома. Он тоже подошёл к кустику, чтобы взять Пилота на поводок – пора уже было идти домой. Пёс смирно стоял, ожидая, когда хозяин пристегнёт карабин, и тут Андрей услышал характерные цокающие звуки, которые обычно сопровождают игру в настольный теннис. За кустом на уровне земли располагалось закрашенное окно, по-видимому, ведущее в полуподвал.<br />Выяснилось, что в этом полуподвале находится тренажёрный зал, процветавший в девяностые годы, а впоследствии совсем заброшенный. Несколько энтузиастов привели помещение в порядок, установили в зале стол для настольного тенниса и два-три раза в неделю отдыхали там от семей, поправляя здоровье и оттачивая мастерство. Андрея, который заболел пинг-понгом ещё в первом классе, с удовольствием приняли в этот неформальный клуб, состоящий из людей самых неожиданных профессий и возрастов. Был там, например, Николай Ефимович – шестидесятилетний профессор МГУ, был пятидесятипятилетний бизнесмен Ушаков – советник народного собрания этого района, помогавший отбивать атаки различных арендаторов, мечтавших прибрать подвал к рукам. Был там и Паша Никольский – студент-медик.<br />Андрей сразу подбил компанию скинуться и устроить хорошее освещение, - трёх запылённых ламп дневного света для такого помещения было явно маловато. Собрали по тысяче рублей, и, когда Ушаков, уезжавший в командировку на неделю, снова появился в подвале, ему пришлось поначалу прищуриться: сверху падал яркий, но мягкий профессиональный свет, не дающий теней, а главное бликов на столе. Ушаков зашёл в раздевалку, он был возмущён:<br />- Ребят! А я?! Как же я?! Кому отдать штуку?<br />- Да бросьте вы, Гена! – утешал его Николай Ефимович. – Никто вас обидеть не хотел. Просто вас не было. А уж если очень хочется проучаствовать, так мы надумали линолеум менять. Видите – всё кусками! Вот тогда и дадите двойную долю «воровскую»! – и профессор засмеялся.<br />Реагировал Ушаков странно: он выскочил из раздевалки, и все услышали, как саданула дверь на лестницу.<br />- Зря вы так! – сказал Паша профессору. – Он же сидел! Лет пять, по-моему. <br />- Боже мой, я же не знал, - засуетился Николай Ефимович, доставая мобильник. – Какой у него телефон, я сейчас позвоню.<br />Но номер Ушакова не отвечал.<br />- Пошли играть! – позвал Паша. – У меня всего полтора часа.</p><p>Через пятьдесят минут в зальчик ворвался сияющий Ушаков. За ним, еле протиснувшись в дверь, спиной пролез квадратный Саша – телохранитель и водитель Ушакова. Саша с трудом нагнулся, подцепил шпингалет второй створки двери и распахнул её. В дверном проёме, аккуратно поддерживаемый Сашей, показался торец огромной коробки, за другой конец которой держался тоже неслабый хлопец.<br />Распаковывали все вместе. Это оказался новый стол. Фирмы «Stiga»! Причём самая дорогая модель - тысяч восемьдесят рублей! В проспекте, вложенном в коробку, были фотографии этого стола, использовавшегося на последнем чемпионате мира. Андрей даже представить себе не мог, что в Москве можно оперативно достать нечто подобное.<br />Ради такой роскоши помещение пришлось отремонтировать. Четверо таджиков, которых привёл тот же Ушаков, справились за три дня, и, когда к ним «на огонёк» по приглашению профессора (100€) заглянул один из тренеров сборной России, он минут пять молчал, вытаращив глаза, а потом еле-еле смог выиграть у набравшего потрясающую форму Паши.<br />Все эти события произошли два года назад. И с тех пор их общее увлечение стало приобретать характер лёгкого фанатизма.</p><p>- Ну-ка дай посмотреть! – Андрей протянул руку, и Павел вложил в неё свою новую ракетку.<br />- Хороша! Как пушинка! Но с шипами-то совсем другая техника нужна.<br />- Ефимыч сегодня DVD принесёт. Говорит, немец какой-то потрясающий шипами играет. Всё, пойду переодеваться. Мне сегодня в ночь. Моя уж соскучилась, небось. Я-то по ней - точно. – Он засмеялся.<br />- Ну, передавай ей привет! Хорошо сегодня поиграли.<br />- Как всегда! Забери для меня диск у профессора!<br />- Не вопрос!</p><p>Джейн До</p><p>После четвёртого курса Павел Никольский наконец определился - нейрохирургия. Он пошёл в медицинский не для приобретения престижной профессии и не для последующего активного зарабатывания денег. Хотя ни то, ни другое нормальному человеку не помешало бы. Павла действительно интересовала медицина, а с недавних пор конкретно нейрохирургия.<br />После пятого курса знакомые помогли ему устроиться на полставки в коматозное отделение крупной больницы на Ленинском проспекте. Кома – состояние, о котором наука ещё так мало знает, давала широкий простор для исследований, жаль только, что аппаратура и оборудование в этой старой клинике были либо древними, либо совсем уж примитивными. Правда, приступив к своим обязанностям и отдежурив несколько ночей, Никольский обнаружил, что на третьем этаже есть такое же отделение, как и у них, но оснащённое самой передовой техникой. Это было платное отделение, одни сутки обслуживания в котором стоили чуть ли не всей Павловой полуставочной зарплаты. А ведь порой больные пребывали в коме по нескольку лет.<br />Он жил с женой на площади Гагарина, то есть совсем недалеко. Недалеко находился и их «пинг-клуб», к которому жена понемногу уже начинала его ревновать. Больше всего Никольский не любил терять время на дорогу, а Москва – очень большой город. Так что своей практикой Павел был доволен по разным причинам. Но в последнее время выделял одну.<br />Когда он впервые появился в больнице, завотделением Валентин Михайлович после долгого, почти полуторачасового собеседования помолчал немного, странно посмотрел на новичка и сказал старшей медсестре:<br />- Женя, определи-ка коллегу к третьему номеру! Вернее, во вторую палату! – поправился он. <br />Старшая сестра тоже странно глянула, повернула голову и, по-мужски потерев подбородок, позвала:<br />- Пойдёмте…</p><p>На дешёвеньком противопролежневом матраце, подключённая к покривившимся капельницам и старому монитору, накрытая чистой, но посеревшей от времени простынёй с поблекшими штампами, лежала девушка неземной красоты. Высокие скулы, персиковая кожа, миндалевидный разрез глаз, пухлые губы – она выглядела спящей. Даже наспех подрезанные неумелой медицинской рукой прямые чёрные волосы не портили общей картины.<br />Кроме неё на специальных кроватях гораздо ближе к дверям лежали ещё двое больных, но Павел почему-то сразу прошёл к дальней кровати, совершенно не обратив внимания на две других.<br />- Ваше место работы! – сказала Евгения Фёдоровна, с удовлетворением отметив впечатление, произведённое девушкой на нового сотрудника.<br />Павел отступил, чтобы взглянуть на табличку на спинке кровати…<br />- Джейн До! – опередила его сестра. – Вы знаете, что это значит?<br />Павел знал. Так в медицинской практике Америки принято называть безымянные трупы: мужчина – Джон До, женщина – Джейн До. Но здесь это звучало даже как-то неприлично.<br />- Я понял! Джейн До, - повторил он автоматически. </p><p>Несмотря на многолетнее знакомство, отношения членов «пинг-клуба» не переросли в дружеские в общепринятом смысле этого слова. Каждый из семи человек жил своей жизнью, не загружая соклубников ни семейными, ни служебными проблемами. Неведомым образом все эти разные люди понимали важность неперехождения неких границ, инстинктивно оберегая свой редкий социум от бытовой повседневности. Только двое, – самые молодые, - Андрей (27) и Павел (26) иногда общались вне настольно-теннисной темы.<br />Как-то после игры, в раздевалке Андрей спросил:<br />- Паш, у тебя случилось что-нибудь? Что-то ты молчишь много.<br />И Павел неожиданно рассказал про новую работу, про удивительную девушку, которая лежит в коме вот уже полтора года.<br />- Ну, пойдёшь следующий раз, обязательно от меня привет передай!<br />Так началась эта странная игра. С тех пор Андрей при каждой встрече интересовался здоровьем девушки и передавал ей поклоны.<br />Однажды Павел серьёзно сказал:<br />- Тебе тоже привет!<br />- Что ты говоришь?! И что мне теперь делать?!<br />- Обязан жениться!<br />- Я в принципе готов. Ну а серьёзно, ей что, лучше?<br />- Если серьёзно, то шансов никаких. Очень тяжёлый случай. Её бы в платное перевести, а тут… - Павел безнадёжно махнул рукой. – Я и так растворы фирменные за свои деньги покупаю.<br />- Ты что, влюбился?<br />- Да нет, у меня Ленка... Просто жалко эту девку так, что сердце заходится. Никто не ходит к ней, как звать неизвестно, вот умрёт – так и похоронят под каким-нибудь номером. Она же знаешь, как в коме оказалась? Стреляли в неё! Пуля совсем рядом с сердцем прошла. И знаешь, где это всё было? Не здесь, а на курорте! Не то в Таиланде, не то в Индии.<br />- А как же она в Москву попала?<br />- Ей первую операцию прямо там сделали. Классный, кстати человек делал: только маленькая дырочка под грудью осталась. А потом сюда доставили – вроде кто-то анонимно проплатил. Тысяч двадцать долларов такая транспортировка стоит. Не простая, видно, девушка.<br />Андрей даже не знал, что сказать. Оказалось, что всё так серьёзно и беспросветно, - ему стало совестно за своё легкомыслие.<br />- Может, попробовать узнать, кто она? Запросить курорт, она ведь где-то была зарегистрирована…<br />- Дак, никто не знает даже в какой стране! Одни разговоры… А потом никому это не надо! Кроме меня. Да ещё тебя, - жених! Я, кстати, ей о тебе много рассказывал…<br />- Паш, я не пойму, когда ты серьёзно говоришь, а когда…<br />- Я серьёзно. Считается, что с коматозниками обязательно нужно разговаривать. Они могут воспринимать на подкорковом уровне и как-то помогать собственному выздоровлению. Но это не у всех, конечно. Зависит от того, по какой причине человек впал в это состояние. Вот я ей всякие новости и рассказываю. А как ты начал приветы передавать, о тебе рассказываю.<br />- Что же ты обо мне рассказываешь?<br />- Как ты в теннис здорово играешь, какой ты клёвый!<br />- Ты же у меня всегда выигрываешь…<br />- Ну, не всегда… А потом не о себе же мне говорить? Ей про тебя больше нравится. Я не шучу! Я прямо чувствую…<br />- Я должен на неё посмотреть. Это можно как-нибудь устроить?<br />- Постараюсь! </p><p>«Ночь радости»</p><p>Воспитатель Уму проснулся от шороха. Он открыл глаза: на дальней стене его покоя метались сполохи неяркого света. Он приподнялся – в проходе маячила невысокая фигура с маленьким факелом. Никого с этой стороны быть не могло. Дверь в спальню Чу Итлы находилась в коридоре, начинающемся у противоположной стены, а рабы, доставлявшие продовольствие, оставляли его в запирающемся на особый ключ тамбуре, находящемся в другом крыле. Мурашки побежали у него по спине, Вильяк выхватил кинжал и заставил себя встать.<br />Фигура в белом испуганно отступила:<br />- Не бойся, я – не Тень! Кто ты? Где я?<br />Вильяк зажёг свой факел.<br />- Кора?! О, боги!<br />- Вильяк?! Ты жив?! – женщина, бросив факел на пол, сделала шаг и вдруг остановилась, будто наткнувшись на невидимую стену...</p><p>- Я – Воспитательница, готовлю Господина Рави. Как я попала сюда? Где я?<br />- Ты на нашей половине. Я – Воспитатель, готовлю Госпожу Чу Итлу. Наверное, открылись Двери. Я о них слышал.<br />- Покажи мне скорей твою ученицу. У меня плохое предчувствие…<br />Они, бок о бок подошли к двери Чу Итлы, Вильяк откинул щеколду, и в свете факела оба увидели пустое ложе под балдахином из полупрозрачного, с искусно вытканными цветами и бабочками полотна. Недалеко от ложа, за отдёрнутым занавесом и отодвинутой каменной плитой зиял тёмный проход. Они вышли в узкий коридор. Справа в нескольких локтях была такая же отодвинутая плита - проход в комнату Вильяка, а прямо находилась обычная деревянная дверь. – Спальня господина Рави! – прошептала Кора. Она приоткрыла дверь и откинула занавеску. Покой выходил на солнечную сторону, и в нём было почти светло – начинался рассвет. Прямо перед воспитателями на точно таком же ложе, как и у Чу Итлы, обнажённые спали в обнимку прекрасные юноша и девушка. На белоснежном покрывале были хорошо видны несколько пятен крови. Ноги у Вильяка Уму подкосились, и он осел на толстую плетёную циновку, покрывавшую каменный пол. Кора бросилась к нему, помогая подняться.<br />Освободившись из её рук Уму, рвал волосы на голове:<br />- Как это могло случиться?! Избранные нарушили Предназначение! Их ждёт ужасная кара.<br />Кора не отвечала. Перехватив факел, она сделала несколько шагов и сейчас рассматривала спящих возлюбленных. Взгляд её был прикован к россыпи родинок на спине девушки чуть ниже талии.<br />- Воспитатель Уму! Это наша дочь – Шила! </p><p>Ёлка</p><p>За два дня до Нового года Андрей приехал к матери в Тёплый стан. Последнее время Екатерина Петровна совсем перестала выходить из дома. Андрей мотался от себя с Ленинского в Тёплый стан три раза в неделю. Возил продукты. Его партнёры пожимали плечами, а после того, как он чуть было не сорвал важнейшие переговоры, предупредили: они, мол, всё понимают, но так дальше не пойдёт. Надо что-то решать.<br />Общее здоровье Екатерины Петровны для её возраста было не таким уж плохим. Просто она катастрофически слепла. Не банальная катаракта или глаукома – всё гораздо серьёзнее: отслоение сетчатки. Требовалась срочная операция. Очень приличную сумму на это Андрей планировал заработать к лету. Он обратился к Лёне – своему однокашнику, который ухитрился порядочно разбогатеть на строительстве. К огромному удивлению Андрея тот легко согласился одолжить до июля нужную сумму, но объяснил, что сейчас «налика» нет, - будет только в начале апреля. А до апреля нужно было ещё дожить.<br />У Андрея была неплохая трёхкомнатная квартира, и после того, как он недавно с треском вышиб оттуда совсем обнаглевшую блондинку, привезённую как-то с горнолыжного курорта, он намеревался поселить у себя маму до операции. Но она категорически отказалась. Андрей понимал: не хочет признаваться в беспомощности. Он уже давно вёл переговоры с соседями по этажу – молодой парой, три года назад поселившейся в однокомнатной квартире рядом с ним. Идея была такая: поменять мамину двухкомнатную на эту однушку. Соседи то соглашались, то потом виновато отказывались, но Андрей чувствовал: дожать можно. Просто набивают цену. В любом случае, процесс был затяжной. А пока… пока он обязан как-то справляться.<br />- Андрюш, - Екатерина Петровна казалась смущённой. – Не обязательно тебе сидеть со мной в Новый год. Сходи к друзьям или к себе пригласи. У меня теперь всё есть: выпью шампанского, посмотрю телевизор.<br />Она по привычке говорила «посмотрю», хотя уже несколько месяцев различала на экране только мечущиеся тени.<br />- Вот только…<br />- Что, мам?!<br />- Купи мне настоящую ёлку, чтоб пахла. Нарядим! Я недавно коробку нашла с игрушками, которые тогда нам папа из-за границы привёз.<br />- Что ты говоришь?! Стеклянные такие, как кружево? Целы?!<br />- Да! Бо́льшая часть…</p><p>Андрея действительно пригласили в несколько компаний. В том числе, одна очень интересная женщина – хозяйка картинной галереи. Но он твёрдо решил развлечь мать, и 31 декабря часов в девять вечера в костюме и с тортом ехал на своей «Шкоде» в предпраздничном потоке, двигающемся по Профсоюзной улице.<br />Вчера вечером на теннисе Павел пообещал, что скоро, где-нибудь в первых числах января, наконец, устроит ему свидание с «Джейн». Ситуация напомнила эпизод из фильма «Убить Билла», когда двое негодяев пользовались беспомощным состоянием пребывающей в коме красавицы, и он ужаснулся собственным мыслям.<br />- Просто у меня сильно развито воображение! – уговаривал себя.<br />Слушая предновогоднюю музыку в машине, Андрей представил, как она лежит там одна, а немногочисленные сотрудники больницы, кому «подфартило» дежурить в новогоднюю ночь, накрывают где-нибудь в ординаторской на чистой простыне праздничный стол, раскладывают салаты, открывают шампанское, готовясь по мере возможности скрасить своё вынужденное отсутствие дома.<br />- Вот было б здорово так же устроить неведомой девушке «новый год», принести ёлочную ветку, пахнущую хвоей…<br />Он так ударил по тормозам, что идущая следом чёрная машина еле успела остановиться: - А ёлка-то?! Надо же было забыть!<br />Он позвонил маме, сказал, что немного задерживается.<br />- Ничего, ничего, не торопись, не важно, поезжай осторожнее, у меня тоже не всё ещё готово! Если не успеем нарядить, так поставим! Главное, что она есть! Пушистая? Как я просила?<br />Он подъехал к метро – один ёлочный базар слева от площади оказался закрыт, другой за метро открыт, но почти совершенно пуст. Невразумительная деревяшка со вставленными тремя чахлыми веточками, которую ему предложили двое нетрезвых южных мужчин, служить главным новогодним деревом никак не могла. Андрей подрулил к другому метро – та же картина!<br />Он двигался по Новоясеневскому проспекту. Справа и слева яркими огнями окон сверкали жилые кварталы. Вдруг между огромными длинными домами открылся тёмный массив стоявшего вдалеке леса.<br />Не включая даже ближнего света, оставив одни «габариты», Андрей медленно продвигался вдоль леса, стараясь, чтобы колёса оставались на асфальте – нигде не было ни намёка на какой-нибудь съезд. Он остановился.<br />В багажнике нашёлся разборный туристский топорик - кто-то когда-то подарил. Андрей собрал его негнущимися на морозе пальцами и, освещая себе дорогу полусдохшим фонариком, полез в снег.<br />С краю возвышались большие чёрные деревья, по-видимому, лиственные. Он плюнул на всё и в лёгких полуботинках, проваливаясь почти по пояс, углубился в чащу.</p><p>Ёлка была роскошная. Андрей с удовольствием наблюдал за сияющей Екатериной Петровной, которая нежно поглаживала кончики пушистых веток. Она не могла видеть его вдрызг расцарапанных пальцев, во множестве мест смазанных зелёнкой. Это когда он тащил добычу по снегу. А ещё потом, в темноте запихивал почти трёхметровое дерево в машину и ухитрился сильно поцарапать лицо, чуть не выколов глаз. Чтобы освободить руки, топор пришлось бросить на месте. Он тащил ёлку за комель, обернув шарфом, и только у самой машины вспомнил, что в бардачке есть перчатки. Возвращаться за топором не стал.<br />Дома у мамы, наточив большой нож, он аккуратно срезал верхушку, комель подстругал и ухитрился засунуть в нижнюю треногую часть развинченного пианинного стула. Ёлка встала как вкопанная, и старомодные цветные игрушки из дутого чешского стекла, качаясь от малейшего дуновения, весело позвякивали в такт праздничной речи президента, стоявшего на морозе с непокрытой головой.<br />- С Новым годом, мамочка!<br />- С Новым годом, милый! <br /> <br />«Печатка»</p><p>Со «свиданием» пока не получалось – надо было, чтобы дежурство Никольского попало на ночь и чтобы по графику совпало с дежурством охранника Кирилла, с которым у Павла наладился общечеловеческий контакт. Павел сказал: «Как только, так сразу!»</p><p>- Андрюш, да пусть ещё постоит! – говорила Екатерина Петровна с сожалением.<br />- Мам, она уже осыпалась вся. Надо было в песок поставить и поливать, а я так… – Андрей уже снял игрушки и заметал веником целую кучу иголок, осыпавшихся на пол. Мать и так, не видя, разнесла иголки по всей квартире, втоптав их в ковровое покрытие в обеих комнатах. Теперь придётся тщательно жёсткой щёткой… А потом пылесосить. <br />- Да ничего ещё! Что я не вижу что ли?!<br />- Ну хочешь, я тебе другую куплю? – он терпеливо, как ребёнка, переубеждал её. – Лучше помоги, один не справляюсь!<br />И мама сразу засуетилась, подставляя совок совсем не туда, куда надо.<br />Стараясь не сыпать на пол, Андрей вынес ёлку на лестницу и попытался засунуть в большой полиэтиленовый пакет. Не выходило! Надо бы распилить хотя бы пополам. Он хотел сходить за ножовкой, но вдруг увидел, что выше середины ствол имеет нечто вроде талии с небольшим наростом в нижней её части – как если бы «в детстве» деревце плотно перепоясали металлической проволокой. Андрей чуть напрягся и легко сломал ствол по «талии». Что-то упало к его ногам, глухо звякнув.</p><p>Очищенное и отмытое в зверском стиральном порошке для ручной стирки, кольцо всё равно смотрелось очень тусклым. Андрей чуть-чуть потёр его кусочком замши. Заблестело! Стало похоже на золото. Общая конфигурация кольца была, как у «перстня-печатки», только сама «печать» отсутствовала. Круглая площадка величиной с пятирублёвую монету имела неровную бугристую поверхность:<br />- Как горный кряж с самолёта, - подумал Андрей, рассматривая кольцо в сильную лупу. – Такую поверхность, наверное, ювелиры специально делают, чтобы удобно было нанести клей и приклеить потом на века резной кругляш из какого-нибудь оникса или малахита.<br />На внутренней стороне изображено нечто вроде спирали. Ни пробы, ни других знаков больше не присутствовало. Вообще, изделие смотрелось очень грубым, что могло говорить о его приличной древности.<br />Андрей надел «печатку» на безымянный (на средний не полез) палец правой руки, сжал кулак. Да! – если таким перстеньком кому-нибудь по брови съездить – мало не покажется!</p><p>В антикварном магазине молодой, но очень серьёзный армянин осмотрел в лупу со всех сторон, покапал какими-то жидкостями:<br />- Золото, но очень «грязное», уважаемый! Ноздреватое! Такие вещи на приисках вручную делают. А может, старое – я не специалист. Вот здесь, - он показал на «площадку», - видимо камень был. Не драгоценный, конечно, - минерал какой-нибудь. Хотя, крапанов … А откуда «сокровище», если не секрет?<br />- Фамильное! – Андрей улыбнулся. – Спасибо! – и протянул сто рублей.<br />- Не надо, уважаемый, заходите!</p><p>Андрей анализировал: само по себе наличие кольца на дереве – большая редкость, но, почему это могло произойти, - вроде понятно. Кольцо лежало в лесу. Скорее всего, неглубоко в земле. Семечко ели проросло сквозь него и постепенно превратилось в росток. С появлением нежных боковых веточек тяжёлое кольцо сначала приподнималось, а потом снова падало вниз, пока ствол не стал такого диаметра, что кольцо перестало проваливаться и продолжало подниматься над землёй вместе с растущим деревцем. Судя по всему, он загубил 18-20летнее дерево, но кольцо могло попасть в тот район задолго до появления семечка.<br />На следующий день, по дороге к матери он попробовал разыскать место, где срубил ёлочку. Ему показалось, что он нашёл участок на обочине, где оставлял машину и углублялся в лес. Но за прошедшие полторы недели несколько сильных снегопадов сравняли и укрыли чуть не метровую «канаву», которую он протоптал в поисках подходящего дерева. Да и, когда тащил добычу обратно волоком, тоже частично зарыл свои глубокие следы. Фонарный столб, где он сошёл тогда с дороги, он вроде бы нашёл, а вот дальше в лес, куда ни глянь, лежал целиковый снег, лишь местами прочерченный упавшими веточками и прилетевшими неизвестно откуда прошлогодними жухлыми листьями.<br />Зачем он собирался найти ёлкино место, он и сам не понимал. Может быть, для того чтобы попробовать поискать камень, возможно отвалившийся с перстня. А может быть, для того, чтобы «привязать» находку к точному месту и попытаться узнать, что там располагалось много лет назад.<br />При дневном свете с дороги даже не были видны ели – только смешанный лес да чёрный кустарник. Ёлки (а может быть всего одна - его ёлка) видимо росли гораздо глубже.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11542 Tue, 10 Apr 2012 19:48:58 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11537 <p>У одной киевлянки был крошечный японский приёмник с короткими волнами. Её старший сын приспособил антенну из провода, заброшенного на третий этаж:<br />- This is «The Voice of America»… from Washington, D.C… <br />- …14 августа 1992 года около трёх тысяч грузинских солдат, преследуя сторонников недавно смещённого президента Звиада Гамсахурдия, перешли абхазскую границу…<br />- …собрались решить и несколько внутриполитических вопросов с самими абхазцами…<br />- …сотни убитых. Авторитетные источники сообщают, что грузинский министр Иоселиани специально выпустил из тюрем уголовников, и те вырезают абхазцев целыми сёлами...<br />- …абхазцы адекватно, но иногда излишне жёстко отвечают… <br />- …начался исход этнических грузин, ранее веками проживавших в Абхазии бок обок с коренным населением, а теперь опасающихся за свою жизнь…<br />- …тысячи туристов из центральной России, оказавшихся в неудачном месте в неудачное время…</p><p>Два раза в день – в 12 и в 18 часов люди собирались на первом этаже обменяться новостями и обсудить, что делать. Из пятидесятилетнего забвения всё чаще и чаще в разговорах начало проступать слово эвакуация. Чаще и чаще. Пока не затмило по популярности все остальные слова.<br />На третий день на стихийном собрании кто-то обнародовал информацию о том, что в восьми километрах по побережью дислоцируется российская (они по привычке сказали: «советская») вертолётная часть. Пожалуй, это был единственный выход. Никто из родственников, которых отдыхающие оставили дома, не знал, что их сыновья и дочери попали не в Пицунду, а именно в «Кодори». Поэтому ожидать какой-либо помощи с той стороны не приходилось.<br />Сходить к вертолётчикам взялись Никитины. Они вышли с утра. По холодку. Прихватили с собой документы, отдали ключ от номера Наташе и пошли босиком по пляжу в сторону противоположную абхазско-грузинской границе. В горах гремела канонада, - местный мальчик лет восьми авторитетно определил: «Безоткатное лупит!». А в районе Кодорского ущелья слышались автоматные очереди, но в принципе Никитины шли в «тыл», и никакой такой опасности подвергнуться не могли. Всё равно их проводили, как на опасное задание. Должны были вернуться к «обеду». Но не вернулись. Никогда! </p><p>В доме бабушки Тамрико, хотя, какая она бабушка – ещё нет и пятидесяти – но тут всё равно «бабушка», у которой они раньше покупали молоко, а теперь и все остальные доступные продукты, к Егору подошёл шестнадцатилетний сын Тамрико, - Миша. Миша два раза ходил с отцом в патрулирование, его легко ранили в руку, и парнишка гордо носил её на чёрной перевязи. Как какой-нибудь «герой нашего времени».<br />- Дядя Егор! Завтра с часу до двух будет коридор. Перемирие. С площади в Гагры пойдёт автобус. Гурам повезёт, двоюродный брат. Я могу договориться.<br />- Сколько?<br />- Сто долларов с троих. Только никому больше не говорите!</p><p>Старенький заклёпанный автобус брали с боем. Егор без вещей ворвался одним из первых и пробился в передний левый угол к водительскому окну. Туда с улицы Наташа передала ему плачущую Инессу, чемодан с сумкой, а затем по спине нагнувшегося Гурама перебралась в дерматиновую духоту и сама.<br />Гурам очень нервничал - посадка затягивалась, а перемирие уже началось. За сорок пять минут им было необходимо проскочить границу.<br />Пассажиров, а вернее, беженцев (в основном, женщин с мешками) набилось человек сто. Наконец, под тихий, но рвущий душу женский вой снаружи и внутри машины, Гураму двумя руками удалось натянуть облезлую никелированную штангу, и дверь закрылась. Со скрипом, заметно свешиваясь на правый бок, просевший автобус медленно тронулся.<br />Площадь с рыдающей толпой в центре и стоящими будто в оцеплении молчаливыми фигурами в чёрном скрылась из вида. Егора мучила совесть: надо было хотя бы забрать вещи Никитиных – пропадут ведь. Да и другие отдыхающие остались! Он дал себе слово: как только доберётся до каких-либо действующих официальных структур, сделает всё, чтобы организовать эвакуацию остальных.<br />Обгоняемые автобусом, по обочинам нескончаемой вереницей двигались чёрные женщины, нагруженные нехитрым скарбом.<br />- Как во время войны! – прошептала Наташа, сидящая со спящей дочкой у него на правом колене. На левом помещалась чёрная бабушка со швейной машинкой.<br />- Война и есть…<br />- Смотри, одни женщины! С мужиками-то понятно, а где же дети?!<br />Ответить он не успел – автобус, застонав всеми своими сочленениями, остановился.<br />Раздались гортанные крики и слева, и справа.<br />- Приготовьте документы, - оповестил Гурам, - проверка!<br />- Граница? – спросил Егор.<br />- Хуже! Народная милиция!<br />Выгнав-вытащив человек двадцать на обочину, в автобус поднялись трое вооружённых мужчин. Двое - охотничьим оружием, один - автоматом Калашникова. Началась проверка паспортов.<br />- Микеладзе?! Георгий Вахтангович?! – пожилой крепкий дядька в войлочной мягкой жилетке, камуфляжных штанах и галошах смотрел из-под очков с подозрением. – Шен картвелы хар? <br />- Ме экими вар москови дам… свенебели! – пролепетал Егор. Никогда ещё Наташа не видала у него таких глаз: страх, мольба, гордость…<br />- Вы же нас знаете! Я у вас голубику покупала…<br />- Эс таакавэт! – кивнул пожилой, стаскивая с колен Егора старуху с машинкой.<br />Муж так резко встал, что Наташа еле успела соскочить и положить мирно посапывающего ребёнка на облупленное сидение. Уперев двустволку Егору в поясницу, низкорослый плотный «милиционер» в тренировочном костюме вывел его на обочину.<br />- Что вы делаете, звери?! – закричала Наташа, хватая пожилого «милиционера» за руку.<br />Лучше бы она употребила другое слово. Из-за спины пожилого высунулся небритый курчавый парень – единственный из всех вооружённый автоматом:<br />- Ах ше московело бозо! – он буквально выдернул Наташу на щербатый асфальт.<br />Еле дождавшись, пока выйдут «милиционеры» и снова войдут те, у кого документы проверяли на улице, Гурам, не закрывая двери, рванул заскрежетавшее сцепление: до границы было ещё минут десять. А на часах без пятнадцати два.<br />Дребезжа, автобус под гору летел к границе. На переднем, размещённом спиной к водителю сидении, чёрная бабушка с добрым лицом держала на руках спящую девочку, стараясь смягчить тряску, и, всхлипывая, тихо пела на своём языке тягучую женскую песню. Не то колыбельную, не то древнюю песню-жалобу на горькую судьбу.</p><p>Маленькие радости (дневники Вячеслава)</p><p>Я снова закурил. Чего толку беречь здоровье? Вот если встану, точно брошу. А так вся моя нынешняя жизнь складывается из целой вереницы маленьких побед и поражений. Например, научился самостоятельно пересаживаться с кровати в каталку. А потом с каталки на унитаз. И соответственно, обратно. Мерзкую пластмассовую «утку» удалось упразднить. Разве не победа? А вот взять с полки книгу или кассету невозможно. Я пробовал дотянуться костылём, который мне Новиков преподнёс в расчёте на будущие улучшения, но книги спрессованы так плотно, что ничего не получилось. Но я и этот вопрос решил. Когда соседская Лилька в очередной раз принесла продукты, я, не вдаваясь в подробности, попросил её подать мне две книги – с третьей и четвёртой полки. Она с трудом выковырила Шукшина и толстенную брошюру по маркетингу, подала мне и уставилась в надежде подсмотреть, что я буду с ними делать. Но я не стал тешить её любопытство, отложил в сторону: - Спасибо!<br />Зато, когда она ушла, тут же попробовал – конкретная книга аккуратно свалилась с разреженной полки прямо мне в руки. Тоже победа!<br />Время от времени у меня бывают видения. Вроде того – с лифтёршей. Появились после комы. Про это состояние никто толком ничего не знает. После того, как я очнулся, врачи мне много раз задавали вопрос, помню ли я чего-нибудь. Конечно, не помню, ведь я был без чувств. Зато пробуждение оказалось удивительным – как будто просто утром проснулся. Врачи говорят, что так редко бывает. Обычно при выходе из комы наступает некое пограничное состояние, которое может длиться несколько дней. И больной совершенно неконтактен. А память и речевые навыки возвращаются постепенно. У меня же было не так. Я проснулся мгновенно. И то, что я увидел, было невероятным. Передо мной на соседней кровати спала смуглая обнажённая девушка потрясающей красоты. Но самое удивительное, что я в этот момент что-то говорил. Какие-то непонятные иностранные слова. Вроде «вернись», «не ленись» или «волвераленись». Врач, который тогда присутствовал, на бумажке записал. Всё-таки «волвераленись». Я оказывается, несколько раз это повторил. Меня тогда сразу в другую палату перевели, но эта девушка до сих пор перед глазами стоит. И почему-то кажется, что «волвераленись» это как-то с ней связано. Я потом врачей сам вопросами замучил. Про ту девушку. А они всё какими-то шутками отделывались. Вроде, раз я девушками голыми заинтересовался, - значит, дело на поправку. Но всё же, удалось узнать, что она в кому впала после пулевого ранения. А кто такая, никто не знает. Может быть даже иностранка. Очень похоже. Тем более, что видения мои, не все, правда, с какой-то южной страной связаны. Типа Перу или Аргентины. Причём, время не наше. Какие-то воины, жрецы… А кое что на Кавказ похоже. А кое что на Москву… Я моей кураторше из районной поликлиники Нине Валентиновне как-то заикнулся насчёт этого всего. А она:<br />- Это что, сны такие?<br />- Да нет, - говорю. – Закрываю глаза, настраиваюсь и как будто вижу. Не всегда. А иногда оно само приходит, и лучше свет потушить или глаза чем-то закрыть…<br />- Тебя это беспокоит?<br />- Нет, в общем-то. А иногда даже очень интересно. Но бессистемно как-то, и вдруг на самом интересном месте обрывается.<br />- А длится долго?<br />- Несколько минут, полчаса, не больше. Но ощущение такое, что у меня всё как будто в ускоренном кино проходит, а у них там где-то гораздо длиннее…<br />- Ну и, слава Богу, Слава! – сказала и немного сконфузилась от тавтологии. - Тебе сейчас не об этом думать надо. Мозг человека такая тонкая штука, такие сюрпризы может преподнести! А после твоей аварии… Вот мой дед после ранения…<br />И она начала рассказывать про своего деда, который пришёл с войны чуть ли не экстрасенсом. А я не к месту опять ту девушку вспомнил: она же тоже после ранения. А назавтра у меня был день рождения. Мой тридцать пятый день рождения. Я не ждал никого.</p><p>А пришли сразу двое. Гришка с девушкой. Принесли цветы, шампанское и подарок. Конечно, Гришка – это что-то с чем-то! Мы ведь не виделись шесть лет. Не ссорились, а так, - как говорится, жизнь развела. Откуда узнал про мои дела? И он подарил мне вещь, о которой я даже мечтать не мог. Ноутбук! С оплаченным на год безлимитным Интернетом. А для этого надо было заранее узнать, «покрывается» ли наш дом какой-либо беспроводной сетью. Потом надо было связаться с этой фирмой, заплатить, дать им ноутбук для настройки. И ещё Гришка научил меня выходить в сеть. Я не умел и никогда с нетом не соприкасался. Жена – да, а я – нет. Она ушла, забрав наш вполне приличный компьютер, а мне оставила рухлядь прошлого века. И вот теперь я мог «выйти в мир». Раньше у меня такого желания не возникало, но то было раньше, а сейчас… Для неходячего человека лучшего подарка и придумать трудно. Я даже пригубил шампанского, хотя для тех лекарств, которыми я практически питался, даже грамм алкоголя был категорически противопоказан.<br />Да, и книгу эту я «перевёл» в ноутбук. И теперь пишу как человек.</p><p>«Волвераленисьо»! Какой это может быть язык? Я немного говорю по-английски, но это совсем другое. Поэксперементировал с Интернетом и словарём: «volveranisio» → «volver anisio» → «volver al inicio» - типа, - «начни с начала». Или: «отступи назад». По-испански. То или не то? Бред какой-то!</p><p>ВИЛЬЯК УМУ</p><p>- Шесть сотен, шесть десятков, два… Шесть сотен, шесть десятков, три… - от напряжения и монотонности движений кружилась голова. Уже рассвело. Он обернулся, - с этого углового каскада хорошо была видна южная площадь и торговые ряды, и дворец. Уму подоткнул выправившуюся накидку, перехватил посох, торчавший из следующей ступени и с трудом, помогая рукой, занёс на неё правую ногу. Очередную ступень он «возьмёт» с левой… Потом опять с правой, и так ещё три сотни и четыре десятка раз.<br /> <br />Уже несколько дней воспитатель Вильяк Уму собирался сойти в город. Ничего, конечно, срочного, но надо было посоветоваться с воспитателем Тьяунакой. Скоро День Радости, и Уму получит годовой отпуск. А потом, если, конечно, Совет одобрит, снова возьмётся готовить невесту. Вильяку четыре десятка и девять, по семилетнему циклу он сможет подготовить ещё как минимум одну. Всё бы хорошо, но он стал терять Нить. Появились сомнения – надо разыскать Тьяунаку.<br />Лучше всего было пойти после вечерних занятий, тогда впереди вся ночь, и он бы успел. По короткой лестнице девять сотен, четыре десятка и шесть ступеней. Он много раз считал. Но крутых – каждая почти в колено. И на обратном пути нужен посох – в каждой ступени есть отверстие. Вставил посох, подтянулся и влез на ступень. И так почти десять сотен раз.<br />- Семь сотен, восемь десятков, семь…<br />Вильяк вспомнил своё последнее схождение, - он еле успел обратно. Несколько дней в себя приходил. А опоздай хоть на минуту, вся вода в старинных часах перелилась бы в медный чан, рычаг бы повернулся и закрыл дверь из покоев воспитателя в покои невесты. И тогда воспитателю смерть. Не просто смерть, а позорная. Тело потом на столбе на площади бы на раме подвесили, на радость чёрных птиц. Их много уже вокруг площади развелось – тяжёлые, медлительные, даже кричать ленятся. Оттого особенно страшно. Как это так? Молчаливые птицы? <br />- Восемь сотен, два десятка…<br />Можно было рабов заказать, тогда по восточному коридору и спиральной лестнице бы понесли, но в этом случае схождение бы в счёт пошло. А по счёту у Вильяка только раз остался. А до Дня Радости ещё шесть дней. Мало ли что может случиться?! На сердце не спокойно. Отсюда и Нить теряется, и мысли-помыслы всякие. Почему он невест готовит?! Он же мужчина, хотя и пожилой. Но ведь не евнух! Интересно, кто готовит женихов? Вильяк только недавно узнал, что ко Дню радости ещё и женихов готовят. На самой церемонии ему присутствовать запрещено. Только на позапрошлом схождении, когда он догадался переодеться крестьянином-патангом, два воина на ламах подробно рассказали о пышной церемонии, произошедшей к тому моменту шесть лет назад. После этого он и начал терять Нить. После этого и вошло в его жизнь сомнение. А воспитатель Тьяунака сомнения этого не смог развеять. Потому что он умер, воспитатель Тьяунака. И не сам, тело на раме висит… Надо передохнуть. Время есть, солнце ещё не высоко.<br />- Восемь сотен, девять десятков, три…</p><p>Совершенно обессиленный, Вильяк Уму вполз на последнюю, верхнюю ступень, открыл большим ключом дверцу в наружной стене и, ещё немного передохнув, вышел в тамарисковую рощицу, которая примыкала с одной стороны к пруду и покоям воспитателя, а с другой - к высокой, в четыре роста, стене, делящей обширную верхнюю площадку зиккурата на восточную и западную половины.</p><p>Из ночной чаши ушла последняя капля воды, чаша поднялась, золотая птичка ударила изящным клювом по утреннему колокольчику, - дзинь, - и почти одновременно к ногам верховного жреца Пачахути из стены упали два смоляных шара – это вовремя начали свои утренние занятия с подопечными разделённые высокой стеной и не подозревающие друг о друге воспитатель Уму и воспитательница Кора, много лет назад бывшие мужем и женой.</p><p>- Воспитатель Уму, ты знаешь все Дороги Небес. Я смогу видеться с тобой после Дня Радости?<br />Уму отвёл глаза. Червь сомнения грыз его всё сильнее.<br />- Ты станешь почти богиней, досточтимая девочка Чу Итла. Кто может знать?! Я и сам бы хотел. Я должен тебя подготовить, и я старался… Как ты думаешь, мне удалось?<br />- Ты вселил в меня уверенность! Когда меня избрали, я была начинавшим желтеть слабым всходом, а теперь я зелёное дерево, способное плодоносить… У тебя доброе сердце! Как бы я хотела, чтобы моим Господином был ты!<br />- Никогда больше так не говори. Твой светлый Господин ждёт тебя, а я, покорный раб, удалюсь на покой – я сделал всё, что смог.<br />- Воспитатель, а у тебя была своя госпожа?<br />- Тебе нельзя задавать такие вопросы…<br />- Воспитатель, - девочка развеселилась, - ну, откуда ты знаешь про «золотой палец» и другие точки? У тебя была живая госпожа? Или только деревянная?<br />Девочка лукаво улыбнулась, подняла к груди правое колено и приняла одну из поз наслаждения.<br />- Воспитанница Чу! – строго сказал Вильяк и задумался. Воспоминания, подавляемые десятилетиями, нахлынули потоком. – У меня была госпожа! Была и дочь! Нас разлучили, когда моя госпожа только родила…<br />- А у меня будут дети?<br />- Всё, маленькая Чу! Я и так сказал тебе слишком много… Тебе пора спать, видишь, уже Ягуар показался! – и он указал на проступавшее на темнеющем небе созвездие.<br />Девочка согласно кивнула, грациозным движением поднялась и чмокнула не успевшего отстраниться Вильяка в щёку:<br />- Хороших снов, воспитатель! – она унеслась. На глазах старого жреца стояли слёзы. </p><p>Кто он такой?</p><p>- !ад, обисапС – девушка села, а официант спросил:<br />- ?ьсоливарноп сан у маВ – и положил на стол перед ней папочку со счётом и деньгами. И ушёл.<br />Инесса забрала деньги, разместила их по купюрам в разных отделениях портмоне, убрала его в сумочку, а папочку со счётом положила на стол. Почти сразу снова подошёл официант и с улыбкой забрал папочку. Она немного посидела, потом взяла смятую салфетку, расправила, вытерла рот и положила салфетку около тарелки. Затем подцепила в пепельнице окурок, помяла его об донышко, сунула в рот, выдохнула и затянулась. Чередуя затяжки с глотками кофе из маленькой чашечки, Инесса дождалась, пока сигарета не сделалась целой, поднесла к ней загоревшуюся зажигалку, а когда сигарета потухла, убрала её в пачку. Официант принёс тарелку с недоеденным блюдом, на которой лежали скрещённые нож и вилка, взял чашку с горячим кофе и унёс. Девушка взяла приборы и принялась за еду. Минут через двадцать подошёл улыбающийся официант:<br />- !атитеппа огонтяирП – и он, поклонившись, забрал красиво оформленное зеленью и ломтиками апельсина блюдо. Отнёс на кухню.</p><p>Она вышла из ресторана в отличном настроении. Подумала, что как после хорошего секса. Правда, присутствовало лёгкое чувство голода. Тоже как после хорошего секса.<br />На улице шёл дождь. Она достала из сумки зонт, сняла чехол, удивившись, что зонт совершенно мокрый, раскрыла и из-под козырька вышла на террасу ресторана. Из дождевых облаков проступило солнышко и заиграло радугой на полированном граните балюстрады. Инесса отметила интересный оптический эффект: казалось, что сверкающие капли не прилетают сверху, а наоборот формируются на поверхности гранита, а потом со сверкающим микровзрывом летят вверх. Она хотела остановиться, присесть на корточки и посмотреть повнимательнее на любопытное явление. Но почему-то сделать этого не смогла. Наоборот, - прибавила шагу, перебежала тротуар и, еле успев закрыть зонт, прыгнула в открытую переднюю дверь только что остановившегося старенького «Форда». Забрав у водителя двести рублей, откинулась на спинку сидения, с интересом на него посматривая. Он, впрочем, тоже на неё посматривал.<br />В лифте она почувствовала всё возрастающее возбуждение, в характере которого было трудно обмануться.<br />Когда вышла из кабины на площадку шестого этажа, хотела остановиться, достать из сумочки ключи, и опять ей почему-то не удалось. Вместо этого она двинулась прямо к двери квартиры, протянула руку, и дверь, будто сама открылась. Прошла по длинному коридору и вошла в большую спальню. На кровати, небрежно прикрытый простынёй лежал полноватый мужчина средних лет. На груди у него стояла пепельница. Он курил. Она от дверей послала ему воздушный поцелуй и сказала:<br />- !юновзоп артваЗ !орокс ен ёщЕ<br />- ?ьшеавилавто укискеМ юовс в адгок ыТ – спросил мужчина, неумело маскируя лёгкой грубостью волнение. <br />Затем она отступила в коридор, сняла и повесила на крючок свою куртку и с сумкой направилась в ванную. Разделась, подкрасила губы, подвела глаза, тщательно вытерлась большим голубым полотенцем и залезла под душ. Потом надела красные высокие чулки и, псевдо стыдливо прикрываясь руками, отправилась в спальню.<br /> <br />В зеркале, висящем в изголовье кровати, она видела мужчину, стоявшего на коленях за ней. Положив руки ей на талию, с блаженной улыбкой на лице, он медленно двигался, глядя куда-то вверх. Девушка с интересом разглядывала его. Нет, она не помнила, кто это. Кажется, видит впервые. Посмотрела повнимательнее: ничего особенного. Лицо простоватое, сложён так себе. Что она делает здесь?! Почему выбрала именно этого мужика?! Может быть, он гениальный любовник? Она сосредоточилась на своих ощущениях – и опять удивление! То, что двигалось в ней, было небольшим по размеру и совершенно вялым. В то же время она испытывала ощущение полёта и даже лёгкого приятного головокружения – всё то, ради чего ложилась с мужчинами в постель.<br />Внезапно мужчина немного ускорился, потом ещё и ещё. Затем он зарычал, и она почувствовала внутри мощную нарастающую пульсацию, а поршень в ней вдруг как будто увеличился в несколько раз. Девушка заметалась, её возбуждение нарастало, мысли путались, по спине побежали мурашки, она содрогнулась один раз, второй. Тело выгнулось дугой, и внезапно она испытала оглушительный всепоглощающий оргазм, который вместо того, чтобы сойти на нет, всё усиливался и усиливался. Пока вдруг не оборвался, перейдя в устойчивое ровное наслаждение, на волнах которого её качало ощущение собственной молодости и красоты. Вот это да! Кто же он такой?</p><p>Клуб настольного тенниса</p><p>Если, отойдя от стола метра на полтора, слева резко подрезать мяч, то он низко, по стелющейся траектории перелетит на сторону соперника, поставив его перед выбором: или рискнуть и попробовать ударить, или попытаться перекрутить желательно опять же на левую сторону.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11537 Tue, 10 Apr 2012 06:19:01 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11531 <p><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11466">http://top4top.ru/maxkap/posts/11466</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11476">http://top4top.ru/maxkap/posts/11476</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11484">http://top4top.ru/maxkap/posts/11484</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11515">http://top4top.ru/maxkap/posts/11515</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11521">http://top4top.ru/maxkap/posts/11521</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11525">http://top4top.ru/maxkap/posts/11525</a></p><p>Новый преподаватель по психологии Петровский выглядел довольно импозантно: костюм из не очень дорогих, но оригинальный – пиджак скроен как куртка «косуха» и застёгивался на молнию где-то сбоку. Обувь очень добротная, и тоже какая-то эксклюзивная – коричневые сапожки с ремешками. В общем, вполне современный дядька в золотых очках от «Диора» - новая формация прозападных университетских преподавателей, зарабатывающих довольно приличные деньги. Кроме того, он написал учебник и требовал, чтобы студенты разыскали его по магазинам, купили и по нему готовились. Кое-кто напрягся и приобрёл пособие через Интернет-магазин. Потом и там эти учебники кончились – тираж был небольшой, а уж ксерокопировать или как-то там ещё размножить учёный труд не позволяла студенческая совесть.<br />Всё бы ничего, но как начал этот Петровский на ближайшей сессии всех валить, - одну группу за другой…<br />Новиков на третьем курсе учился. Занимался как все: выпивал иногда, с девчонками гулял, на концерты похаживал – Новиков серьёзный парень, - очень хотел хорошее образование в МГУ получить, да и деньги за поступление были заплачены немалые. У них в группе все так, - лоботрясов и случайно поступивших просто не было. А Петровский валит и валит. Молодой, амбициозный, сам относительно недавно с аспирантской скамьи. А теперь доцент и кандидат, конечно. Говорили, что у него и жена-красавица, и ребёнок вундеркинд, и машина японская последней модели, чуть ли не «Камри». Причём, он, гад, всё это не афиширует, не потому что начальство заревнует, а вроде из самой настоящей скромности, что уж совсем самое последнее дело.<br />Взятки преподы на факультете не брали. Может, конечно, и брали, но в такой завуалированной форме, что никто ничего бы предъявить не смог.<br />Пару лет назад группа «С» «зависла» по социологии, которую преподавала некая Нора Михайловна, которая проболела месяца три, и несчастные ребята перебивались какими-то случайными аспирантами. Неделикатный декан потом попенял этой Норе: зачем, мол, нам кандидатша, когда аспиранты спокойно студентам преподают. Вот Нора и хотела показать, что аспиранты ничего порядочного учащимся дать не могли.<br />Группа ходила пересдавать, но всё равно восемь человек получили ужасные двойки. А ведь студентам «хвост» по социологии – одному из двух профилирующих предметов – на следующую сессию никак нельзя было оставлять. И вот за день до решающей пересдачи Нора находит на своём столе записку с печатными буквами: «Там у вашего «Пежо» колёса сняли…». Нора Михайловна подпрыгнула и ринулась во двор, где её престарелый «Пежо» стоял. Уже издали она увидела, что её старые колёса с почти лысыми покрышками действительно сняли… Но вместо них поставили новые с отличной резиной «Пирелли». Возвратившись в аудиторию, умная Нора Михайловна всё сопоставила, проанализировала и, будучи внутри себя женщиной благодарной и отзывчивой, легко приняла экзамен у всех оставшихся. Причем, оценки у последних восьми пересдающих оказались в среднем значительно выше, чем у счастливцев, сдавших предмет ранее.<br />История эта была скорее исключением, чем правилом. И тут чётко прослеживались все мотивации и подводные камни, а вот доцент Петровский за счёт студенческих слёз, видимо просто самоутверждался, стараясь на новом месте прослыть строгим, неподкупным и т.д. Ну чем можно растопить такое каменное сердце?!<br />Нет, подсылали, конечно, к нему лучших студенток с элитными ногами, - в юбках, еле прикрывающих пупок; - Люба Фомина, против чьего декольте и круглых коленок не мог устоять ни один здравомыслящий человек, вертелась перед Петровским, виртуозно расслабляя бретельки бюстгальтера – всё тщетно!<br />- Я к нему наклонилась, - возмущённо говорила Любка в коридоре и показала, как наклонилась – у парней аж зубы застучали. – Так он носом стал крутить, будто я дезодорантом не побрызгалась.<br />Короче говоря, к Петровскому нужен был подход.<br />Делать нечего, обратились к Ларисочке Муратовой. Ножки у Ларисочки были так себе, коленочки не круглые, а сучковатые, но выше коленок у неё располагалось то, что было гораздо важней, чем все Любкины прелести, - аккуратная умненькая головка с задумчивыми серыми глазами.<br />Ларисочка коротко кивнула и удалилась к себе на Кутузовский в родительскую квартиру к мощному компьютеру и Интернету с выделенной линией. Время от времени она позванивала и сообщала инициативной группе горячие сводки с поля компьютерной брани.<br />- Никто у него в роду не сидел, бизнесом не занимался, ГКЧП не симпатизировал… - докладывала дотошная Лариса, и с каждым звонком «надежды юношей» не только не «питали», но и таяли, как тот некачественный шоколад, что тает не во рту, а в руках. Экзамен-то должен был состояться завтра в двенадцать часов.<br />Наконец в полдесятого вечера Лариса позвонила старосте группы:<br />- I've got him! – удовлетворённо сказала она по-английски (Попался!).</p><p>Несколько лет назад блестящий молодой психолог Петровский защищал свою первую кандидатскую диссертацию. Тема-то была простецкая: «Разграничение аномалий речевого развития при афазии, агнозии и апарксии». Одним из оппонентов Петровского был профессор Кузьмин, которого страшно раздражал этот хлыщ, одевающийся в дорогих магазинах, поэтому Кузьмин сделал всё, чтобы диссертацию завернули. В научных кругах это называют «чёрным шаром». Придирки профессора были мелочными, но он имел труды, авторитет и очень склочный характер. Остальные члены комиссии не стали связываться, и Петровский в тот раз кандидатом не стал. Не стал он кандидатом и через год, и только потом, когда Кузьмин лечился где-то в Прибалтике, Петровский с блеском защитился.<br />Всю эту леденящую кровь историю умная Ларисочка выкопала в Интернете, взломав по ходу дела пару кодов архива Академии наук. </p><p> - Ну что, господин Новиков вы можете ответить по существу вопроса? – Петровский откинулся на мягкую спинку большого офисного кресла, которое по его просьбе заменило ранее стоявший у преподавательского стола простой канцелярский стул.<br />В билете было четыре вопроса. Новиков довольно толково ответил на первый – всё-таки семинары Петровского он посещал регулярно, а вот остальные вопросы касались сфер и точек зрения, о которых надо было вычитывать в учебнике Петровского. Честный Новиков как мог ответил и на другие вопросы, но тут Петровский закусил удила: мол психолог не должен ходить по поверхности, он должен копать, копать глубоко, включать мозг (если он, конечно, есть) и т.д и т.п.<br />- Вы вообще к экзамену готовились? – этот вопрос должен был вколотить последний гвоздь в крышку гроба зачётной книжки Новикова.<br />- Понимаете, Валентин Сергеевич… Вашего учебника я не достал. Купил какого-то Кузьмина, так там вообще ничего не понять. Бред сивой кобылы! Я потом узнавал, он вроде профессор. Ну как можно давать учёные звания таким верхоглядам от науки. Простите за резкость!<br />С Петровским произошла разительная перемена. Он оживился и начал выспрашивать подробности: как у Кузьмина освещена такая-то тема… а как такая-то?<br />Новиков, конечно, о существовании Кузьмина до сегодняшнего утра ведать не ведал, поэтому положил руку на сердце и сказал:<br />- Я даже вычленить ничего не могу! Книга структурирована таким бездарным образом, что напоминает сочинение пятиклассника. Полная галиматья!<br />Новиков получил четвёрку, а кто-то даже пятёрку. Обнаглевшие студенты с порога заявляли, что профессор Кузьмин – настоящий козёл, получали свои оценки и выходили в коридор.<br />Ларисочку наперебой приглашали в ресторан, но она вежливо отказалась – надо было готовиться к следующему предмету.<br />Так дипломированный специалист-психолог, который на завтрак должен есть такие немудрёные истории, купился, как студент-первокурсник.</p><p>РЕЗЮМЕ:<br />Не говори хорошо о врагах собеседника. Наоборот, - говори плохо! <br /> <br />И ещё для себя:<br />Если вам кажется, что вы умнее других, сделайте всё, чтобы так оно и было!</p><p>Рынок</p><p>В посёлке они бывали уже не в первый раз. Там на маленькой площади перед памятником солдатам – местным жителям, погибшим в отечественную войну, раскинулся небольшой базар, где за копейки можно было приобрести парное молоко, козий сыр, бастурму, а самое главное – потрясающее самодельное вино, какого в Москве нипочём не достать.</p><p>До недавнего времени, как и на любом захолустном базаре, бойкой торговли здесь не было. Крикливые женщины в чёрных платках приходили сюда поболтать, обменяться новостями, но с открытием пансионата базар оживился, а у отдыхающих вошло в привычку ходить на площадь чуть не каждый день. Так что на Резо в посёлке только что не молились.<br />Маленькую Инессу тут уже знали и наперебой предлагали понравившуюся девочке ещё в первый день чурчхелу.<br />Егор зашёл на почту, позвонил в Москву, потом, выйдя из душной кабины на площадь, залпом выпил стакан прохладного маццони, а у другой бабушки, для вида поторговавшись, купил трёхлитровую оплетённую ивовыми прутьями бутыль «изабеллы», пообещав на днях вернуть тару. Наташа набрала понемногу голубики, орехов, хачапури – в общем, того, что не требовало специальных условий для хранения: холодильника у них в номере не было. И ещё взяли одну экзотическую штуку, тоже пообещав вернуть литровую банку – мясо с баклажанами, луком, перцем и всякой разностью – аджап-сандал называется. <br />На обратном пути Инесса устала и закапризничала, Егор поднял её и посадил себе на плечи.<br />Дело шло к вечеру, но улица, которая вела к пансионату, была почему-то совершенно безлюдна. Обычно, когда спадал зной, сюда выходили гулять отдыхающие, надевая взятые с собой на всякий случай городские наряды: вечерний досуг и в пансионате, и в посёлке пока налажен не был.<br />- Я наверное сегодня чутка перегрелась, что-то знобит.<br />- А вот мы сейчас проверим! – откликнулся Егор и приложил руку к загорелому плечу жены.<br />Она остановилась, как бы вслушиваясь в себя:<br />- Да нет, ничего особенного не чувствую.<br />- Ты и не горячая. Просто как-то тревожно, - сказал Егор, беспокойно озираясь. – Мне, кстати, тоже…<br />Они завернули в короткую аллею, ведущую к воротам «Кодори».<br />- Дядя! – засмеялась сверху Инесса, показывая пальчиком на свернувшегося калачиком на земле мужчину у ворот.<br />- Фу, уже нажрался кто-то! – по-женски отреагировала Наташа.<br />- Боюсь, нет… - протянул Егор, окинув опытным взглядом неестественную позу лежавшего.<br />Ещё через несколько шагов под телом им открылась большая лужа крови, смешавшейся с пылью, и раскатившейся пыльными шариками вокруг слетевших ботинок со смятыми задниками. <br /> <br />Резо был одет в выходной пиджак и в тренировочные брюки. На ногах ярко-жёлтые носки в полоску. Ботинки, видимо, не успел расшнуровать – наскоро ступни вставил, смяв задники. На месте кепки сверкала обширная лысина.<br />- Ножевое. В брюшину! – пробормотал Егор, присев на корточки у тела. – Истёк кровью! А где народ-то?!<br />Народа нигде не было. </p><p>Водопровод и канализация не работали. Весь персонал исчез в тот же день, когда был убит Резо. Кладовые и холодильники опустели, видимо тогда же. На кухне, куда Егор заглянул как-то в поисках съестного, громоздились горы грязной посуды. Из коридоров пропали красные ковровые дорожки. Всё более-менее ценное или просто пригодное к употреблению, что можно было снять, оторвать, выдрать с корнем, было снято, оторвано, выдрано. Даже краны в коридорных туалетах, даже шпингалеты с окон.<br />Телефонная линия в кабинете директора «Кодори» не работала, а если бы и работала, то позвонить из голой комнаты с ободранными обоями и вынутым паркетом, можно было бы, только замыкая в определённом порядке торчащие из стены проводки. По принципу азбуки Морзе.<br />Буквально за несколько дней пансионат из процветающего заведения превратился в бесхозную декорацию привоенной заброшенной школы. Даже свежий асфальт на въездной аллее непостижимым образом полопался. Гости, пробираясь по стеночке в свой номер, часто заставали незнакомых местных жителей за экспроприированием того или иного предмета гостиничного обихода – будь то межэтажные двери или письменный стол дежурной по этажу. В таких случаях мародёры ненадолго прерывались и провожали бывших отдыхающих таким взглядом, от которого у гостей ключ не попадал в скважину. Правда, никого из приезжих пока не трогали. Пока!</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11531 Mon, 09 Apr 2012 05:32:10 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11525 <p><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11466">http://top4top.ru/maxkap/posts/11466</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11476">http://top4top.ru/maxkap/posts/11476</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11484">http://top4top.ru/maxkap/posts/11484</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11515">http://top4top.ru/maxkap/posts/11515</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11521">http://top4top.ru/maxkap/posts/11521</a></p><p>Множество раз рассказывал я знакомым эту историю. Никто не верил. Даже тогда, когда всё подтверждали оказавшиеся под рукой свидетели. Нас обвиняли в коллективном сговоре, в желании разыграть и бог знает ещё в каких грехах. Один высоколобый болван с математическим высшим образованием за плечами при помощи ручки и бумаги неопровержимо доказал, что вероятность происшедшего можно записать числом с таким количеством нулей, что вряд ли хватит пасты в шариковой ручке. Я с ним не спорил, но вот вам вывод: <br />В жизни может произойти ВСЁ что угодно! Будьте к этому готовы!</p><p>«Кодори»</p><p>В Адлере, в аэропорту, Егора, Наташу и Инну никто не встретил. Они полчаса прометались по залу прилёта, разыскивая представителя санатория 4го Управления. Наконец, на площади перед аэровокзалом Наташа заметила голубой «львовский» автобус с табличкой «с-й «Волна». Они подошли со стороны водителя, - за рулём никого не было. Через минуту появилась ещё одна пара. В руках у молодого человека желтели точно такие же путёвки, как и у них.<br />- Извините, вы в «Волну»? – спросила у подошедших Наташа.<br />- Да, - ответила спутница молодого человека. – Да, но повезут нас в другой пансионат.<br />Из-за рядом стоявшего автобуса вывернулся знойный мужчина в огромной кепке:<br />- В «Волне» нет электричества! Авария в горах! Проходите вон в тот автобус. Поедем в «Кодори». Это всего на пять минут дальше. Но рай! Прямо рай! – он цокнул языком, немного подумал и добавил: «Пожалуйста».</p><p>Насчёт пяти минут, оказалось враньё - все пятьдесят! Но, когда автобус выехал из Кодорского ущелья, и горизонт развернулся оранжевыми, низко висящими над морем закатными облаками, а впереди показался новенький трёхэтажный, утопающий в пальмах корпус пансионата «Кодори», все двадцать шесть приунывших пассажиров облегчённо зааплодировали.<br />Водитель в кепке обернулся, сверкнув двумя золотыми зубами, и поднял вверх большой палец – класс!</p><p>Номер у них оказался просторный, правда, с видом не на море, а на мандариновый сад. Ни Егор, ни Наташа никогда раньше не видели, как растут мандарины, а уж радости маленькой Инессы, которой мама на пляже почистила два только что сорванных, кстати, с разрешения администрации, ароматных плода, - не было предела. Да и вообще кругом всё было так хорошо, что даже мелкие недочёты казались достоинствами:<br />- И, правда, рай, - говорили Никитины - молодые муж с женой, с которыми они познакомились в аэропорту. – Какое счастье! Две недели без телевизора!<br />Приятно удивила и столовая. Еда была качественная, овощи-фрукты свежайшие. На обед и ужин блюда подавали официанты, а на завтрак процветало самообслуживание, которое здесь почему-то называлось шведским столом.<br />- При чём тут шведский стол? Шведскую семью знаю, а вот шведский стол… Значит есть и шведский стул? – резвилась Наташа.<br />- Тебе что, не нравится питание?<br />- Что ты, дорогой?! Всё класс, как говорит Резо. Он абхаз? Здесь ведь Абхазия?<br />- Во-первых, не абхаз, а абхазец. На «абхазов» они вроде как обижаются. А во-вторых, Резо – грузин! Я хоть и москвич во втором поколении, а грузина от абхаза… виноват, от абхазца, - Егор сконфуженно усмехнулся в усы, - отличить могу.<br />- Да ладно! Тоже мне – витязь в тигровой шкуре! Ты хоть несколько слов по-грузински знаешь? Одна фамилия осталась!<br />- Несколько слов знаю. Давай, встаём. После пляжа пойдём за вином, заодно позвоним.</p><p>Каждый день в 14 часов, во время обеда, Резо в костюме, галстуке и обязательной кепке выходил «в народ» и осведомлялся насчёт впечатлений. Впечатления были отличные.<br />Выяснилось, что Резо (водитель в кепке) – директор, а умная Наташа небезосновательно предположила, что и владелец. Тут и стало понятно, что каким-то неведомым образом (коррупция и местнические дела) Резо переманивал отдыхающих из популярных санаториев при помощи ложной информации о якобы аварии в горах и так далее. Но люди не жалели. Новорождённый пансионат предоставлял такой высокий уровень, что информация о нём в самое ближайшее время наверняка должна распространиться по всей стране, и необходимость в каком-либо обмане отпадёт сама собой.<br />- У него сто процентов и в Москве есть «лапа», и в Ленинграде, вон Никитины из Питера прикатили! - сказала Наташа, с удовольствием допивая роскошный ледяной компот из кураги.</p><p>«Хорошая карта» (дневники Вячеслава)</p><p>Было около трёх ночи. На Григорьевской даче продолжалась панихида по сгоревшему дому. Только что открыли последнюю бутылку коньяка, но водки было ещё штуки четыре – это Гришка сходил в багажник, где у него присутствовало нечто вроде бара или винного погреба.<br />- Знаете, ребята, - сказал Дима, который успел уже два раза отключиться и два раза непостижимым образом придти в себя. – Есть вещи, которые за бабло не купишь!<br />Услышав столь поражающую душу и карман сентенцию, я подсел поближе – не каждый день тебя приобщают к мировой мудрости.<br />- У меня вот часы сгорели «Картье», - фирма, конечно хорошая, но не в этом дело. Мне их на полтинник друзья подарили – специально заказывали в Швейцарии: бриллианты и всё такое. Тысяч на сто сорок, но не в этом дело! Это ж память на всю жизнь. Я б за них пол лимона не пожалел! Легко! И ведь надо же, хотел надеть с утра, потом чего-то закрутился… так в спальне и остались. На тумбочке.<br />- А я их на столе видела! – встряла Софа.<br />- Ну не важно! – Дима расчувствовался, - было видно, что сгоревшие часы действительно были дороги ему не как валютный эквивалент, а как добрая память о пяти азербайджанских торговцах, чьи годовые налоги с нескольких овощных баз и пары рынков волшебным образом снизились на порядок. Если не на два.<br />- Значит, говоришь, пятьсот штук можешь отвалить, чтоб вернуть? – Гришка с наигранным пафосом сунул руку в карман своих твидовых брюк.<br />В принципе, обладая хотя бы половиной информации о вышеупомянутых Гришкиных талантах, я бы совсем не удивился, если б он сейчас виртуозно достал из твидового кармана искомые часы. Такого же мнения о возможном развитии событий, наверное, придерживался и Дима, потому что он тут же отозвал неразумное предложение пятисот тысяч долларов за возрождение из пепла взяточных котлов.<br />- Ну не в прямом, конечно, смысле! – веско, с выражением лица, напрочь отметающим любые обвинения в жадности, поспешил заявить Дима.<br />Этот отыгрыш на попятный за последние полторы недели у Димы был наверное единственным предусмотрительным поступком. Потому что в следующую секунду Гришка достал из кармана бриллиантовые «Картье» на массивном золотом браслете.<br />Несмотря на инстинктивное ожидание чуда, на уровне подсознания Дима был потрясён. Равно, как и все остальные.<br />- Как это? – только и смог произнести он.<br />- Когда я последний раз забежал на кухню, там уже было полно дыма, и не горел свет. Я закрыл глаза и наощупь пробрался к окну. На подоконнике стояла вазочка, а в ней часы…<br />- Не может быть… я часы в спальне видала. На столике у кровати. Как они могли попасть на первый этаж? В какую-то вазочку…<br />- Софа, Настя, вы точно их не трогали?<br />- Да что ты, Дим! Зачем мне?!<br />- Пап, я не брала, они мне не нравятся…</p><p>Выяснить, как часы оказались там, где оказались, не удалось. Были мгновенно выпиты две водки, причём все тосты, которые произносились, так или иначе касались различных положительных качеств хозяина дома. Был момент, когда плачущий пьяными слезами Дмитрий Антоныч, восхищённый подвигом Гришки, видимо забыл о том, что часы ему дороги как память, и совсем, было, уже собрался подарить их герою, но гигантским усилием воли удержался и всего лишь троекратно облобызал. Меня уже начинало подташнивать от зависти.</p><p>Хочу пояснить. Я абсолютно уверен, что в принципе Дима запросто мог бы эти часы действительно подарить. И от этого бы не только не разорился, но даже и не приобрёл бы в глазах общих знакомых статус щедрого человека. И Гришка прекрасно видел, что ещё чуть-чуть – какой-нибудь жест, какая-нибудь шутка или улыбка к месту, и Дима всё подарит. Но Гришка этого жеста не сделал, эту шутку не пошутил и эту улыбку не скроил, хотя мог бы. Другими словами, для этих людей плюс-минус сто сорок тысяч долларов роли не играли и погоду не делали. Вот тут-то я и представил, как смог бы распорядиться указанной суммой, и у меня от зависти скулы начало сводить.</p><p>Знаете, в чём я вижу особенную ценность этой книги. Я вот это всё вспоминаю, пишу и эмоции испытываю on-line, то есть в режиме реального времени. Какой-никакой, а интерактив. К чему я это? А к тому, что история про Гришку уже продвигается к концу, - осталось максимум страницы две. Но опять же, вспомнил я тот период моей жизни и то дурацкое двойственное положение, в котором пребывал несколько лет. Вспомнил, как пытался прижиться в компании, где в основном уважают толщину кошелька, а не светлую голову, тонкое чувство юмора и скромное обаяние интеллигентности (это я иронизирую, не сочтите за выпендрёж). И стало мне очень неприятно, и не буду я конец истории про Гришку писать по литературным законам (интрига и всё такое), а сверну быстренько, конспективно и информационно. Уж больно не терпится к выводам перейти и вооружиться (и вас вооружить) не какими-то эфемерными советами, а вовсе даже выстраданными и проверенными на деле.</p><p>Потом Дима объявил, что вторым предметом после часов по памятной ценности для него является сгоревший корпоративный перстень налоговой инспекции. Мол, пару лет назад они с группой единомышленников (я думаю, - подельников) заказали себе шесть перстней с определённой налоговой символикой. И вот очень, мол, его грело это молодёжное чувство корпоративной солидарности и мужского брутального братства, а так - перстень этот он почти не носил, да и денежной ценности безделушка практически не представляет. Ну, правильно: какая уж там ценность?! Платиновый перстень с двухкаратным бриллиантом! Всего-то небось тысяч тридцать евро! (опять начало подташнивать)<br />Гришка, конечно, сразу молча вынул перстень из рубашечного кармана и пояснять ничего не стал.<br />Тут Софа нарисовалась с сопливой историей о том, как лет тридцать назад, когда они с Димой были студентами мясо-молочного института, жили на стипендию и снимали комнату в Подрезково, им вдруг пришло на ум пожениться. И деньги на платье и на кольца собирали со всего факультета. Гришка даже дослушивать не стал, - вынул из кармана тоненькие колечки из дешёвого золота и хотел красиво надеть погорельцам на обручальные руки, но не тут-то было. Кольца не налезли.<br />В общем, всё это: и часы, и перстень, и колечки Гришка наощупь нашёл в вазочке на подоконнике тёмной и заполненной чёрным дымом кухни во время заключительного рейда в горящий дом.</p><p>Ну что? Давайте, попробуем разобраться. Почему Гришка сразу не отдал ценности? Была ли у него мыслишка всё это по-тихому присвоить? Можно, конечно, говорить о том, что, кроме копеечных обручалок, - и перстень, и часы – вещи именные, и носить их на людях невозможно. А хорошо продать было бы очень непросто, а может и опасно. Но, неужели даже мыслей о том, чтоб всё это спендить, у Гришки не было?! Я бы на его месте… я бы… Я бы, наверное, всё же спёр. Простите меня все. Может быть, поэтому судьба меня перед таким выбором и не ставит. Наверняка поэтому!<br />Вывод: красть Гришка не собирался (ну, может быть и была пара мыслишек, но ненадолго), - значит, ждал удобного момента для эффектного всенародного вручения. И опять прав! </p><p> Итак, подытожим, что мы можем усвоить из всей этой истории? Я-то уже усвоил, неоднократно проверил жизнестойкость и пользуюсь этими мудрыми правилами несколько лет. <br />Что у нас было?<br />1. История с люберецкими хулиганами + преследование угонщиков <br />2. История с потопленной цепочкой<br />3. История с часами, перстнем и кольцами</p><p>Вот они выводы, вот они! По мере поступления и под номерами эпизодов.<br />1. Делай то, что должен, и пусть будет так, как будет!<br />2. В жизни может произойти всё что угодно! Будь готов!<br />3. Если есть на руках «хорошая карта», не торопись – выжми из ситуации всё, что можно!</p><p>Рави </p><p>До дня Радости оставалось уже меньше недели, но распорядок дня у Рави не изменился. Отдыхая после обеда на рукотворном островке посреди пруда, он бросил взгляд на часы – тень от медного гранёного стержня уже приближалась к часу Голубя: пора было встречать Мамму Кору.</p><p>- Воспитательница Кора, а Госпожа большая? Мне приснилось, что я лежу у неё на коленях. И у меня томление. И в низу живота так странно… и мокро… То, чему ты меня учишь, это ритуал, или жизнь?<br />- Достойный Рави, что ты чувствуешь, когда голоден?<br />- Я хочу есть, воспитательница Кора.<br />- А что ты чувствуешь, когда поел?<br />Рави зажмурил глаза, погладил себя по животу и мечтательно произнёс:<br />- Мне хорошо…<br />- А если тебя укусил москит?<br />- Укусил кто?<br />- Да, здесь их нет, но… - и воспитательница лёгким движением пощекотала ему пальцами между лопаток. Рави засмеялся и поднял плечи:<br />- Щекотно…<br />Тогда Кора двумя руками нежно почесала ему спину. Рави зажмурился от наслаждения:<br />- Как приятно!<br />- А то наслаждение, которое ты можешь доставить Госпоже во много раз сильнее. Ты знаешь, что у неё есть множество точек наслаждения. Ты хорошо усвоил почти все. Осталось узнать последние три, и ты готов. Главные точки сердца располагаются здесь и здесь.<br />И Воспитательница дотронулась до груди Деревянной Женщины, за много лет до блеска отполированной тысячами, а то и десятками тысяч прикосновений.<br />- Наложи малый палец сердечной руки сюда, а средний сюда. А толстый палец другой руки как бы воткни в кожу здесь! – Воспитательница опустила большой палец правой руки вниз и легонько ткнула им между напряжёнными, согнутыми почти под прямым углом пальцами левой руки. <br />- Воспитательница Кора! А если Госпожа будет стоять?<br />- То же самое!<br />- А если при этом Госпожа будет стоять ко мне спиной?<br />- Пользуй другие точки! Если Госпожа будет в положении «ягуар убегает», опусти руки на её шею и нажми золотым пальцем на бугорок Луны.<br />Кора достала из шкатулки золотой напальчник, надела Рави на средний палец правой руки и приказала опуститься на колени. Затем она согнула Деревянную Женщину и поставила её перед юношей.<br />- Ой, мне мешает копьё… - Рави засмеялся.<br />- Твоё копьё будет в цветке Госпожи.<br />- А цветок Госпожи такой же холодный и маленький, как и у Деревянной Женщины? Как моё копьё поместится в цветке Госпожи? А у тебя есть цветок, Воспитательница Кора? Покажи мне сама, без этой холодной деревяшки!<br />- Я стара, а Госпожа вечно молода. Она даст тебе счастье. Она знает все твои точки, и ты соединишься с ней в День Радости.<br />- А кто она – моя Госпожа? Ты обещала сказать сегодня.<br />Воспитательница подняла голову, распрямила деревянную куклу, потом окинула взглядом цветущую долину, лежавшую между озером и подножьем Малого зиккурата, на верхней западной площадке которого они находились:<br />- Твоя Госпожа – Пагамама! Богиня Земли!<br />- Воспитательница, а скоро придёт День Радости?<br />- Уже очень скоро. Ты узнаешь сам! – и жестом поощрения и одобрения старая жрица приложила правую руку тыльной стороной ко лбу юноши. </p><p>Чёрный шар (дневники Вячеслава)</p><p>А эту историю рассказал мой товарищ Новиков – один из немногих, кто, пусть хоть время от времени, но всё же позванивает мне, лежащему обездвиженно в одинокой квартире.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11525 Sun, 08 Apr 2012 07:31:41 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11521 <p><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11466">http://top4top.ru/maxkap/posts/11466</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11476">http://top4top.ru/maxkap/posts/11476</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11484">http://top4top.ru/maxkap/posts/11484</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11515">http://top4top.ru/maxkap/posts/11515</a></p><p>Я ведь не забыл, что хотел рассказать именно о Гришке. Но короткого рассказа не получается. Раз уж решил на его примере показать, как надо свою судьбу делать, надо и фон соответствующий сохранить.</p><p>Гришку я всегда любил. И все его любили в нашей старой компании, от которой теперь остался только я. К своим тридцати четырём годам Гриша заработал приличные деньги, построил загородный дом и обзавёлся новыми соответствующими знакомыми вроде звёзд шоу-бизнеса, Димы и ещё пары депутатов Госдумы. Все они не чурались, отпустив охрану, в выходные приезжать к нему и за высоким забором с удовольствием сбрасывали с себя чёрные глухие (или блестящие концертные) костюмы, как в буквальном, так и в переносном смысле. Я сначала пыжился, лез из кожи, чтобы как-то соответствовать, чуть было не купил китайский «Патек Филипп» за пятьдесят баксов, а потом плюнул и уже старался не воспринимать просьбу разжечь камин или пожарить шашлык как помыкание моей персоной. Пытался уверить себя, что просто делаю это лучше других.<br />При этом я вроде понимал, что, примазываясь к чужим деньгам и пользуясь чужими радостями, иду по пути наименьшего сопротивления, но упорно гнал эти мысли, делая хорошее лицо при очень неважной игре. Ох, как трудно отказаться от прекрасной жратвы, выпивки и иногда обламывавшихся с «барского стола» ликвидных чудо-девушек.<br />Но опять же – сейчас не об этом. Гришка, конечно же, редкий подонок, и, наверное, по большому счёту никогда не считал меня за человека, но вооружиться его лучшими качествами мы должны обязательно.</p><p>Иногда мне кажется, что все его подвиги происходили от глупости или ограниченности. Он вроде бы просто не задумывался о возможных последствиях своих поступков, реагировал спонтанно, подчиняясь инстинктам, а потом вдруг его действия оказывались единственно правильными и всегда приводили к положительному результату.<br />Однажды в пятнадцатилетнем возрасте поздно вечером он возвращался от приятеля – счастливого обладателя видеомагнитофона. Они в тесной компании смотрели фильм с Брюсом Ли. Худенький Гриша стоял на тёмной автобусной остановке и, закрыв глаза, мысленно переживал перипетии фильма, когда к нему подошли двое крепких ребят в клетчатых люберецких штанах. «Дай закурить!», то да сё – в общем мо́лодцы приступили к обшариванию карманов жертвы. Очнувшись от грёз, Гришка, не задумываясь ни на секунду, подпрыгнул и провёл серию ударов, подсмотренных в фильме. Ударов, к которым Брюс Ли шёл всю жизнь, а Гришка освоил мгновенно. Правда, одноразово. Всю эту историю через десять лет рассказал Игорь – один из тех двух люберецких орлов, впоследствии взявшийся за ум. Когда они очнулись тогда на остановке, то были уверены, что напоролись на мастера-каратиста и благодарили бога, что он их не убил. Одним словом, впечатление было такое, что Гришка сначала делал, а потом уже думал.<br />В другой раз, уже относительно взрослым он заехал на своём пятилетнем, но вполне актуальном тогда «БМВ» в гастроном. А когда выходил оттуда, отягощённый колбасой, апельсинами, яйцами и другой снедью, то увидел, как от стоянки медленно отъезжает его автомобиль. Один из угонщиков (их было двое), увидев Гришку, не отказал себе в удовольствии сделать ему ручкой, а другой - показать только-только тогда входивший в моду средний палец. Зря он это! Потому что Гришка, не раздумывая, кинулся за ними. Ровным аллюром, сохраняя дыхание и чувство собственного достоинства, он бежал по Кутузовскому проспекту. Бежал по проезжей части среди обгоняющих его машин. Бежал с двумя огромными полиэтиленовыми пакетами. Бежал три троллейбусных остановки. На что он надеялся, сказать трудно, но в районе Триумфальной арки движение вдруг перекрыли – должен был проехать кто-то из правительства. Угнанная машина находилась в самой гуще автомобильной «толпы», послушно замершей по приказу полосатого жезла, за который уверенно держался серьёзный мент с майорскими погонами.<br />Увидев в зеркала, что к ним, лавируя между машин, неторопливой рысцой Фореста Гампа бежит хозяин тачки с сигаретой в зубах, угонщики бросились врассыпную. А Гришка спокойно сел в «бумер» и, когда через несколько секунд движение открыли, хладнокровно покатил домой.<br />Давайте проанализируем... Ну, драку с люберами я вообще трогать не буду – выше моего понимания. А в смысле автомобиля рискну предположить, что он без эмоций как робот в «Терминаторе» (особенно во втором) стал делать то, что должен. Помните, как робот в форме полицейского тупо гнался за уже ставшим в этой серии хорошим Шварценеггером?<br />Короче говоря, если нас с Гришкой уподобить двум лягушкам, попавшим в горшок с молоком, то я бы побарахтался минут пять для вида, смирился и утонул. А Гришка бы пёр напролом до последнего, наверняка бы взбил своими перепончатыми лапками сорок второго размера молоко в масло и выпрыгнул бы на волю.<br />Так что на этот момент рассказа единственное правило, которым (возможно даже неосознанно) Григорий мог руководствоваться в своей жизни, наверное, звучало бы так:<br />Делай то, что должен, и пусть будет так, как будет!<br />Но посмотрим дальше…</p><p>Чу Итла</p><p>До дня Радости оставалось уже меньше недели, но распорядок дня у Чу Итлы не изменился. Отдыхая после обеда на рукотворном островке посреди пруда, Чу, мельком взглянула на часы – тень от медного гранёного стержня уже приближалась к часу Голубя: пора было встречать Вильяка Уму.</p><p>- Я немного недоволен тобой. Ты усвоила боевые навыки лучше меня. У тебя есть к этому склонность. Но главное твоё предназначенье не в этом. Девочка, конечно, должна защищать Господина, но…<br />- Воспитатель, посвяти меня! Я стараюсь…<br />Вильяк Уму посмотрел на небо, чуть оплывавшее лёгкими облачками, и улыбнулся в руку:<br />- Не перебивай старших! Ты достойная девочка, ты знаешь, что у Господина есть множество точек наслаждения. Ты хорошо усвоила все семь десятков и четыре. Осталось узнать последние три, и ты готова. Главные точки сердца располагаются здесь и здесь.<br />И Вильяк дотронулся до груди Деревянного Человека, за много лет до блеска отполированного тысячами, а то и десятками тысяч прикосновений.<br />- Наложи малый палец сердечной руки сюда, а средний сюда. А толстый палец другой руки как бы воткни в кожу здесь! – Воспитатель опустил большой палец правой руки вниз и легонько ткнул им между напряжёнными, согнутыми почти под прямым углом пальцами левой руки. <br />- Воспитатель Уму! А если Господин будет стоять?<br />- То же самое!<br />- А если при этом я буду стоять к Господину спиной?<br />- Пользуй другие точки! Если ты будешь в положении «ягуар убегает», подними руки, закинь на шею Господину и нажми золотым пальцем на бугорок Неба.<br />Вильяк достал из шкатулки золотой напальчник, надел Чу Итле на средний палец правой руки и приказал опуститься на колени. Затем он согнул деревянного человека и поставил его над девушкой.<br />- Ой, мне мешает копьё… - Чу захихикала.<br />- Копьё Господина будет в твоём цветке.<br />- А копьё Господина такое же твёрдое и большое, как у Деревянного Человека? Как оно поместится в моём цветке? А у тебя есть копьё, Воспитатель? Покажи мне сам, без этой противной деревяшки!<br />- Я уже стар, а Господин вечно молод. Он не причинит тебе вреда. Он знает все твои точки наслаждения, и ты соединишься с ним в День радости.<br />- А кто он – мой Господин? Ты обещал сказать сегодня.<br />Воспитатель поднял голову, распрямил деревянного человека, потом окинул взглядом величественную цветущую долину, лежавшую у подножья Малого зиккурата, на верхней восточной площадке которого они находились:<br />- Твой Господин – Инти! Бог Солнца…<br />- Воспитатель, а скоро придёт День Радости?<br />- Уже очень скоро. Ты сама узнаешь! – и старый жрец приложил правую руку тыльной стороной ко лбу девушки. Жест поощрения и одобрения.</p><p>Браслет с дельфинами (дневники Вячеслава)</p><p>Как-то летом я разжился полутора тысячами долларов и на ежегодное формальное приглашение Гришкиной компании присоединиться к ним для поездки на заграничный курорт смог дать непринуждённое согласие. Все были в шоке. До этого-то я всегда вежливо отказывался, ссылаясь на занятость, но все прекрасно понимали – из-за бабла. А до того, чтобы так опуститься и поехать, как говорится, Христа ради, я ещё не дошёл. Хотя и подошёл довольно близко. В общем, сидим это мы утром на шестизвёздочном пляже в Шарм Эль Шейхе…<br />- Мы сегодня с Наташей в город собрались. Дай двести долларов, хочу цепочку купить! – это Светка говорит, - крупная фигуристая девица, на которой Гришка неформально женился где-то месяца за три до поездки.<br />Она просьбу эту наглую свою специально при всех озвучивает, знает, что наедине Гришка не даст. Он вообще-то не жадный, но прижимистый до крайности. А Светке Гришкины враги нашептали, что хорошую цепочку с золотыми дельфинчиками за $180 в одной лавке в центре видели. Мол, очень бы цепочка украсила Светкину загорелую щиколотку. Левую. А может и правую.<br />Гришка пыхтел-пыхтел, но дал:<br />- Она ещё в Москве о такой мечтала! – оправдывался он. Мы с Сашкой извинения не приняли.</p><p>После обеда Светка появилась в новой цепочке, которая ей правда очень шла. Вся компания (7 человек), выпив бренди, отправилась нырять с длинного пирса, выдававшегося в море метров на сто. И вот тут случилось ужасное. Девчонки, разыгравшись, стали в воде хватать друг друга за ноги, замок цепочки не выдержал, и она, тяжёленькая, радостно соскользнула со стройной Светкиной ножки. Чтобы присоединиться к тоннам пиратского золота, скопившегося на дне мирового океана за последние пару тысяч лет.<br />Мы попытались понырять, - там всего-то было метра четыре, - но какое там! У самого дна висела песчаная муть на полметра, так что без шансов.<br />Изобразить на бумаге Светкины слова и выражения, которые достались виноватой Наташке, я не могу по самым разным причинам, первая из которых, - отсутствие необходимого количества оперативной памяти. Светка ведь как завелась, так и продолжала ругаться последующие два с половиной часа. Постепенно акцент в её речах сместился, и главным козлом оказался Гришка, который якобы пожалел денег. Потому что «она могла бы не за 180, а за двести двадцать баксов купить цепочку не с таким вшивым замочком, а наоборот величиной с кулак. Да и дельфинчиков на более дорогой цепочке было больше!» - в общем, Гришка лох и козёл.<br />Смущённый муж Наташки Рубен – хозяин сети столовых быстрого питания – предложил возместить потерю покупкой новой цепочки и бешеным банкетом в Москве. Но Светка ударилась в рёв в том смысле, что она всегда хотела именно с дельфинчиками.<br />- Ну и купи ту вторую с хорошим замком! – вмешался почувствовавший поддержку Гришка.<br />- А там больше нету-у! Я последнюю взяла-а! – с непостижимой женской логикой возопила Светка.<br />В общем, было решено нанять двух местных дайверов, которые держали на пляже прокат аквалангов.<br />Утром мы повели дайверов по пирсу, стараясь хотя бы приблизительно вспомнить место, где вчера купались. Сделать это не удалось – все указывали на разные ориентиры. На море поднялось небольшое волнение, и ещё вчера относительно прозрачная вода стала совсем мутной. Наконец, поджарые, загорелые дочерна дайверы, похотливо поглядывавшие на наших девок, на плохом английском объяснили, что не могут искать украшение по всему побережью. Тем более что во время волнения тяжёлую цепочку уже давно засосало в песок. Гришка послал дайверов на буквы, и было решено искупаться, а потом нажраться с горя дорогого коньяка самой любимой курортной марки «All inclusive».<br />Все попрыгали в воду.<br />- А давай возьмём акваланги и сами поныряем! – крикнул Гришка Рубену, рвавшему полноценным кролем акваторию вокруг девушек.<br />- А ты хоть раз пользовался баллонами?<br />- Не! Но могу с маской-трубкой!<br />- Да ладно, - крикнула немного успокоившаяся Светка. – Ты и до дна-то не достанешь.<br />Гришка набрал побольше воздуха, нырнул и через несколько секунд уже показывал Светке сжатый кулак, из которого тонкой струйкой сбегал песок. Конечно, до дна он достал легко.<br />- Ну, хорош, вылезаем! Пошли выпивать! – сказал Сашка и, подавая пример, поплыл к ближайшим никелированным поручням. Но никто не последовал за ним. Все смотрели на Гришкин кулак, из которого вместе с вытекающим песком вывесился длинный кусок изящной золотой цепочки с брелками. В виде весёлых ныряющих дельфинов. </p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11521 Sat, 07 Apr 2012 11:13:38 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11515 <p><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11466">http://top4top.ru/maxkap/posts/11466</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11476">http://top4top.ru/maxkap/posts/11476</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11484">http://top4top.ru/maxkap/posts/11484</a></p><p>В пионерском лагере, куда после поезда их привезли вечером, ребят встретили двое молодых испанцев – Ласкано и Дель Боскэ. После переклички, от имени товарища Молотова они поздравили детей с прибытием и объявили радостную новость: сейчас будет помывка.<br />Ребята уже раздевались, с любопытством осматривая непривычное обустройство русской бани, когда двенадцатилетний серьёзный мальчик Энрике, с которым Висенте познакомился на пароходе, сказал с удовлетворением:<br />- Пока мы моемся, наши вещи обещали продизен… - он запнулся. – Продизен-фици-ровать! Во! И одежду зимнюю дадут!<br />Висенте тут же молча стал снова натягивать брюки. Он вышел в комнату, где толпились, ожидая своей очереди остальные, и сидел в уголку Луис, карауливший чемодан. Дель Боскэ, удивлённо взглянул на Висенте и тут же сделал жест рядом стоявшему мальчику, который, на ходу сдирая рубашку, радостно бросился в предбанник, спеша занять освободившееся место. <br />Закрыв спиной чемодан от окружающих и цыкнув на таращившегося на него Луиса, Висенте достал маленький холщёвый мешочек с брошью, двумя кольцами и небольшим количеством золотого «лома» - ценностями, которыми Соледад снабдила детей на крайний случай, сунул в карман и вышел в тёплую сентябрьскую подмосковную ночь.<br />Во время путешествия, в ночное время их на палубу не выпускали, поэтому мальчик с любопытством уставился на незнакомое небо. Ни одного созвездия из тех, что часто показывал и называл ему дома отец, Висенте определить не смог. Он быстро опомнился, и, выйдя из бледного светового круга болтающейся в железном отражателе лампочки, зашагал к забору.<br />Хлопнула дверь, - это вышел вожатый Ласкано:<br />- Хименес, ты далеко?<br />- Пописать, сеньор!<br />- Вон там туалет! - Ласкано кивнул в противоположную сторону. – И не «сеньор», а камрада! – вожатый вяло махнул рукой и вернулся в помещение.<br />Висенте подошёл к забору, отсчитал от приметного расщеплённого столба семь (счастливое число) штакетин влево и под восьмую, расковыряв дёрн, закопал мешочек.<br />На следующий день, с утра их ещё сонных подняли, погрузили в автобус и отправили через весь город в Химки, где в старинном загородном особняке, переоборудованном под школу-интернат, их ожидали пятьдесят две заправленные койки и новая светлая жизнь, которую в Испании ещё только предстояло построить.<br />Когда до Висенте дошло, что их, возможно, увозят насовсем, он, балансируя в узком проходе, подбежал к курносому весёлому шофёру:<br />- Camarada! Camarada! A mí allí las cosas! – и показал рукой на уже скрывшиеся из вида ворота лагеря.<br />Шофёр вроде понял, поправил тюбетейку, улыбнулся, подняв по-испански правый кулак:<br />- Порядок, хлопец! Ваше барахло уже трёхтонкой отправили.<br />Все два часа дороги Висенте, забившийся в угол, трясся на заднем сидении, с трудом сдерживая судорожные рыдания, а перед самыми Химками заснул.</p><p>Подвиги (дневники Вячеслава)</p><p>- Вот сейчас справа за поворотом будет его дворец! – сказал Гришка, небрежно вращая руль левой рукой в бежевой лайковой перчатке. Его новенький тюнинговый «мерин» послушно заложил пологий вираж по аккуратно очищенной от снега и мощёной какими-то специально шершавыми плитами дорожке элитного посёлка. Элитного посёлка «Сосны» (по Рублёвке и налево).<br />За окнами стояло 25 декабря. Мы ехали встречать Рождество к другу Гришки (и в очень небольшой степени моего) Диме. Димой он был для близких друзей, а вообще-то - Дмитрий Антонович пятидесяти четырёх лет, мебельный бизнесмен с налогово-инспекционным уклоном. Я ему, как говорится, в сыновья годился, но при первом знакомстве он отрекомендовался Димой, а когда я невзначай назвал его пару раз Дмитрием и на «вы», сделал мне замечание. Ну, «Дима» так «Дима». Как на Западе.<br />Встреча в общем-то чуждого нам – славянам - иностранного рождества позиционировалась как пристрелочная пьянка, призванная освоить громадные объёмы многомиллионного, построенного итальянцами нового дома Димы. Ожидались ещё несколько человек vip-гостей. Дабы через шесть дней отпраздновать там Новый год, совмещённый с новосельем, которого Дима по слухам ожидал почти два года. Кроме того, у меня там имелся и свой особый интерес. Да бог с нами - со мной и с Димой, и с гостями! Это история про Гришку.<br />Когда мы, удачно (пароль и два мобильных звонка хозяевам) миновав здание охраны, въехали, наконец, по широкой аллее на территорию, мне показалось, что я попал в сказку. Кругом были не только уже заявленные названием сосны, но и великолепные ели, отягощённые снежными шапками. Шёл крупный мультипликационный снег, и разбросанные в хорошо продуманном беспорядке новенькие коттеджи под яркими черепичными крышами казались иллюстрацией к Андерсоновской истории про снежную королеву. Одним словом, я волновался. Не так уж часто мне приходилось бывать в таких местах. А точнее: никогда!<br />- Вот сейчас справа за поворотом будет его дворец! – сказал Гришка, и дом, правда похожий на дворец открылся справа, разноцветно мигая сотнями микроскопических лампочек, которыми щедро, по-новогоднему, был украшен затейливый фасад.<br />- Три вверх и два вниз! На двух нижних баня, бильярд и настольный теннис. И ещё кинозал. Поэтому лифт! – с гордостью за товарища отрапортовал Гришка, указывая на прилепившуюся к левой стене дома прозрачно-сияющую трубу шахты лифта.<br />Уже стемнело, и, когда после конечного поворота здание открылось полностью, яркое праздничное освещение засмотрелось совершенно убойно. Из-под крыши гаража-пристройки светили тонкие лучики вращающихся фонариков, а крыша основного здания полыхала оранжевым пламенем, отражавшимся сполохами на капотах и ветровых стёклах «Лэнд-крузера», «шестисотого» «Мерседеса» и красной спортивной «Тойоты» - всего Диминого «автопарка», выгнанного почему-то на целиковый снег.<br />- А дом-то, по-моему, горит! – с плохо скрываемым торжеством, выдохнула с заднего сидения молчавшая до поры временная подруга Гришки Вера.<br />- Заткнись, сука – сказали мы в унисон и только тогда обратили внимание на оживлённые группки людей, стоявших вдоль подъездной аллеи. А прямо перед домом, припадая на больную ногу, топтался в длинной дублёнке Дима с крупным белым пуделем на руках. Рядом, вся в слезах, стояла его жена Софа в трёх роскошных шубах одна на другую. У её ног, вмявшись в снег, помещался кованый сундучок, а их двадцатитрёхлетняя красавица-дочь, из-за которой я и решился сесть в эти явно не мои сани, вышагивала по кругу с двумя мобильниками, пытаясь вызвать пожарных из Одинцово. Несмотря на мороз, она была с непокрытой головой, чёрные кудри метались по меху короткой шубки. Ничего мне, конечно, там не светило, но я повёлся на возможность поиграть с Настей в её любимый пинг-понг, - говорили, что она большая мастерица, а у меня был в своё время хороший первый разряд. Да и прибавил я за последние шесть лет порядочно. Порою спорт творит чудеса.<br />Гришка даже ничего спрашивать не стал. Через три минуты под его руководством живая цепочка из девяти человек протянулась от центрального входа к небольшой кучке вынесенного из дома добра. Кучка сразу начала пополняться плазменными телевизорами, картинами-подлинниками, брюссельскими сервизами и стала расти, как земляной курган под руками воинов Чингисхана. Сам Гришка и ещё два добровольца орудовали внутри дома. То, что здание загорелось с крыши, давало время хоть что-то спасти с первого и второго этажа. Как потом выяснилось, пожар начался из-за искр внутри плохо изолированного асбестом дымохода русской бани, расположенной в цокольном этаже и растапливаемой для нас. Дима ведь кроме обычной сауны обустроился и русской баней, которая кочегарилась дровами. Короче, если вы когда-нибудь будете строить дом за три с половиной миллиона долларов, ни в коем случае не поручайте дымоход итальянцам, погрязшим в хай-тэке и ни хрена не понимающим в наших посконных дровяных делах.<br />Я метался вдоль цепочки, осуществляя таможенный досмотр эвакуируемых из дома ценностей. Скорость, с которой среди зрителей нашлись добровольные помощники, навевала нехорошие мысли о возможном мародёрстве, не говоря уж об обычном воровстве. Через двадцать минут мои ноги в выходных английских полуботинках уже перестали чувствовать что-либо, и ими можно было заколачивать сваи.<br />Наконец приехали две пожарные машины. Ребята в брезентовых робах размотали рукава и начали искать гидрант, который по договору должен был быть около каждого дома посёлка. Оранжевый красивый гидрант торчал из снега у всех на виду и был похож на гипсового садового гнома, но оказалось, что вода к нему не подведена, и пользы от гидранта ровно столько, сколько от уже упомянутого гнома. Помянув добрым словом строителей вообще и элитные посёлки, в частности, пожарные реализовали свои амбиции в разгоне цепочки и очистке от людей уже горевшего со всех сторон здания.<br />С оглушительными хлопками стали трескаться панорамные оконные стёкла (спецзаказ из Италии). Как растаявшее мороженое поплыла прозрачная шахта лифта. Одновременно во всём доме погас свет.<br />Неугомонный Гришка, который, казалось, совсем не осознавал реальной опасности, замотал шарфом лицо, сделал хоккейный финт, и, обойдя на вираже двух метнувшихся к нему пожарных, бросился в открытую дверь подъезда, из которого уже валил густой чёрный дым.<br />Выскочил он буквально через минуту с пятьюдесятью галстуками на специальной вешалке и сверкающей никелированной сковородой в правой руке:<br />- Только до кухни добежал, - схватил в темноте, чего попало! Дальше реальный огонь!<br />- А галстуки?!<br />- А галстуки я ещё раньше в гардеробной взял, да пришлось в прихожей бросить!<br />Стала рушиться крыша, просел третий этаж, затем второй, и через полчаса всё было кончено.</p><p>Мы сидели за столом на Гришкиной даче, куда отступили после всего вместе с погорельцами, которым было негде ночевать. Большую квартиру в Крылатском Дима в своё время поспешил сдать, а предыдущий двухэтажный коттедж был обесточен и выставлен на продажу. Хорошо, что дом пока никто не купил, так что завтра они планировали его реанимировать и там расселиться.<br />Все были здорово поддатые: погорельцы заливали беду, мы с Гришкой восстанавливали теплообмен, а обозванная сукой Верка переживала, что ей не с кем поделиться.<br />Дима, впрочем, уже созвонился с кем надо и заручился обещаниями серьёзных людей, что причиной пожара будет признано не здоровое желание хозяина попарить своих гостей по-русски, а недобросовестность итальянской строительной фирмы, - ведь так оно и было. Пусть теперь любители макарон для сохранения лица и освоения ещё около полусотни подрядов в том же посёлке вынудятся бесплатно заново отстроить сгоревший дом. Что и подтвердил позвонивший с извинениями на плохом русском языке совладелец фирмы.<br />- Ну и хорошо! Кстати, и кухню побольше сделаем. Как я хотела! – сказала сквозь слёзы чуть повеселевшая Софа.<br />- И туалет у меня в спальне! – добавила Настя.<br />- И баню поставим отдельно! – это Дима.<br />Больше всех, конечно, веселился Гришка. Он был явно героем вечера. Причём, героем настоящим. Дима после каждой новой рюмки лез к нему целоваться, Настя – тоже. Мне стало неприятно, я посмотрел в сторону дувшейся Верки, на которую Гриша совсем не обращал внимания, но она мне в этот момент не понравилась ещё больше, чем всегда.<br />- Хорошо, что мы сейф не успели оборудовать – все цацки здесь! – Софа ногою в тапке погладила стоявший около её стула сундучок.<br />- Да, - сказал Дима. – Там тысяч на триста. Ты молодец!<br />- А я не молодец?! – воскликнул временно утративший статус центра общего внимания Гришка. – Одних теликов да электроники вынесли на сорок штук.<br />- На пятьдесят! – поправил его Дима, который, конечно же, знал лучше.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11515 Fri, 06 Apr 2012 10:00:12 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11484 <p><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11466">http://top4top.ru/maxkap/posts/11466</a><br /><a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11476">http://top4top.ru/maxkap/posts/11476</a></p><p>Я сейчас перечитал предыдущую страничку, и ситуация показалась довольно забавной. Дожать бы ещё немного и мог бы получиться эстрадный фельетон. Это сейчас! А тогда, шесть лет назад, меня охватил ужас. Женщина, с которой я прожил несколько относительно счастливых лет и которую уже начал считать своим другом, внезапно впала в самую настоящую паранойю. И выхода никакого я не видел.<br />- А если бы ты дозу перепутал?! Я бы вообще могла умереть! – она говорила с обличительным презреньем, смешанным со страхом. Говорила как о непреложном факте. Не обсуждая вероятность преступления, а просто прикидывая возможные его последствия. Я схватился за голову. Все слова оправдания, которые приходили на ум по мере поступления этих чудовищных обвинений, вылетели из головы. Да и просто оправдываться в этой идиотской ситуации казалось неприемлемым. Хотя сейчас я думаю, что надо было сесть с ней рядышком и спокойно, пункт за пунктом, разнести версию вдребезги. А тогда я только сказал:<br />- Слушай, ну ты хоть на минуточку можешь себе представить, что ошибаешься?! Ты только представь, в чём ты родного мужа обвиняешь!<br />- Я не девочка, уверена на сто процентов. <br />Когда я уходил, она крикнула мне в прихожую:<br />- Жить с тобой я буду, но готовить буду себе сама и питаться буду отдельно…<br />Весь дрожа от обиды и злости, я выскочил из дома.<br />Я не писатель, поэтому мне очень трудно находить нужные слова и настроение. Сейчас опять перечитал предыдущий абзац, и та драматическая ситуация в моём изложении опять показалась какой-то комичной. Ну что поделаешь?!</p><p>Моя «девятка» пробила лёгкое ограждение и на несколько секунд воспарила над громадным котлованом, вырытым под строительство гигантского торгового центра на Проспекте Мира. Тем, что я сейчас пишу эти строки, я обязан своей правой руке. Которая при полностью отключённом сознании нашла в себе силы дотянуться до ключа и вырубить зажигание. Если бы машина ухнула на дно котлована с работающим мотором, она бы неминуемо загорелась, а потом, скорее всего, взорвалась. Кто надоумил руку поступить именно так, я до сих пор не знаю. Но я ей очень благодарен, никогда не забываю, мόю всегда первой, а недавно купил ей дорогие часы.<br />Катастрофа произошла посреди белого дня на скорости около пятидесяти километров в час. Лопнули сразу оба каких-то «контр-шплинта» рулевых тяг, тачку вынесло на тротуар, потом на ограждение котлована и далее в полёт…</p><p>Это мне уже позже, в больнице рассказал гаишный следователь, который приносил какие-то бумаги на подпись. Было это через полтора месяца после катастрофы. А месяц, - вернее тридцать девять дней, - я провалялся в коме между жизнью и смертью.<br />Интересно, что моя жена решила, будто я пытался покончить жизнь самоубийством. Мол, после её отравления меня так загрызла совесть, что я уже не хотел больше жить. Так, по крайней мере, она озвучила ситуацию некоторым своим подругам. Говорили, что она несколько раз приходила навещать моё бессознательное тело, - не знаю, но, когда меня уже перевезли домой, ни её самой, ни её вещей, ни даже кошки в квартире уже не было. Очень жаль кошку.<br />Моя верхняя часть тела медленно шла на поправку, а с нижней частью, то есть с ногами было плохо. Травма позвоночника повлёкла за собою повреждение важных нервов, и, как сказала молодая докторша, прячущая глаза, - шансы могут возникнуть только после дорогостоящей операции. А операцию можно делать только после того, как организм полностью восстановится. А на то, чтобы организм полностью восстановился, потребуется пара лет, а вообще я – большой молодец, что тогда пристегнулся.<br />Вот тут-то и начинается моя история борьбы за существование. <br /> <br />Уже год я дома. Лежу у окна. Ребята купили мне специальную кровать: нажимаешь кнопочку – сидишь, нажимаешь другую – лежишь. Сейчас лежу. На потолке трещинки образуют старушечье лицо. На нашу лифтёршу похоже. Оно косорылое и как будто подмигивает. В другое время я бы подумал – вот надо бы побелить потолок. А теперь… Какая разница?! Вспомнил, как досталась мне эта квартира. Наш дом кооперативный – один из немногих оставшихся. Нынче кругом какие-то товарищества, а наши жильцы всегда держались за свой кооператив, созданный ещё в восьмидесятые годы. Держатся и сейчас, потому что в первом этаже раньше была редакция журнала – дом-то от Союза журналистов. Папа у меня работал в большой газете. В «Правде». Вот и выцарапал. А потом после всяких пертурбаций журнал тихо скончался, а помещение было сдано в аренду шести или семи фирмам под офисы. Доходы от аренды по идее должны были распределяться между членами кооператива, но не распределялись. Кто-то где-то всё тырил. Правда, на собраниях правление устраивало многочасовые отчёты, которые никто не слушал. Но всё-таки львиную долю квартплаты и услуг ЖКХ кооператив оплачивал из средств, полученных от аренды. Да бог с ними, пусть воруют, но зато живём практически бесплатно. И даже лифтёршу содержим. Говорят, она раньше в органах работала и порядочно людей загубила. И сидела в своей комнатке в фуражке полувоенной и как цербер выскакивала: - Вы к кому?! По какому вопросу?!<br />Так вот, о квартире. Мы с отцом тогда жили в двушке, а потом он привёл женщину с ребёнком. Ничего так женщина, чуть постарше меня, - Юля. Но в территориальном смысле начался у нас напряг. Мне было двадцать два, я и так уж пару лет «стоял» в очереди на улучшение, а тут пришлось ещё пуще активизироваться. И вдруг освобождается однокомнатная квартира на четвёртом этаже, папа сходил на собрание, вернулся счастливый: «Победа, Слава! Только надо в течение месяца полностью выплатить пай. Двенадцать тысяч баксов!»<br />Всего-то! Девяносто пятый год. Я получал очень прилично: около семисот долларов в месяц. Понемногу откладывал, - скопил реально около четырёх тысяч. Одна треть! Отец глаза опустил: - Могу полторы штуки. Сам понимаешь: Юля, Гуля (его новая дочка)…<br />– Понимаю.<br />Короче говоря, за два дня до последнего срока у меня не хватало чуть больше трёх тысяч. Это при том, что все внутренние и внешние резервы были изысканы, друзья обобраны, а бабушкина икона восемнадцатого века беспринципно продана. Я бы, конечно и машину продал. Квартира ведь дороже! Но тогда у меня машины не было. В общем, кошмар!<br />Я ходил туда, на четвёртый этаж, чуть не каждый день – у меня ведь и ключи уже были. Всё мечтал, какую мебель, где поставлю. Квартира хорошая: однушка, но большая. С холлом, с просторной кухней. Размечтался стенку сломать и сделать, как это называется? - студию. И вот нá тебе! Трёх тысяч не хватает. Цена неубитой иномарки! И никаких шансов добыть денег. Рассрочку правление не даст – желающих отхватить квартирку хоть пруд пруди. И все с живыми деньгами. Я опустил руки.<br />В воскресенье позвонил Лёшка (я у него уже занял 400), позвал на день рождения. Решил пойти, отвлечься на девчонок. Или напиться с горя. Скорее всего, напиться. Хотя, нет, - тогда я и напиваться ещё не умел. В общем, сижу в низком кресле, все пляшут, флиртуют по-всякому, а я с кислой мордой не нужен никому. Наконец девчонка подходит. Совсем маленькая. В очень короткой юбке. Мне снизу-то и голову поднять неудобно. Она:<br />– Потанцуем?<br />– Не, нет настроения... – Потом спохватился: – Ты тут ни при чём!<br />– А что случилось-то?<br />И я, стесняясь своей денежной немощи, неожиданно всё ей рассказал.<br />Она говорит: - Тоже мне проблема! Три штуки! Мне как раз мазер на сапоги и шубу дала, а сейчас уж весна. Покупать всё равно не буду. Приезжай завтра в восемь утра на «Бабушкинскую», я тебе отгружу. К осени отдашь! Пошли танцевать!<br />Я один танчик с ней станцевал, а потом домой быстрей отправился. К утру готовиться и чтобы счастье не расплескать.</p><p>Уже полтора часа я околачивался рядом с метро «Бабушкинская». Замёрз страшно (надо было хоть шапку надеть), а её всё не было. И Лёшке два раза звонил, с постели его поднял, от дела отвлёк. Девчонку эту в компании никто не знает – чья-то подружка привела. Как зовут, тоже не помнят. И чего я у неё телефон не взял?! Постеснялся. Подумал: вот даст деньги, тогда я её и в ресторан приглашу, и вообще… А то решит, что я ей не верю, проверять буду… Дурак! Конечно, она меня разыграла. Или как-нибудь заковыристо кинуть хочет. Во всяком случае, полтора часа вполне достаточно, чтобы понять: чудес не бывает. Повернулся и пошёл к спуску в метро. И вдруг она летит. Раскраснелась вся. – Понимаешь, у меня бабки на другой квартире! Пока такси поймала, пока что… А он сломался… А у меня часы отстали…<br />Я слушал, как в тумане. А глазами всё сумочку искал, где деньги «мои» должны быть. А сумки-то и нет. Наконец, она из кармана свёрточек достаёт: - Нá вот, я побежала!<br />Еле, еле удалось мне телефоны свои дать, и у неё взять. – Пока, - говорит. – Не забудь на новоселье пригласить.<br />Оказалось, её Мариной зовут.<br />Квартиру я оплатил, а к августу даже деньгами для отдачи обзавёлся. Звонил ей раз пятьсот. Но с одной квартиры она съехала, второй номер не отзывался, потом мужик какой-то подошёл: - Не звони сюда больше! Убью!<br />Встретил её года через три. Грустную. Очень красивую. В ночном клубе. С двумя шикарными мужиками. Сначала узнавать не хотела, потом даже обрадовалась: - Ну, как, купил квартиру? Когда покажешь?<br />Я прямо обалдел – мужики волками смотрят.<br />– Когда хочешь! – говорю.<br />- Хочу сегодня! – и берёт под руку.<br />И, представляете, мы поехали! Мужики на дорогой «Тойоте» чуть не до самого дома за нашим такси гнались. Потом отстали. Я у неё ничего спрашивать не стал. Дал тапочки, три штуки баксов принёс, «Мартини» налил. И переночевали по-взрослому. Девчонка потрясающая!<br />Утром просыпаюсь – на столе записка: «Спасибо, милый!». А под запиской мои, то есть её, три тысячи. И это в девяносто восьмом! Через месяц после дефолта! И какое-то время я был очень высокого мнения о своих мужских способностях, но последующие подружки меня слегка на место поставили. Где ты сейчас, милая?</p><p>Эмиграция</p><p>Огромный, - так по крайней мере казалось стоящему на краю пирса Висенте, - корабль «Сонтей» навис чуть тронутым ржавчиной широким бортом над длинной вереницей детей и взрослых, выстроившихся к лязгающему цепями дощатому трапу. Вдали, на окраинах города рвала воздух гулкая канонада: хорошо вооружённые и полностью укомплектованные части генерала Франко теснили републиканцев по всему фронту.<br />Соледад Сепико – фигуристая черноволосая красавица, мать Висенте, с улыбкой погладила по голове маленького Луиса:<br />- Не плачь, Луси! Это ненадолго. Побудете с Висенте в Советской стране. Пока мы тут разберёмся. Товарищ Сталин о вас позаботится. Он обещал.<br />В отличие от других родителей, Соледад не плакала – жена революционера, она прекрасно понимала, что детей нужно увезти от бомбёжек, увезти от ужасов войны, которая могла продлиться не один месяц. А самым безопасным и самым лучшим местом на земле был Советский Союз, бескорыстно помогающий её Родине оружием, продовольствием и добровольцами, приезжающими инкогнито помочь испанским братьям в их борьбе.<br />Очередь на посадку уже приближалась к трапу.<br />- Висенте, ты отвечаешь за Луиса! – перед самым трапом мать передала старшему сыну объёмистый чемодан.<br />Висенте деловито вытащил из брюк ремень и чуть подтянул лямочки на поясе повыше карманов. Брюки хорошо держались и без ремня. Висенте застегнул ремень, продев его в ручку чемодана, и, придерживая двумя руками, пристроил на правое плечо.<br />- Ценности продай только в самом крайнем случае! Всем необходимым вас и так снабдят! – добавила Соледад, целуя обоих на прощание.<br />Раздался хриплый гудок. Все 1499 поднявшихся на борт детей выстроились вдоль поручней с поднятыми в республиканском приветствии сжатыми кулаками: «Но пасаран!» <br />Когда корабль медленно валко развернулся, Соледад отогнула указательный и средний пальцы и её сжатый кулак превратился в двуперстие, которым она тайком трижды перекрестила пенный опадающий след.<br />Заплакала женщина, только когда флаг на корме корабля поравнялся с маяком, стоящим у выхода из бухты в открытое море.</p><p>В Кронштадте их перегрузили на два пароходика, которые в три приёма доставили маленьких эмигрантов в Ленинградский порт. Там, накормив детей из полевых кухонь и промучив полуторачасовой пионерской линейкой с речами на русском языке, руководящие товарищи, поколдовав над списками, распределили их по специально созданным интернатам под Питером и Москвой. Висенте с Луисом попали под Москву.</p><p></p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11484 Thu, 05 Apr 2012 05:08:19 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11476 <p>…без пятнадцати два Буркова во второй раз поехала подслушивать под двери квартиры на четвёртом этаже, куда поздно вечером мой сосед Мишка с другом провели двух девиц. Разболтанный лифт, громыхая, тащился вверх. Она посмотрела в зеркало и осталась довольна решительным выражением своего лица. Оттуда на нее смотрела суровая волевая маска с мужскими директорскими складками вокруг рта. <br />«Ну и хорошо, - подумала она, - на то здесь и поставлена».<br />Лифт в очередной раз качнуло, качнулось и зеркало. И тут она увидела, что обрамленное в багетную рамку, оно держится только на одном – верхнем – болте. Она оттянула раму с зеркалом вбок, и там, как за каминным ковриком в каморке папы Карло, обнаружилось квадратное сквозное окно, за которым на очень приличном расстоянии медленно двигалась вниз металлическая сетка шахты.<br />Не будь лифтерша женщиной, может быть, она бы и не заинтересовалась шахтным пролётом, но, хотя и довольно формально, она всё-таки ею была. Кроме того, кто-то постоянно бросал в шахту окурки, а сейчас ей как раз предоставлялась шикарная возможность заглянуть вниз и зорким глазом-алмазом определить марку бычков, а значит – и нарушителя. Всё-же из осторожности она сначала высунула руку и даже не достала до сетки. Тогда она сняла фуражку и, придерживая правой рукой зеркало, выглянула, с любопытством рассматривая внутреннее устройство шахты…<br />Вся штука в том, что у лифтов есть противовесы. Даже если лифт движется медленно, то сложение его скорости и двигающегося в противоположном направлении противовеса даёт уже… в общем, довольно быстро…<br />Сыщики рты закрыли, а молодой говорит:<br />- А можно посмотреть ваши документы?<br />- Вон справа от вас на полочке паспорт…<br />- Да нет, - медицинские… Вы что, ходячий?!</p><p>Я не очень удивился. Со мной после аварии и не такие чудеса случались. Одни видения чего стоят! А я всё думал о противовесе, убившем лифтершу. Как-то уж это до отвращения символично. Похоже, что у каждого человека есть свой противовес, в котором все его грехи скапливаются и, когда начинают перевешивать - тут уже кранты. Только грехи не в христианском смысле, а в самом что ни на есть человеческом. Вот взять эту Буркову: много ли она заповедей нарушила? Может быть, и мало, а сколько людей в свои молодые годы погубила, да и в последнее время тоже не ленилась. Вот её «противовес» и стал перевешивать. Перевешивал, перевешивал и перевесил. Скользнул вниз по своим рельсикам, чем-то чёрным смазанным, и всё.<br />А сам-то я?! Хорошо про других рассуждать да умничать! Сам-то я, ЧЕМ равновесие нарушил, что судьба довела до жизни такой?!</p><p>Хороша идея записывать про своё существование. Типичный пролог получился. Надо попытаться постичь смысл случившегося, поискать выход... А для этого необходимо «отмотать плёночку назад», вспомнить, с чего всё началось.</p><p>Что такое загорать</p><p>- Гош, ну мы что, так никуда и не поедем?! Август уж через неделю! – Наташа убирала тарелки.<br />- У меня ещё три плановых операции! Ты же знаешь!<br />- У тебя всегда операции! Пусть Хворостов сделает! Ты что незаменимый?!<br />- Тогда и начальником отделения пусть будет Хворостов?! А его Светка будет в шубах ходить?!<br />- Не, такой «хоккей» нам точно не нужен! Ну, а правда, может можно что-то придумать? Инна вон вся извелась! Ни разу моря не видела!<br />- Ладно, я Леониду позвоню. У него знакомые в Четвёртом управлении. Спрошу, как они с Ольгой в прошлом году ездили.<br />- Позвони прямо сейчас!<br />- Он на работе, не буду я сейчас звонить! Вечером позвоню, обещаю!</p><p>Обязательный Леонид перезвонил на следующий день, и уже во вторник Егор положил перед Наташей две путёвки. В Пицунду! В ведомственный пансионат! На две недели.<br />- Смотри, там даже лифт специальный есть к морю! Питание трёхразовое! – восторгалась Наташа. – Гош! Люблю тебя!<br />Она подошла к сидящему мужу сзади, закинула его голову назад и стала целовать в щёки, в подбородок, в пышные усы.<br />В комнату вошла маленькая смуглая девочка и с любопытством уставилась на целующихся родителей.<br />- Мам! А папа, что, кушать хорошо стал?<br />- Папа у нас всегда хорошо кушает! Папа нас с тобою к морю повезёт, загорать будем!<br />- А что такое загорать?<br />- Под солнышком валяться! Кожу румянить! – Наташа уже стояла перед зеркалом, разглядывая своё миловидное лицо. – Хотя тебе-то это не обязательно! Ты и так у нас уродилась, как негра!<br />Егор подошёл к жене и обнял её, Инна тут же попросилась на руки. Отец поднял девочку, и в большом овальном зеркале отразилась плакатная семейная пара: муж, жена и ребёнок. Только у взрослых была классическая московская белая кожа, а лицо смеющейся девочки отливало тёмным золотом Южной Америки, оливковой экзотикой острова Пасхи.</p><p>Беда (дневники Вячеслава)</p><p>Как это всегда бывает, несчастье подкралось незаметно. Она напилась на вечеринке в ночном клубе, потом на дне рождения подруги, потом на своём собственном дне рождения. Всё бы ничего, но появилась агрессия. По отношению ко мне. – Пошёл в жопу! – говорила она мне на все робкие попытки как-то её урезонить. Причём это всё прилюдно. Я замечал сочувствие в глазах немногочисленных знакомых и интеллигентное злорадство на лицах людей, которых считал своими друзьями.<br />В последний раз перед несчастьем – перед моим несчастьем, она напилась до полной потери памяти. Мы проводили гостей, причём я старался, чтобы все как можно быстрее ушли – пока она ещё держится на ногах. Где-то на дне истерзанного сознания ещё теплилась надежда, что гости остаются в неведении, какую пытку каждый раз мне приходится выдерживать, оставшись с буйно помешанной в четырёх стенах после их ухода. В общем, все ушли, а она вознамерилась накормить кошку, которую я уже кормил. Насыпала в чашку еды и требовала от бедного животного, чтобы оно ело. В результате она упала, ударившись о стол, кричала, визжала, понося весь белый свет, а уж меня так в первую очередь. Потом она рухнула в коридоре, потом в комнате. Наконец угомонилась.<br />Молодая, симпатичная женщина с высшим образованием, выпив, она совершенно теряла человеческий облик. В ней подымалась дремучая злоба, замешанная на зверином желании двигаться, хохотать, орать, плакать. Приступ обычно длился от двадцати до сорока минут, после чего она засыпала там, где находилась в этот момент. На следующее утро ей всегда бывало плохо, она лежала целый день, чувствовала себя виновато, иногда просила прощения и, как маленькая, обещала больше никогда не пить. Или пить совсем чуть-чуть. Я оттаивал, проникался жалостью и любил её больше обычного. Но так бывало раньше.<br />начало <a href="http://top4top.ru/maxkap/posts/11466">http://top4top.ru/maxkap/posts/11466</a></p><p>На этот раз, едва очнувшись, прямо с утра она пошла в атаку.<br />- Посмотри, какие у меня синяки! – она показывала несколько жутких синяков по всему телу. Это были следы её вчерашнего выступления, когда она, как говорят в народе, «углы сшибала».<br />- А чего ты хотела?! – сказал я, обалдевший от странного подозрения, сквозившего в её голосе.<br />Короче говоря, тема была такая: мать моего соседа якобы подучила меня подлить жене в шампанское некоего лекарства-отравы, после чего простодушная жена отключилась, а я при помощи молотка и плоскогубцев некоторое время её изощрённо пытал, теша свои садистские наклонности. Неопровержимые доказательства моего преступления были налицо:<br />1. она ничего не помнит о вчерашнем, а раньше всегда помнила. <br />2. на днях я курил на лестнице и разговаривал с матерью соседа.<br />3. синяков такой формы у неё раньше никогда не было.<br />4. так все делают, когда хотят отучить кого-нибудь от выпивки.<br />5. в кухонном столе уже год лежат молоток и плоскогубцы.<br />6. очевидно, следующим моим шагом станет её убийство.<br />Кроме последнего пункта, всё это, конечно же, было полной чепухой.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11476 Wed, 04 Apr 2012 05:51:28 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11466 <p>По настоятельной просьбе Сергея Мирова начинаю здесь публиковать роман с продолжением.</p><p> История реального человека, которому Интернет спас жизнь</p><p>Каждый человек – целый мир (дневники Вячеслава)</p><p>- Вокруг меня книги: жизнеутверждающие, весёлые, - типа О’Генри. И «Блистающий мир» Александра Грина. И другие его рассказы и повести. Всё полуволшебное, светлое – красивые города, романтические люди. Есть также телевизор. Есть старенький видеомагнитофон. Есть пожилой компьютер, который невозможно подключить к Интернету - чего-то там не хватает. Есть телефон, но всё больше молчит. А счастья и здоровья нет. Пощипываю себя для развлечения за ногу – никаких ощущений. Научился садиться и перебираться в каталку. Могу даже иногда поесть что-то приготовить. <br />Когда живёшь обычной жизнью, даже мысли такой не бывает – посидеть, подумать. А тут времени сколько угодно. А думать вроде и не о чем. Можно, конечно, мечтать: – о богатстве, о здоровье. Хотя в моём случае наличие здоровья прямо зависит от богатства. А заработать денег без здоровья… В общем, тяжко. Самое б милое дело – книгу написать. Время есть, никто не мешает. Вон тот же О’Генри самые свои солнечные рассказы – «Вождь краснокожих», «Пимиентские блинчики» и ещё ряд других в морге написал. Он на каторге был, и там ему помогли в морг устроиться. Вот и писал он среди мёртвых. У меня тут, слава Богу, не морг. Но я не знаю, о чём писать. Он знал, а я нет. А потому попробую описывать, что со мной происходит. Так сказать, для пробы пера. Кто-то из умных изрёк, что каждый человек – это целый мир, достойный как минимум одной книги. <br />Мысль эта понравилась. Я нашёл большую общую тетрадь, сладострастно вырвал из неё первые три страницы, исписанные мелкими каллиграфическими итальянскими глаголами (когда-то жена пыталась учить итальянский) подложил поднос для жёсткости и начал:<br />«… месяца два назад звонила Румянцева из двенадцатой. Её четырнадцатилетняя Лилька ключ от моей квартиры имеет. И раза два в неделю мне за продуктами ходит. Хорошая девчонка, ведёт себя солидно, понимает, что мне без неё никуда. – Вы бы побрились что ли, дядя Слава! Заросли как… как… - и, не подобрав приличествующего сравнения: - В общем, сильно заросли…<br />Пришлось реанимировать старую электробритву. Так вот, Румянцева по сто рублей с квартиры собирала. На зеркало в лифте, которое кто-то украл. Кому нужно зеркало из лифта?! Но видимо, кому-то нужно. Румянцева – активистка, старшая по подъезду, задумала теперь врезать зеркало в стенку. Чтобы уж никто не украл. Дело хорошее, но ей невдомёк, что обращаться к инвалиду с крошечной пенсией за деньгами на какое-то зеркало, в которое он возможно никогда и не посмотрится, по крайней мере, бестактно. Но её звонок был единственным за десять дней, и я так обрадовался, что деньги дал. Лишив себя на неделю ежедневного мороженого, к которому последнее время пристрастился. Через неделю Румянцева доложила, что Борька (местный пьяница – мастер на все руки) уже вырезал в задней стенке лифта дыру, но никак не может придумать, как укрепить новое зеркало с наружной стороны, то бишь из шахты. Вот дураки-то! А недели через три с утра раздался звонок в дверь…<br />Я проснулся и нажал на кнопочку у кровати (ребята провели) и спрашиваю, кто там? – Откройте, милиция!<br />Бояться мне нечего, а в моём скучном положении - развлечение большое. Открыл (ещё одна кнопочка). Заходят двое. Один, постарше, глазами побегал: - Ой, - говорит, - как у вас тут всё… На вашем этаже убийство! Мы жильцов опрашиваем, - может, слышали чего...<br />И стал рассказывать. А я закрыл глаза и прямо видел то, о чём он говорил: <br /> … в лифте в луже крови неловко подвернув правую руку, лежит старший лейтенант в отставке Буркова В.Н. – наша лифтерша. Её несуразная фуражка с облезлым кантом валяется на линолеумном лифтовом полу, короткие седые волосы растрепались и на затылке сцементировались запекшейся кровью. В правой руке зажат конец черного шнурка с ключом от подъезда.<br />Лифтерша убита сильным ударом тупого тяжелого предмета по затылочной части черепа, то есть у нее случилось проникающее ранение, несовместимое с жизнью, повлекшее за собой немедленный летальный исход. Кто-то пешком спустился вниз – дверь на улицу оказалась закрытой изнутри. Ясно, что убил кто-то из подъезда. Причем лифт с телом стоял на моём четвёртом этаже… <br />Вскоре прибыла бригада с Петровки. Они привезли с собой громадного немецкого овчара Шторма, который первым делом отметился у лифта, а вторым делом принялся лизать кровь в кабине – еле оттащили. Не занятые в урезонивании Шторма работники снимали отпечатки пальцев на ручках, кнопках и зеркале лифта, на дверях, на чёрном козырьке лифтерской фуражки и вообще на всех поверхностях, доступных их умелым действиям. Петровские специалисты определили момент смерти, произошедшей 37 минут назад...<br />И тут меня будто обухом стукнуло. Наступило мгновенное просветление. Я попросил милиционеров присесть, они нехотя согласились.<br />А у меня уже перед закрытыми глазами прокручивалась вся картина печальной кончины лифтерши. И ведь до этого никогда я так быстро преступления не раскрывал, - да, честно говоря, вообще никогда не раскрывал.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11466 Tue, 03 Apr 2012 05:29:43 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/11011 <p>В субботу 28 января в Московском Доме Кино на Васильевской состоится презентация моего нового фильма. <br />Сбор гостей в 17.00., будем угощаться портвейном "777" (три топора) и закусывать плавленными сырками. Это кроме шуток. <br />В 18.00. - концерт. Участвуют "Оловянные Солдатики", "Красные Дьяволята", "Жар-птица" ("Алиби"), "Удачное Приобретение", "Второе Дыхание" и "Роктябрята". Потом - собственно, само произведение документального киноискусства.<br />Приходите, Топовцы! Всех проведу по блату!</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/11011 Fri, 27 Jan 2012 07:49:32 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/10590 <p>СОЧИ — ТЕМНЫЕ НОЧИ (1985г)</p><p>Темная южная ночь. Вязкая темнота, никакой разницы между открытыми и закрытыми глазами. Я стою на узеньком карнизе, уцепившись за стену всеми своими мурашками. Правой рукой держусь за ржавый штырь, забытый каким-то альпинистом, левой — за майку. Пальцы моих ног свисают над бездной. От свежего ночного ветерка довольно прохладно, далеко внизу мелькают огоньки редких машин, а в голове - мысли о прикованном Прометее. Время остановилось, но вот-вот прилетят орлы клевать печень. Очень страшно, решаю глаза все-таки закрыть...</p><p>И начинался-то этот день в Сочи довольно необычно — не с пляжа. С утра пошел небольшой дождь, потом прояснилось, и я отправился вместо моря в зал, где мы работали, посмотреть, что да как.<br />Аппаратура наша уже стояла, но сцена была занята: заканчивалась генеральная репетиция какого-то смотра, фестиваля или еще чего-то.<br />В зале маялись человек сто отдыхающих, забредших на громовые звуки тяжелого металла. Звуки издавали бойкие ребята в атласных костюмах.<br />Потом вышел конферансье и стал что-то настойчиво спрашивать у зрителей. Тут я отвлекся, потому что музыканты за спиной ведущего стали совершать какие-то молодецкие выпады, садиться на полушпагат, а гитарист даже довольно сносно лягнул басиста.<br />— Вы, глядя на ребят, ничего не замечаете, — напирал конферансье, — ничего? А?<br />Сам он, естественно, думал о чем-то своем, наболевшем, и на своих вопросах не концентрировался.<br />— Ну, ничего не замечаете? — в третий раз пристал он к равнодушным зрителям. Те, в свою очередь, присмотрелись повнимательнее, и наконец дядька в третьем ряду громко сказал:<br />— Да они же все бухие!<br />— Да нет же, нет, — испуганно закричал ведущий, — я хотел сказать, какие они стройные и ловкие, а потому, что занимаются каратэ, и вот как раз сейчас и песня будет о каратэ.<br />Прослушав, как «бухие» поют самопальную песню о силе и духе, я вышел покурить.<br />Когда вернулся, похоже было, что все зрители из зала переместились на сцену и, держа в руках меню, довольно стройно под руководством того дядьки пели кантату «Ленину слава».<br />«Ленину слава, слава в веках, слава, слава, слава, — пел хор, не балуя разнообразием, и наконец последним мощным аккордом, от которого задрожали древние стены филармонии, закончил: — Сла-а-а-а-ва!»<br />— Слава, снимай софиты, — раздался из осветительной ложи простуженный бас.<br />Я вышел на улицу и мимо красивого транспаранта «Деньги в кассу — искусство в массу» направился все-таки к морю.<br />Встретил Андрея, обрадовались оба: ну конечно, аж всю ночь не виделись. Он говорит:<br />— Давай погуляем, потом сожрём что-нибудь, а там и концерт.<br />Я-то с радостью согласился, с ним обедать всегда здорово: и суп горячий подадут, да и кофе запросто найдется.<br />Ему тоже со мной приятно. Так-то на улице проходу не дают, а тут я вроде телохранителя, морду зверскую сделаю, то локотком кого ототру, то на ногу вовремя наступлю.<br />В общем, идем оба, радуемся. Через рынок прошли — ничего особенного. Обычный мощный и высокий звук «с» висит — это когда несколько сотен покупателей одновременно шипят: «Совсем с ума сошли».<br />Дальше мимо аптеки идем — очередь огромная, наверное, выкинули что-то. Ведь у нас как? Если «выкинули», то должны тут же моментально «расхватать». Судя по количеству женщин в очереди, «расхватывают» скорее всего вату. Я бы в другом случае их за километр обошел, но Андрюшка на витрине что ли увидел для горла хорошее заграничное средство, которым он часто профилактику на себя оказывает и которое в Москве трудно достать.<br />— Зайду, — говорит, — может, без очереди артисту дадут.<br />Ну, минут десять ходил орлом перед прилавком, лицом торговал, и действительно, задерганная продавщица подняла голову, уронила вату, обомлела и кричит не своим голосом:<br />— Зинка! Иди быстрее — Корнелюк пришел!<br />В общем, купили мы средство и 6 кг ваты и пошли в универмаг.<br />Насчет Корнелюка-то — это, в общем, редкость большая вышла, а так народ своих героев в лицо хорошо знает, к Андрею на улицах подбегают, требуют автограф, не имея ни ручки, ни бумаги, приглашают на званые и незваные обеды и вообще всячески дают понять, что узнали: кто улыбнется, кто рожу скорчит. Ему-то, конечно, все это страшно надоело, но делать нечего — сам виноват.<br />Вот и в универмаге идем, люди мы солидные — за тридцать с гаком, и вдруг от компании каких-то вахлаков сопляк разлетелся. Глаза безумные, слюна течет — хлоп Макара по плечу:<br />— Андрюха (видали, как!), Андрюха! Когда у нас в Сыктывкаре будешь?<br />Андрей руку его стряхнул, говорит спокойно:<br />— Завтра, в 8.30.<br />— Ага, спасибо, — закричал тот и радостный побежал своих обрадовать.<br />Я помню, в Дрездене пошли в воскресенье в зоопарк, считающийся одним из лучших в Европе. И все бы хорошо, но по случаю праздника туда отцы-командиры советскую воинскую часть привели.<br />Меня в сторонку оттерли к аквариуму, и тут расхристанный сержант к своим подбегает:<br />— Кончай, салаги, гуппями любоваться! Там Макаревич живой!<br />И показывает военный билет, где рядом с подписью военкома размашистое «А. Макаревич». И они, как стадо дрезденских слонов, понеслись куда-то. Мы потом еле оттуда свалили.<br />В общем, с ватой и улыбками выходим на набережную. Море спокойное, красивое.<br />Тут же какие-то морячки окружили.<br />— Мы, — говорят, — с нового краснознаменного украинского черноморского ракетоносного гвардейского крейсера «Князь Мышкин-Таврический».<br />Я говорю:<br />— Что-то больно длинное название.<br />Они улыбаются:<br />— Ну, мы-то покороче, сокращеннее зовем, — и любовно показывают на бескозырки, — просто «ИДИОТ». Андрей Вадимович, можно с вами сфотографироваться? У нас на «Идиоте» «Машину» ох как любят.<br />Не вопрос. И «идиотовцы» строем с песней «Я пью до дна за тех, кто в море» удалились, а мы пошли обедать.<br />В ресторане хорошо, пусто. Официант быстро подошел — меню и все такое. Я смотрю написано: «Пиво жигул.свеж.».<br />— Андрюш, давай по бутылочке пивка.<br />Вообще-то, ни он, ни я пивом не увлекаемся, но на улице жара, и так с борщом пива захотелось. Он говорит:<br />— Давай, только оно, наверное, теплое.<br />Заказали. Буквально через 20 минут приносят две бутылки аж запотевшие, как из рекламного клипа. Я обалдел и у официанта спрашиваю:<br />— А что случилось? Почему пиво холодное?<br />Официант, молодчага, не растерялся и говорит, разводя руками:<br />— Извини, командир, обогреватель сломался.<br />Короче, поели мы, как я и ожидал, и даже кофе нашелся, и пошли. Андрей — в гостиницу отдыхать, а я — на площадку, об успехе концерта нервничать.<br />Минут за двадцать до начала сижу в зале за пультом, делаю вид, что все проверяю. Слышу разговор за спиной. Тонкий такой голос мальчишеский говорит:<br />— Смотри, Хриня, аппаратуры сколько! Наверняка под фонограмму концерт ставить будут.<br />— Да не, — Гриня отвечает (и правильно отвечает), — «Машина» под фанеру не работает.<br />Я на этот разговор внимания особого не обращаю. Уж сколько раз умные зрители пытались меня уличить, что, дескать, под фонограмму.<br />Мне-то эти дела как профессионалу только приятны. Значит, работаю я, как студийный магнитофон.<br />Но тут тот, с тонким голосом, опять возражает:<br />— А я тебе ховорю — сейчас усе под фанеру. Давай вон у Робин Худа спросим. Слышь ты, Робин Худ!<br />Это он на мою прическу с хвостом намекает, но я на такую дешевку не покупаюсь, продолжаю своими делами заниматься.<br />— Слышь ты, Робин Худ членов, оглох, что ли, в натуре? Фанера или нет?<br />Ну, скажу я вам, я прямо весь закипел. Кто такой он, и кто такой — я! Надуваюсь, как колбаса, думаю: ну, сейчас порву на фашистские знаки. Оборачиваюсь и вижу: сидит парниша на трех креслах, грудь у него такой ширины, что на майке десятисантиметровыми буквами легко умещается лозунг «Учиться упорно военному искусству!». Причем в слове «упорно» буква «у» написана вроде бы отдельно, что несколько меняет цитату.<br />Он опять переспрашивает:<br />— Фанера или нет?<br />Я, как хороший компьютер, за доли секунды перебрал возможные варианты ответа и остановился на смелом «Нет».<br />— Ну вот видишь (это Гриня). Я же тебе говорил.<br />Начинается концерт. Хотя это мой уже где-то полутора тысячный, работы много: в этой песне надо особенно собраться — трудна для разборчивости, вот здесь можно и расслабиться, а вот несколько любимых песен, тут все в кайф.<br />Двое основных шоуменов группы Маргулис и Подгородецкий стараются вовсю. Саша Кутиков, сначала не одобрявший балагана на сцене, впоследствии несколько смягчился и сейчас с удовольствием подыгрывает в мизансценах. Андрей сдержанно улыбается.<br />Как все добрые жизнерадостные люди, он очень смешлив. Его может рассмешить буквально все: и стоящая за кулисами с открытым ртом собака, и чересчур пьяный, обманувший охрану зритель, отплясывающий гопака на сцене в медленной песне, и, конечно, Петькины искрометные фортели.<br />В этих случаях Андрюша бросает петь, и инструментальная часть композиции удлиняется.<br />Редко ли, часто ли, но хохотали на сцене все, а как известно, особенно трудно одновременно хохотать и петь (это в опере легко), поэтому наши пытались использовать различные народные способы, чтобы прекратить безобразие. Например, щипать себя до синяков, бить по щекам и т.д.<br />Ведь чтобы предотвратить чихание, достаточно погладить себя по переносице (так, во всяком случае, утверждают).<br />Наконец, Андрей решил пресечь этот некоторый волюнтаризм и как раз в этот день перед концертом авторитетно обучил остальных единственно верному и безотказному способу — нужно перекрыть доступ информации. Для этого необходимо всего-навсего на секундочку закрыть глаза и заткнуть уши.<br />Я тут же попробовал, и действительно, стало очень грустно. Но Петька сказал, что все это ерунда, и обещался на концерте скакать таким козлом, что ничего не поможет.<br />Андрей вышел полный решимости и до контрольной «козлиной» песни держался просто-таки молодцом.<br />Петр Иваныч сделал цыганский заход и выкатился клубком к ногам Макара, затем, превратившись в располневшего кенгуру, пошел вприсядку.<br />Андрей улыбнулся один раз, потом на первую улыбку набежала вторая, затем третья. Он бросил играть, перестал петь, закрыл глаза, заткнул уши и последующие 20 минут хохотал уже AD LIBITUM (без сопровождения).<br />Тем временем под громовые аплодисменты концерт кончился. Ко мне подошли несколько зрителей с вопросами и претензиями. Опять дурацкие понты про фонограмму, правда, один умник с Украины пошел еще дальше и ошеломил меня вопросом:<br />— А вот ваш ударник палочки крутит взаправду чи это видеозапысь?<br />Только я от него отбился, разъяснив, что это компьютерная графика, как еще трое подваливают.<br />Дело в том, что в одной из песен: «Она мечтает свалить из СССР» уже в конце Маргулис в своей негритянской манере пел некие подпевки без слов. Потом выяснилось, что для этого места шикарно подходят стишки: «Эне бене раба, квинтер, финтер жаба». Так Женька время от времени и пел, а на этом концерте, увлеченный Петькиным шоу, спел обычный вокализ - без слов.<br />Вот и подходит ко мне какой-то тип с носом и дружками и с шашлычным акцентом говорит:<br />— Здравствуйте, я — жаба.<br />Я посмотрел на него — не очень похож. Хотя…<br />— Почему сегодня про меня не спели? Я вчера был на концерте — пели, а сегодня привел старших братьев — так нет. Они, кстати, тоже жабы.<br />Я посмотрел на старших жаб. Да нет — обыкновенные козлы.<br />Ну, я человек вежливый:<br />— Извините, — говорю, — граждане жабы, такого больше не повторится.<br />— Да не жабы, а Джаба — это наша фамилия.<br />— Тем более, — я посмотрел задумчиво на все еще хохочущего на пустой сцене Андрея и пошел к выходу. Тут все и случилось.<br />Прохожу еще мимо гримерной комнаты, а там к Кутикову подлетает какой-то ухарь и орет:<br />— Ты, что ли, бас-гитара?!<br />Саша посмотрел на него, как на пустое место, и ответил с достоинством:<br />— Я — человек!<br />Тот:<br />— А, спасибо, — и убежал. А ко мне девушка с цветами подходит. Ну, не то чтобы мне на концертах вообще цветов не дарили, но не так уж и часто. Поэтому я к ней особенное внимание проявил и даже спросил, что она вечером делает и не хочет ли пройтись со мной в гостиницу и поговорить там о поэзии и литературе.<br />А она просто так отвечает, зачем, мол, в гостиницу, если у нее квартира есть, и вообще, она на меня весь концерт смотрела, только выпить у нее дома ничего нет.<br />А я красивый тогда был и загорелый, как свинья, — ну чистый Робин Гуд. Побежал в буфет к Людке и хапнул две последние бутылки шампанского.<br />— Далеко, — спрашиваю, — идти-то?<br />— Да нет, — отвечает, — только в гору все, а так — прогуляемся.<br />Идем, луны нет, темно как... Сразу вспомнил: «В городе Сочи — темные ночи».<br />Через полчаса я уже все проклял. По моим подсчетам, мы уже давно вышли из города и должны вот-вот перевалить через Кавказский хребет.<br />Наконец, впереди замаячила какая-то темная громада с редкими светлыми окнами — пятиэтажный дом, стоящий на крутейшей горе.<br />На первом этаже было что-то вроде магазина, так что пролеты длинные, и к третьему этажу я уже подполз по-пластунски.<br />Ну, ничего: квартирка однокомнатная, просторная, чуть больше шкафа; девушка веселая, красивая; шампанское цело: я по дороге и нарты бросил, и собак, и продовольствие, а шампанское оставил.<br />Я девицу-то еще на горе успел два раза поцеловать, сделав вид, что споткнулся, поэтому мы с нею, уже как родные, сидим, выпиваем.<br />— Тут туалет-то хоть есть? — спрашиваю.<br />— Есть, конечно, — смеется, а потом с подозрением: — Фу, какой вы развратный.<br />Короче, в самый разгар ожидания начала алкогольно-сексуальной оргии раздается звонок в дверь.<br />Ну, кто бы вы думали? Точно! Муж из рейса вернулся пораньше.<br />У меня фантазия богатая: я тут же себе представил штангиста-мужа и себя, вылетающего с третьего этажа с продетой в рукавах шваброй.<br />Вот тут-то она и показала мне настоящее бабское хладнокровие.<br />— Миш, ты? — кричит, — я ща, я в ванной (там, оказывается, даже ванная была), — а мне на окно показывает.<br />Меня, конечно, уже пару раз мужья из шкафов вытаскивали, но вот с третьего этажа «клодвандаммом» выскакивать еще не приходилось.<br />Она говорит:<br />— Давай, давай, там карниз есть, — да так уверенно, что ничего другого мне и не остается.<br />Выбрасываю ноги, нащупываю карниз, а она говорит, чтоб сделал шаг влево — она окно закроет. Я делаю шаг, нащупываю какой-то штырь, вцепляюсь, слышу, как через форточку вылетает мой «Рибок», и абзац.<br />Если бы все не произошло так быстро, я бы никогда, я бы ни за что...<br />И вот стою. Упираюсь щекой в шершавый бетон. В квартире ни звука.<br />Как бы я сделал на ее месте: заманил бы муженька в ванную (помойся, милый, с дорожки) и выпустил Максика через дверь. Ни фига!<br />Наконец, хлопнуло что-то. Нет, не то. Это у них вторая «Шампань» пошла, потом погас свет, короткая возня, и опять абзац.<br />Сколько времени — я не знаю, темень, хоть глаз выколи (не мне, конечно, а мужу), — вот тебе, бабушка, и новый поворот.<br />Делаю еще маленький шаг влево, карниз кончается, дело — труба.<br />О том, что надо прыгать, да еще спиной, даже думать не хочется. Наконец, кое-как перевернулся.<br />Темная южная ночь. Вязкая темнота. Нет никакой разницы между открытыми и закрытыми глазами. Пальцы моих ног свисают над бездной. Справа, далеко внизу мелькают огоньки. Ноги и правую руку уже сводит, пощипываю и растираю их левой.<br />Очень холодно.<br />Постепенно низменные мысли о бабах и их кретинах-мужьях отступают, хочется думать о глобальном и вечном — о завтрашнем концерте. Где-то в глубине сознания вспыхивает опасение, что Андрею так и забыли сказать о конце концерта, и мы находимся примерно в одинаковом положении; начинаю нервно похохатывать.<br />Проходит недели три, и вот в необозримой дали, в толстой осязаемой гуще темноты возникает серая полоска, даже не полоска, а какой-то дрожащий блик. Неужели рассвет?<br />Закрываю глаза, считаю про себя до сорока семи, открываю — да, начинается рассвет, никаких сомнений. Но внизу по-прежнему темно. Что ждет меня там: острые камни, шипы искореженной металлической арматуры, просто голый асфальт — это важно, это жизненно важно.<br />Еще раз закрываю глаза, чтобы, выждав, увидеть все сразу. Страшно, ох, как страшно их открывать. Потом, испугавшись, что могут пройти еще сутки и будет опять темнота, поднимаю веки.<br />Прямо подо мною ровненько стоят десятиметровые кроссовки «Рибок», а рядом уложен гигантский макет бутылки из-под портвейна.<br />Я моргаю, фокус изменяется, и отчетливо вижу, что нахожусь в полуметре от земли.<br />Теперь проблема слезть. Ноги и туловище окостенели. Отталкиваюсь левой рукой от стены и оказываюсь через мгновение стоящим на земле и обутым в собственные кроссовки. Шнурки болтаются, но нагнуться нет никакой возможности.<br />После гигантского усилия переставляю левую ногу сантиметров на тридцать, затем подтягиваю к ней правую, потом еще и еще, и через некоторое время оказываюсь перед подъездом с другой стороны.<br />Без всякого удивления, но с отвращением понимаю, что дом, стоящий на очень крутой горе, имеет с одной стороны пять этажей, а с другой — неполных три. И да наплевать на них на всех.<br />Местность вокруг напоминает украинскую деревеньку, только дом уродливым зубом торчит на пригорке.<br />Переставляя «подставки», как Роботек, двигаюсь вниз, в направлении далекого моря.<br />Пейзаж совершенно деревенский: слева одноэтажный покосившийся продовольственный магазин «Мираж» с примерзшей к нему пригорбачевской очередью, справа глинобитные гоголевские мазанки, украшенные антеннами спутникового телевидения.<br />Способ, которым я передвигаюсь, напоминает краба или движение иголки у швейной машинки «оверлок».<br />Со стороны я, наверное, кажусь девушкой, оставившей свою невинность пяти-шести мужикам сразу, или наездником-новичком, проскакавшим миль четыреста по горам.<br />Наконец, останавливаюсь в тенечке около раскидистой палки с бельевой веревкой, хватаюсь левой рукой за веревку, отдыхаю.<br />Надо же, думаю, как может один и тот же человек быть похожим на все сразу, потому что сейчас я похож на небольшую опору линии высоковольтных передач.<br />Внизу под моими ажурными пролетами лежит человеческое существо мужского пола лет четырех-пяти. И по недвусмысленной позе, сильному запаху и хамскому выражению на недетском лице безошибочно определяю, что он — «в хлам», хотя издали похож на мертвого.<br />Судя по загадочному названию продмага — «Мираж», где-то рядом должен находиться и детсадовский вытрезвитель «Детский лепет», куда, наверное, его можно выгодно сдать.<br />— Ты что это, хлопчик, с ероплана упал? Идешь, как летчик Маресьев с переломанными ногами?<br />Поворачиваю голову: рядом стоит полная румяная тетка с добрым лицом, смотрит участливо.<br />— Да вроде того, мамаша, я же советский человек.<br />Тетка на старом мужнином галстуке держит небольшую козу — или купила только что, или, наоборот, убивать ведет. Коза как коза, только я этих животных уже давно ненавижу.<br />А то меня как-то в Киеве пригласили сфотографироваться верхом на настоящем горном козле. Я-то, конечно, всегда с радостью, но козел-то уж шибко бойкий. Я пока на него усаживался, двое его за рога держали, а то он все норовил рогом мне под ребро сунуть. Наконец сел, держу крепко обеими руками. Рога острые, здоровые, как руль у мотоцикла «Харлей-Дэвидсон-750». Ну, сделали они пару снимков и пошли курить. «Догоняй», — говорят. А я, если одну руку отпущу, второй уже не справляюсь: козел прямо в сердце ткнуть хочет, — а уж о том, чтобы два рога бросить, и речи нет. Потом уже узнал, что это у них шутка такая, а так два дня просидел, начал уж от скуки кругами гонять, то рысью, то галопом, объездил как следует и прямо на нем в Москву прискакал.<br />Все бы ничего, только разгорячился козел, и пахнуть от него стало как... как... ну, натурально, козлом.<br />Меня подруга моя в Москве встретила, поцеловала, потом принюхалась, глаза заблестели:<br />— Пойдем, — шепчет, — скорее сексом заниматься. Ты — настоящий зверь.<br />В общем, тетка с козой говорит:<br />— Ты, товарищ летчик, насчет ребенка не сумлевайся. Он соседский, а они вчерась на свадьбе вишневку самодельную хлестали, вот он «пьяной» вишни и нажрался. Я сейчас ему опохмелиться принесу, а ты времени не теряй, иди, получай свою звезду героя.<br />В это время бутуз приоткрыл правый глаз и пробормотал хриплым человеческим голосом:<br />— А ну-ка пасса, а ну-ка исса.<br />Как ни странно, я сразу понял, что это он так говорит: «Поди сюда» или «Иди сюда», — но обращается к тетке, наверное, по поводу опохмелки.<br />Поплюхал я дальше и думаю: чем же она его опохмелять будет? Чем обычно детей опохмеляют? «Педди Грипал» — это вроде для собак, «Вискас» — для кошек. А есть ли, вообще, универсальный рецепт опохмелки, кроме как не пить совсем? Видимо, у каждого свой. Где-то я читал, что рецепт знаменитого американского саксофониста Чарли Паркера начинался словами: возьмите две пинты виски... Ну да ладно, тетке видней. Не впервой, видимо, да и лицо у нее хорошее.<br />Около филармонии стоят трое жаб, меня поджидают, видно, вопросы еще кое-какие остались. Только зачем вопросы с дубинами в руках задавать.<br />Я остановился, опешил.<br />Правда, они как меня увидели — тут же упрыгали кто-куда. Мне уже в Москве таэквондист знакомый все разобъяснил. Он раньше на соседа злой был, так поехал в Корею на десять лет таэквондо изучать, потом приехал и расколотил соседу всю морду лица.<br />— Покажи, как ты стоял, — говорит.<br />— Как-как, — показываю, — я и сейчас точно так стою.<br />Он вокруг меня обошел, бормочет:<br />— Так, значит, ноги чуть шире плеч, сильно напряжены, глаза пустые, левая рука полусогнута, в правой полуметровый стальной штырь. Так-так. Ну что ж, типичное «Чехиро-сиу-хо» — концепция нападения.<br />Я говорю:<br />— Ну, это совсем другое дело.<br />Я про штырь-то совсем забыл сказать, а надо бы, потому что и пишу я сейчас все это левой рукой. В правой-то штырь от той стены так и остался. Я потом его свободный конец отхромировал — просто заглядение.<br />Одним словом, приплелся я в гостиницу к трем, позвонил Макаревичу. Он трубку снимает: «Алё».<br />«Слава богу, — думаю, — со сцены уже ушел». И рухнул спать.</p><p></p> http://top4top.ru/maxkap/posts/10590 Fri, 14 Oct 2011 18:38:30 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/10230 <p>Вспоминал на днях тему, как-то поднятую Мировым. О дикторах, не заботящихся об ударениях, правилах русского языка и т.д. Вспоминал, потому что числа шестого по второму что ли каналу в течении целого дня (так уж вышло, что писал статью, а телик всё бормотал на заднем плане. Я привык так работать) в новостях рассказывали очередные страшилки про этого бедолагу Стросс-Кана, который, опаздывая на самолёт, всё-таки якобы поддался чувству долга и набросился на толстую негритянку с намёками на тайны деторождения. Так вот негритянку эту на втором канале упорно называли не "горничной" (коей она и была), а ГУВЕРНАНТКОЙ! Я понимаю, конечно, что оба слова на букву "г", но... Давайте порассуждаем, сколько же народу приложило руку к этому ляпу. Я когда-то работал на ТВ, поэтому знаю процедуру. Сначала этот текст написала безграмотная девушка-автор (простите, дамы, но почему-то уверен, что - девушка). Потом текст отредактировала безграмотная девушка-редактор (простите, дамы, но почему-то уверен, что - девушка). Затем текст начитала безграмотная девушка-диктор (простите, дамы, но тут уж УВЕРЕН, что - девушка, - по голосу слышно). Затем этот текст в обрамлении других новостей в эфир выпустила безграмотная девушка-выпускающий редактор (простите, дамы и т.д.), а руководитель канала (допускаю, что - мужик), выше которого только господь бог и единоросская партийная совесть, всё проморгал, находясь в измятом состоянии после корпоратива. Считаем: автор, редактор, диктор, выпускающий редактор, руководитель. ПЯТЬ ответственных человек! А операторы, осветители, монтажёры, водители, корреспонденты, буфетчицы, администраторы и всякие другие бездельники - все, кто в свободное и несвободное время краем глаза и вполуха смотрели и слушали эти раз десять повторяющиеся новости на развешанных в комнатах, коридорах и холлах канала "плазмах"?! Тоже все безграмотные??? Нет! Просто, наверное, никому на фиг это всё не нужно. Ваше мнение?</p><p>А вот рассказик для тех, кто понимает тончайшую разницу между горничной и гувернанткой, а также капельдинером и капельмейстером.<br /> <br />Из жизни жаб</p><p>Вообще, у меня обостренное чувство справедливости, в просторечии почему-то называемое «жабой». Хочу, к примеру, шапку купить, но как бы дороговато, — тогда не покупаю. Ну чего я буду покупать, если мне дорого. А вокруг все говорят, вот, мол, «ЖАБА ЗАДУШИЛА». И наверное, чем дороже предмет, тем и жаба больше.<br />На шариковую ручку денег пожалеешь, значит, маленькая жабка лапками к горлу подбирается, щекочет, а вот уж если на зимнее пальто или на подарок к дню рождения, тогда точно бойся: матерая жабища навалится и задушит насмерть. Я с этим «чувством справедливости» давно веду борьбу, трех или четырех жаб сам задушил, а одну загрыз зубами, но все равно опасаться надо: с отечественными ценами да инфляцией за каждым углом они поджидают и день ото дня всё здоровее и толще.<br />Но наши родные жабы все-таки ни в какое сравнение не идут с иностранными, валютными. За границей жабы нас прямо на вокзале и в аэропорту встречают, даже у пароходных сходней бычатся. За все почти семьдесят пять лет советской власти, чем больше рубль от инвалюты отрывался, тем сильнее жабы ихние матерели и скалились.<br />Приплыли как-то в немецкий город Любек. Мы с моим одним приятелем в город решили выйти, жабу подразнить. Он мне до этого рассказывал, что какие-то родственники умоляли его комбинезончик детский купить и игрушек. Вот идем, присматриваемся. Порт-то на окраине находится, а двигаемся мы по направлению к центру. Идем, естественно, пешком, транспортную жабу успокаиваем. Чем ближе к центру, тем магазины больше и богаче, а товары разнообразнее и соответственно дороже. Наконец, первый детский магазин. Мой товарищ, а он немножко плохо видит, подходит к витрине близко-близко, таращится туда и что-то бормочет. Ну, это-то мне понятно, что происходит — за десять метров слышно, как у него в мозгу щелкает — ясно: пересчитывает цены с марок на рубли. Я смотрю: из-за угла жабка высунулась небольшая еще такая, но плотная и мордастая. Пасть разинула, прислушивается.<br />Мой друг подсчеты закончил.<br />— Отдохнут! — говорит. Это, надо думать, по поводу родственников.<br />Я со страхом за жабой наблюдаю: вроде ничего, покрутила башкой и назад усунулась, наверно, упрыгала переводчика искать, жабка-то немецкая.<br />Вздохнул облегченно, дальше идем. Через пять минут еще магазин, побогаче. Около него уже пара жаб околачивается — ждут клиентов. Друг-то их не видит, все его внимание витриной поглощено. А цены — еще выше, а жабы — еще крупнее.<br />Я на всякий случай поближе подошел, слабые места у врагов высматриваю. А он опять пошептал, фыркнул возмущенно:<br />— Умоются! Пошли, Максик.<br />Жабы посмотрели друг на друга: «Вас ист дас, нихт ферштейн», — но на всякий случай за нами потащились. А мы уже к этому времени почти до центра дошли, прямо перед нами роскошный детский магазин. Около него урна такая красивая, что я сигареты почти целой не пожалел: чего урне зря пропадать, — да промахнулся, но вдруг слышу: чмок — из-за урны жабка давешняя выскочила, ням окурок на лету. Видно, перевел ей уже кто-то, вот она и караулит.<br />Только я собрался приятеля предупредить, а он уже у витрины ногами топает — совсем забыл про осторожность:<br />— Отсосут, — кричит, — на фуй...<br />Вот тут-то они все втроем на него и кинулись. Я даже не заметил, как та сладкая парочка подтянулась. С ног его сбили, навалились и душат, душат. Но у нас как принято? Сам погибай, а товарища выручай. Я, значит, где стоял, так оттуда в гущу их толпы и прыгнул. Они его облепили — не оторвать, он уж глазки закатил, бедный. Говорить, конечно, не может, только руку левую просунул, какие-то знаки ей делает.<br />Смотрю, а в руке-то 5 марок зажаты. Надо сказать, что в экстремальных ситуациях у меня голова здорово соображает. Я деньги схватил и шмелём в магазин. Заскочил, глаза разбежались, но вот оно, красное пластмассовое, ровно 5 марок стоит. Я его, это красное, хвать, продавщица даже «Данке» не успела сказать. Выбегаю и прямо с порога, как матрос Железняк последнюю гранату, кинул эту игрушку в самый их жабий клубок.<br />Они сначала-то не заметили, сильно душением увлечены были, потом присмотрелись оценивающе и, нехотя, отвалились одна за другой.<br />Товарищ мой лежит бездыханный, я ему поделал искусственное дыхание — ничего не помогает. Стал тогда делать «рот в рот», лицо у него порозовело.<br />Тут туристы наши идут:<br />— Смотри, Миш, педики паршивые места другого найти не могли, тьфу...<br />— Да нет. Та, что сверху, с хвостом, — это ж баба. Просто у их здесь свободная любовь.<br />Я поднялся, говорю:<br />— А ну пошли к ёб... матери!<br />— Вот видишь, Миш, мужик это все-таки, а по-русски как чешет — даром что с хвостом.<br />Я опять говорю:<br />— Вали, вали, а то сейчас поцелую.<br />Тут уж они стремглав бросились, а за ними целая свора жаб поскакала с нашей троицей во главе. Мой товарищ уже встал, держит красную игрушку в руках, рассматривает. Я подошел, жду благодарности за спасение жизни. Какое там!<br />— Ты что, за 5 марок ничего получше найти не мог, что это такое, вообще, — какая-то красная херовина. Да что я с ней делать-то буду?<br />— Родственникам подаришь, да и какая разница — тебя ж чуть не задушили, радуйся.<br />— Какая разница, какая разница! — продолжает он кипятиться. — Пять марок псу под хвост. Ты знаешь, сколько это на рубли будет?<br />— Во-первых, не псу под хвост, а жабам, во-вторых, вон видишь, две остановились, прислушиваются. И не просто остановились, а окаменели, потому что такого жлобства на своем веку еще не видали. А вот сейчас как опомнятся да позовут своих со всего города, тогда узнаешь, где зимуют раки, омары и другая членистоногая сволочь.<br />— А и правда, — он говорит, — очень даже неплохая игрушка. Пойдем, Максик, скоро вроде обед.<br />Мы все на будущее этот его опыт хорошо усвоили. Вслух уже ничего не говорим. Нужно, например, выяснить у товарища сколько вещь стоит? Спрашиваешь. Тебе показывают один палец (но не средний) — значит первый вариант: отдохнут. Два пальца — второй вариант: умоются, три пальца… .<br />Сразу становится ясно и понятно, и все довольные расходятся по своим делам.<br />Вот однажды Подгородецкий принес на репетицию кроссовки — посоветоваться.<br />— Мне, — говорит, — купить предлагают за столько-то.<br />Мы все дружно:<br />— Третий вариант!<br />— Вау! Дык, они же надувные, и шнурки у них натуральные.<br />Мы посмотрели:<br />— Ну, это совсем другое дело. Тогда — первый.<br />Такие-то вот дела. Только — ТССС! — жабы обо всем об этом никак узнать не должны.</p><p>P.S, Во вторник в клубе "Рози О,Гредис" (Проспект Мира д.5) состоится, мне кажется, эпохальное событие - встреча ФОТОПОВЦЕВ с организаторами и участниками (кто сможет) фестиваля "Сотворение мира 2011". Многие члены клуба "4top" желают, наконец ОЧНО встретиться. Будет блюз и рок-н-ролл в исполнении группы "Второе дыхание" (это я буду стариной трясти), а также возможно, джем с Макаревичем или другими музыкантами, кто соизволит... А ещё умнику и красавцу Паше Суркову в этот же вторник вдарит 33. Это тоже будем праздновать. Если всё пройдёт хорошо (а пройдёт, я уверен, замечательно) встречаться будем ежемесячно. А если хотите, то каждый день. УРА! <br />ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ и Хайникен со скидкой! </p> http://top4top.ru/maxkap/posts/10230 Sat, 09 Jul 2011 05:44:00 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/9954 <p>Штука заключается в том, что я решил тряхнуть так называемой стариной в составе реанимированной группы "Второе дыхание" (на самом деле, - ТРЕТЬЕ, а может даже и четвёртое). Хотелось, прежде чем лезть на большую московскую сцену, поиграть для своих, выслушать пожелания и разумную критику (лучше, конечно, дифирамбы). Страшновато всё же браться за гуж после почти 30летнего перерыва. 21 мая у нас пробный концерт в "Рози О, Гредис" (Проспект Мира д.5). Будет отличная группа "Green Town" и ваш покорный слуга с "дыханием" и программой "Hendrix-party". Начало трясения стариной в 20 часов. Для топовцев вход бесплатный.<br />Надеюсь, до встречи. Максим.</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/9954 Mon, 16 May 2011 20:20:49 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/9816 <p>Крепче за шоферку держись, баран!</p><p>«В нашем парке вы можете покататься верхом, на тройках, четверках, пятерках или «шестерках» с «одиннадцатым» двигателем».<br />(Объявление)</p><p>Все знают, что приобрести в советское время машину честным путем мог или жулик, или академик. Я, не будучи ни тем, ни другим, насобирав денег в долг, все-таки совершил этот мужественный поступок. Следующим действием была поездка на станцию ТЕХобслуживания, чтобы втереться к ним в доверие и пролезть в вожделенную категорию ТЕХ, кого действительно обслуживают. Несколько дней я курил со всеми работниками снизу доверху, подавал инструменты, бешено ругался матом, весь измазался, обедал, играл в подвале в настольный теннис, но лишь на девятый день удостоился полного доверия и был послан мастерами за водкой. Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем автовладельцу — в царствие слесарное.<br />С тех пор мастера станции присутствали на моих днях рождения, сидели на лучших местах на наших концертах, и я думал, что если соберусь крестить своих будущих детей, то крестным отцом будет приемщик или начальник арматурного цеха.<br />Расслабляться нельзя ни на день. Даже если ваша машина ездит, и пока еще все в порядке, нужно позванивать на станцию или домой к мастеру, заезжать «по дороге» или не «по дороге», баловать свежими анекдотами, продуктами, сигаретами, пивом и воблой, то есть всячески напоминать о себе. Тогда не исключена возможность, что в случае какой-либо поломки автомобиль все-таки починят, а не заставят ждать своей очереди на ужасных ОБЩИХ основаниях.<br />Добротный, но не обладающий большими средствами автолюбитель выдает своих дочерей замуж за работников автосервиса, переселяется на одну с ними лестничную площадку, а в идеальном случае к концу жизни сам устраивается работать на станцию, хотя бы на полставки.<br />Сегодня 14 марта. Неделю назад я отволок на сервис свою колымагу, в ней сломалось ВСЕ. Не само собой, конечно, сломалось, а я сильно помог.<br />Ехал как-то поздно вечером в районе развилки по Варшавке, там, где трамвай петлю делает. Находился в глубокой-глубокой задумчивости — все думал: стоит выпивать «за рулем» или нет? И не заметил, как врезался в трамвай. Не очень сильно врезался, но испугался и стал убегать. Повернул налево, затем направо и опять врезался в трамвай: там их как собак нерезаных. Но оказалось, что в тот же самый: он там «петлю» делает. Тут уж остановился совсем, а из трамвая вагоновожатая женщина вылезает, чуть не плача: «Я что, — говорит, — вас чем-то обидела?!»<br />Короче, дальше неинтересно, но машину пришлось на серьезный ремонт ставить.<br />А вчера вечером позвонили: «Слышь, Кошелёк, — так они меня любовно называют, — приезжай завтра с утра забирать».<br />И вот сегодня в 8 утра я остановил такси, плюхнулся на сиденье, вытянул ноги и начал: «Вот там, где вы меня посадили...» — это у меня сработал условный рефлекс, приобретенный еще много лет назад.<br />Когда я слышу на улице «Такси, эй, такси!», я непроизвольно поворачиваю голову: очень похоже на «Максим». С ранних детских лет этот вид транспорта у меня ассоциировался с красивой жизнью и каким-то запретным плодом. Поучась в институте, я хорошо запомнил комсомольское собрание, на котором разбирали двух студентов, уличенных в частых поездках на такси. Их сильно ругали за превышение необходимой крутизны, они лениво отбрехивались и обещали исправиться, то есть впредь выходить из машины не перед самым институтом, а за два квартала. Я тоже был крайне возмущен их безобразным поступком, но, будучи человеком свободолюбивым, решил в порядке протеста поехать домой на такси, правда, отойдя от здания на безопасное расстояние.<br />Водителем оказался молодой широкоплечий парень, я на него все время посматривал с симпатией: очень меня распирало желание рассказать ему, какой смелый и принципиальный пассажир сейчас с ним едет. Но он, похоже, сам был смелый и принципиальный и в разговоры праздные вступать со мной не очень торопился.<br />Машина у него была как машина: на торпеде две гэдээровские переводные картинки красивых баб, стандартная пластмассовая голова Буратино, в которой при торможении загоралась лампочка, но вместо обязательной милицейской фуражки или жезла под задним стеклом красовались три мотоциклетных шлема — два больших и один маленький. Только я собрался про шлемы спросить (в смысле — может, фуражка — это уже прошедший день), как он говорит:<br />— Видишь эти шлемы? У меня мотоцикл с коляской есть, жену с ребенком вожу по субботам за город. Ну, а в обычные дни езжу на нем на работу в наш ордена Ленина и Александра Невского краснознаменный таксопарк имени Калинина. Мотоцикл в парке оставляю, а шлемы, чтоб не сперли, — с собой. Помнишь, позавчера жара какая была — за тридцать. Вот, значит, беру во Внуково трех бабаев — за коврами приехали. Они жениться собираются, а ковров положенных нет. А без ковра ни одна порядочная не пойдет — вот они и приехали на один день. Ну, везу их, они спрашивают: зачем тут шлемы? Я говорю, что новый закон в Москве вышел: пассажиры обязательно в шлемах. Пошутил, значит, — это я от жары всегда шучу.<br />Короче, через минутку смотрю, а они уже все трое в шлемах, даже детский ухитрились напялить. Я, конечно, сразу по тормозам, к обочине подрулил, выскочил до ближайших кустов, упал и уже там давай хохотать.<br />Вернулся минут через пятнадцать, они сидят, как ни в чем не бывало. «Что, — говорят, — шеф, приспичило?» — «Ага, — отвечаю, — приспичило, да еще как!» В общем, на план пришлось плюнуть, и пока на всех заправках и стоянках наши на них не нагляделись, я в ковровый магазин свадебных товаров все никак не мог доехать — сам понимаешь. С ними, вообще, умора, — продолжал веселый водитель, не давая мне опомниться. — У меня сосед Витька — официант. Вот приходят к нему в кабак двое, заказ сделали и спрашивают про салфетки крахмальные, что на тарелках стоят пирамидками: что, мол, это такое? Витька, не будь дурак, отвечает: «Это шапочки специальные. Когда пора уже горячее нести, надеть нужно», — тоже, значит, пошутил и пошел на кухню. Минут через 20 выходит, а они в салфетках сидят, морды — ящиком. И не одни они, а ползала.<br />Тут уж я не выдержал и говорю:<br />— По-моему кто-то из вас двоих врет: или ты, или твой Витька.<br />— Да ты что?! — он загорячился. — Вон у нас в прошлом годе Сашку милиция заприкалывала, что уже три месяца не работает. Мы с ребятами его гидом-экскурсоводом устроили, знаешь, там, «...справа от нашего автобуса дорогие гости столицы могут видеть Красную площадь. С нее начинается история нашей родины, с нее начинается и мой рассказ».<br />Очень Сашке поначалу эта работа понравилась. На людях, как говорится, и вообще. Но уже через месяц заскучал он. Приезжих-то в основном колбаса интересовала, а не Красная площадь. И вот привез он однажды обедать группу из Средней Азии в какой-то ресторан, посадил в отдельном зале жрать, а сам ходит, мается. У них уже до чая дело дошло, и тут его аксакал один спрашивает: «Скажи, уважаемый экскурсовод-ака, что это за пакетики к чаю и как ими пользоваться?»<br />Сашка ему растолковал доходчиво, что пакетики в рот кладут и водой горячей запивают, а левой рукой за веревочку придерживают, чтобы в горло не проскочило. Так все и стали делать, только один в очках умник вскочил и закричал: «Товарищи! Он над вами издевается. Опомнитесь. Совсем не так надо. Надо за веревочку не левой рукой держаться, а правой». Но туристов за колбасой так просто с панталыку не собьешь: «Будем, — говорят, — так делать, как товарищ экскурсовод сказал».<br />Сашка начал метаться по ресторану в поисках зрителей, но, вот беда, никого из знакомых нет, пришлось самому любоваться. Через три дня вызвали его в отдел кадров — увольнять по их собственному желанию (очкарик тот накатал «телегу» все-таки). Уволили, а на прощание пожилой начальник спрашивает: «Как же вам, молодой человек, даже мысль могла прийти так над людями измываться?»<br />Сашка уже из дверей ответил: «На моем месте так поступил бы каждый».<br />Мы уже давно стояли около моего дома, и последняя часть истории стоила мне лишнего рубля, но таксист все никак не мог остановиться и бежал за мной до самого лифта: видно, предыдущие пассажиры были глухонемыми, а рассказывать сладкие макли буратиновой голове он не привык. С того памятного дня я заболел «таксомоторной» болезнью: стал ездить на такси, когда надо и не надо. Дело доходило до маразма. Если у меня, к примеру, объявлялись пять рублей, а ехать было далеко, я ехал несколько остановок на метро и уже потом до места пересаживался в такси. Очень быстро я разобрался, что таксисты — люди общительные, знают массу интересных историй («А вот мне сменщик рассказывал...»), и нужно только дать затравку. Я придумал такую затравочную историю, не совсем придумал, а просто сместил время и место действия. Звучала она так:<br />— Вот как раз, где вы меня посадили, шел я вчера (позавчера, три дня назад) вечером (днем, ночью) и вижу — парень (девушка, мужик) лежит (сидит) с портфелем (сумкой, авоськой). Все думали: пьяный (пьяная), а оказалось — шпана заточенной спицей пырнула. В общем, «скорую» вызвали, еле спасли. Вот сволочи!<br />Водитель легко соглашался, как говорится, «брал со старта», и остальные двадцать минут можно было наслаждаться леденящими кровь историями о сменщике, бабах, милиции и жуликах.<br />Конечно, иногда попадались люди хмурые, разговаривать не расположенные. Однажды сел к такому, он на меня посмотрел зверем, губы поджал, желваками поиграл, даже куда ехать не спросил — с места как рванул, у меня чуть голова не оторвалась. В общем, молчит он, вздыхает тяжело — ну, мало ли, может, случилось у него что. Я же сижу, соображаю, на какой «козе» к нему с разговорами подъехать.<br />Наконец он как закричит:<br />— Да знаешь ли ты, что там, где я тебя посадил, на днях девочку двенадцатилетнюю пьяные хулиганы, как ежа, всю вязальными спицами истыкали, — еле откачали.<br />Я говорю:<br />— Вот сволочи!<br />Он обрадовался:<br />— Ага, — говорит, — мне сменщик точно рассказывал. Кстати, слыхал анекдот таксистский о том, как девушка три раза замужем была, а так девкой и осталась?<br />Тут он вдруг увидел далеко впереди крадущийся справа у обочины «Запорожец», вся задача которого состояла в том, чтобы хоть как-нибудь доплестись до места назначения, резко прибавил скорость и заорал:<br />— Ну я тебя, бля, ща сделаю! А вот я тя, бля, ща подрежу!<br />Если бы несчастный владелец «Запора» услышал эти грозные клики, он бы выскочил и сдался, но он продолжал медленно ехать и даже не заметил, как мы на страшной скорости пронеслись мимо.<br />Потешив свое самолюбие, таксист почти успокоился и, схватив меня правой рукой за грудки, опять крикнул с непонятным торжеством:<br />— Ну, так как? Три раза замужем — и целка, а?!<br />Я выразил свое неподдельное изумление этой биологической аномалией, а он докричал анекдот до конца — неожиданно смешного.<br />— В общем, первый раз она за онаниста вышла, понятно? Второй раз — за пидараса, а третий — за таксиста, — и он торжествующе посмотрел на меня.<br />Видимо, на моем лице было написано разочарование тем, что он поставил железных брутальных ребят — таксистов в один ряд с такими малопопулярными персонажами. Потому что снисходительно разъяснил:<br />— Вот и ее спрашивают: как же так?<br />А она отвечает, что первые дни после свадьбы муж-таксист вообще дома отсутствовал — работал, а потом заявляется в час ночи и с порога, не снимая пальто, приказывает ей нагнуться. Она думает, что сейчас-то все и произойдет, а он — прыг ей на спину: «3а рублишко до постели отвези!» — и он начал так ржать, что переднее стекло чуть не выскочило, не иначе, как про себя рассказывал...<br />……………………………………………………………………………………………………<br />— Ты заснул, что ли? Кого, говоришь, там у тебя посадили? — вернул меня в 14 марта звонкий голос. — Ко-манди-ир! Куда поедем?<br />— К тебе, милый, — сказал я в уме, а вслух: — На сервис, на наш родной автосервис.<br />И уж конечно, не стал я ему рассказывать все эти истории пятнадцатилетней давности про спицы и т.д. Таксист он ненастоящий. Хозрасчетник — что возьмешь? Меня «командиром» называет, а не «шефом», как раньше было положено, вместо добротной ГДРовской наклейки у него «TURBO». Где же сделанная из воткнутых копеечек полочка для спичек и папирос? А где, я вас спрашиваю, приятная буратиновая голова? Как я теперь могу узнать, едем мы или тормозим? Где ты честь таксисткая, обгаженная кооператорами и леваками?! Эхе-хе.<br />Вот я, например, через три дня после покупки машины «подрезал» случайно, по неумению, одного таксиста. Было это около Киевского вокзала. Таксист от злости чуть руль не съел. Я остановился на светофоре, вижу в зеркале, как он в потоке, всех «распихивая», ко мне пробирается. Поравнялся слева, через пассажира перегнулся, окно открывает, а у самого аж искры из глаз сыплются. Я тоже окно открыл и, только он воздуху побольше набрал, говорю: «Извини, брат, ради бога: третий день за рулем».<br />Уже давно загорелся зеленый свет, все машины тронулись, а он все еще стоял на светофоре с разинутым ртом, не реагируя на возмущенные гудки объезжавших автомобилей.<br />Вот какие были железные люди! Гвозди бы делать из этих людей! А этого, я посмотрел вкось на «водилу», даже тремя извинениями подряд в обморок не уложишь. Попривыкли, пообтерлись, острота пропала, свежесть души.<br />А когда нас по параллельной улице обогнал нахальный «Запорожец» с бабой за рулем, а мой водитель даже не заметил, — тут уж я окончательно заткнулся до конца поездки.<br />Когда подъехали к зданию сервиса, пошел снег с дождем. Работники меня увидели, высыпали наружу, водят хоровод и поют: «К нам приехал, к нам приехал наш любимый Кошелёк».<br />Провели «Кошелька» под руки внутрь и предложили ему всякие доступные развлечения: матом поругаться, измазаться вдрызг, пообедать или, что уже вообще сугубо для своих (категория «люкс»), сбегать за водкой.<br />Главный мастер стоит, раскрыл объятия: «Сколько можно тебя ждать, у меня чуть джинсы не вышли из моды?! — он всегда так вычурно выражался, — к счастью, ТВОЯ еще не готова, как насчет хорошенькой партии в настольный теннис в подвале?»<br />— Нет, — я говорю, — спасибочки огроменные, я лучше к мужикам пойду, посмотрю там, что да как.<br />В большом светлом помещении среди кучи автомобилей с растревоженными кишочками маялись неприкаянные владельцы, иногда гордо поглядывающие друг на друга: присутствовать при ремонте собственной машины — это уже была большая привилегия. По правилам, изобретенным администрацией, хозяева должны ожидать в приятном прокуренном накопителе, а наблюдать процесс им не позволено, так как мастера видимо пользуются космическими секретными технологиями и особыми, почерпнутыми из народной автомудрости приемами (кажется, кувалдой). Зато такой порядок давал распрекрасную возможность заменить втихую на новом автомобиле какую-нибудь деталь — нет, не на сломанную, боже упаси, а просто на б/у., а также применить еще множество маленьких чудных хитростей (б/у., кстати, можно свободно читать как сокращенное «боже упаси»).<br />Время от времени счастливые обладатели индивидуальных транспортных средств группировались вокруг ближайшего автомобиля с открытым капотом.<br />Странное дело: даже если на улице открыть капот, то возле тебя моментально собирается толпа, все-таки велико в народе любопытство к двигателю внутреннего сгорания.<br />И тут я с ужасом обнаружил, что меня самого со страшной силой влечет к разинутой «пасти» автомобиля, как кролика к удаву. Посопротивлялся для виду секунд десять и подошел, размечтавшись увидеть, как минимум, перпетум мобиле четвертого поколения. Но нет, смотреть было в буквальном смысле не на что: двигатель отсутствовал. Остальные владельцы тупо уставились на масляную тряпку, лежащую в подмоторном пространстве. Я тоже поглядел: действительно, прелесть что такое.<br />Между прочим, это был мой собственный носок, купленный в Италии и потерянный в прошлом году на пикнике. А машина тоже была моя, это я ее до такого состояния довел. Теперь ясно стало, почему меня так к ней влекло: преступников всегда тянет на место их преступления.<br />Подошли с обеда (у них все время обед) веселые арматурщики с ракетками: «Сейчас твой движок с профилактики привезут, установим в момент. Все ништяк».<br />Вдруг на этой печальной сцене жизни появилось новое действующее лицо, — правильно, кавказской национальности. Лицо заехало прямо с улицы в цех, что говорило о его высокой кредитоспособности и завидном клиентском статусе.<br />Определить марку и модель его сверкающего авто не представлялось возможным из-за огромного количества всяких автомобильных украшений и приспособлений. Вся буйная фантазия малограмотных кооператоров была воплощена в этой машине-концепции. Всякого рода крылья, антикрылья, сверхкрылья приятно оттеняли укрепленные снаружи и внутри пепельницы самых причудливых форм и расцветок. Щитки защищали, козырьки козыряли, шторки зашторивали и без того затемненные стекла, а количество антенн равнялось количеству кепок, приписываемому благодарным народом известной статуе Вождя (то есть, - трем). Судя по некоторым надписям, марка машины была «Адидас», а модель — «Супер», хотя «Лада» все равно выпирала из всех щелей.<br />Работники, отбросив (на время) стаканы и ракетки, плотным кольцом окружили еле выбравшегося из норок и соболей, которыми был обит салон, полного лысоватого человека, пытавшегося переорать громовую музыку, несущуюся из-под соболей.<br />Вскоре выяснилось, что у него «взаду слева при торможении что-то гремит». Остальные работы на станции были приостановлены, а весь интеллектуальный потенциал брошен на устранение кавказского недостатка.<br />Я готов был побиться об заклад, что это антикрылья стучат по пепельницам, причем не «взаду слева», а по всему периметру, но бойкие арматурщики уже сняли заднее левое колесо и чегой-то там шуровали.<br />Толпа оторопевших владельцев, как ущербная стайка наших туристов в Лувре, покорно следовала за шустрым южанином, покровительственно указывающим шариковой ручкой на особенно уродливые приспособления своего механического «чуда».<br />Когда я подошел, он как раз демонстрировал оригинальную двухступенчатую охранную сигнализацию, для чего разгреб мездру у «бардачка» и что-то там включил.<br />Машина покряхтела и неприятным высоким голосом с сильным кавказским акцентом провозгласила: «Ай, нэхороший чэловэк! Зачэм в мэна лэзешь, э?!» Оказывается, уже двое известных автоворов слегли с инфарктом после знакомства с этим тольяттинским Франкенштейном из Сухуми.<br />Если первая ступень не срабатывала, в ход шел шприц, укрепленный под передним сиденьем. Шприц содержал жидкость, за которую легко продали бы душу своему африканскому дьяволу бегемотоловы далекой Кении.<br />Здесь я хочу сделать небольшое лирическое отступление, дать немного передохнуть себе и другим, а то уж больно круто действие развивается. Отступление минут на пять, не больше, типа «РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА».<br />Мне эта косноязыкая сигнализация идею интересную подала, которую я потом осуществил, а сейчас дарю всем владельцам машин и магнитол, читающим это эссе.<br />Вы приглашаете знакомую девушку с приятным голосом и просите ее начитать на кассету заранее приготовленный текст с паузами для ответов (чем вы будете заниматься с девушкой после записи, не интересует никого). Далее вы вставляете кассету в автомобильный магнитофон, незаметно его включаете и ...остальное зависит от вашего артистизма и изобретательности. Но главное — правильно рассчитать паузы. У меня это выглядело приблизительно так:<br />Я сажусь в машину с двумя друзьями, которым предварительно желательно наврать, что машина с компьютером, и на которых и рассчитан весь спектакль. Специально неплотно прикрываю водительскую дверь, вставляю и поворачиваю ключ (одновременно включается магнитофон), и машина как бы говорит:<br />— Здравствуйте, дорогой Максим Владимирович! Ваша машина МКЛ 92-94 сердечно вас приветствует на своем борту. Московское время....<br />Я: (злобно) Не твое дело.<br />ОНА: Ну вот, вечно вы ругаетесь, хоть друзей бы постеснялись. (Друзья, предупрежденные, что машина якобы с компьютером, в шоке.)<br />Я: Ты бы вместо того, чтобы ворчать, лучше бы за маслом присматривала.<br />ОНА: Масло-то маслом, а вот вы левую дверцу неплотно прикрыли.<br />Я: (со злобой, закрывая дверь) На, на! Ты совсем меня уже достала. Мы поедем сегодня или нет? (Друзья все еще в шоке.)<br />ОНА: Конечно, поедем. А кто поведет? Вы или я?<br />Я: Ясное дело — ты. Я устал. (Друзья в шоке разинули рты.)<br />ОНА: Какую музычку на дорожку предпочитаете, как всегда, «битлов»?<br />Я: Нет, давай сегодня блюз «Шанхай».<br />ОНА: Слушаю и повинуюсь. Для вас поет Е. Маргулис (звучит заранее записанный «Шанхай»). Счастливого пути! (Друзья в шоке выпрыгивают из машины.)<br />Занавес (так обычно пишут в конце пьесы).<br />Вот, видите, как замечательно! А сценарий можете придумать сами. Главное — хорошая идея. Побольше фантазии — и ваша машина заговорит, а не очень нужные в этот момент друзья выпрыгнут.<br />Пока мы с вами с приколами разбирались, работа на станции шла своим чередом, то есть чинилась кавказская машина. Я плюнул и пошел с главным мастером в подвал играть в теннис. Я уныло перебрасывал мячик, следя за тем, чтобы, избави бог, не выиграть. Это было трудно: мастер играл очень плохо.<br />Время от времени к нему, как к Наполеону в разгар Бородинского сражения, подбегали нарочные и сообщали последние новости с поля битвы. Новости были неутешительные: уже два раза безрезультатно снималось заднее левое колесо, потом подозрение падало на всякие другие части, но грохот при торможении не исчезал. Я знал хороший способ навсегда избавиться от любых посторонних звуков в машине: увеличить в два раза громкость магнитофона, но из вредности подсказывать не стал: пусть сами разбираются.<br />Лицо Главного все мрачнело и мрачнело, он даже два раза подряд удачно подал подачу: «Неужели придется Комта звать», — бормотал он, пересчитывая имевшиеся при нем деньги.<br />Наконец, последний запыхавшийся гонец, по-военному отрубая слова, сообщил: «Плохо дело, Мастер: бунт на корабле. Надо Комта. Иначе — пиздец.<br />Выяснилось, что потерявшие всякое терпение клиенты грозятся выкинуть ЛИЦО со станции вместе с его кулибинским дивом, а потом разобраться с элитой авторемонта.<br />— Спокойно, Франтишек, без пены, — попытался охладить пыл гонца мастер, но сам вдруг затрясся, как отбойный молоток, и заорал ужасным голосом: — Аврал, свистать всех наверх, Комта звать, — и, бросив ракетку на стол, побежал по лестнице. И уже откуда-то сверху прозвучало: — Счет 12:8 — в мою.<br />Вслед за ним я вышел в цех. Плотная толпа возбужденных мужчин обступила новенькую «шестерку». Без своих украшений она выглядела какой-то голой, «босой». Ее хозяин бегал вокруг и восстанавливал роскошные аксессуары, снятые, видимо, для проверки «на стук».<br />Откуда-то из внутренних покоев привели невысокого парня с бородкой и в ватнике. На голове у него красовалась кепочка с козырьком, как у американского теннисиста Андре Огасси. Она сидела на нем совершенно нормально, но он все равно беспрерывно поправлял ее правой рукой. Парень мельком взглянул на машину, выслушал краткую подобострастную информацию, где стучит, лениво улыбнулся, правой рукой поправил шапочку, а левую засунул за обшивку багажника и вытащил оттуда громадную ледяную глыбу, которую и бросил к ногам изумленных зрителей. Затем он скромно отошел в сторонку и стал как можно шире держать карман, в который Главный мастер что-то виртуозно сунул — по-моему, «бабки».<br />Остальные «стахановцы» стояли, виновато потупившись, и ковыряли кафель своими «адидасами». Мне даже думать не хотелось, сколько шкур они сдерут с незадачливого владельца передвижного мехового салона.<br />Парень тем временем достал сигареты, ловко прикурил левой рукой, а правой опять поправил кепочку. Это был Пионер.<br />Я узнал его почти сразу. Его знаменитая рука по-прежнему находилась в положении общего салюта, он и шапочку-то, наверное, завел, чтобы руку занять, когда вышел из «пионерского» возраста.<br />Я бросился к нему, облил слезами и сдавил в своих могучих объятиях.<br />— Пионер! — кричал я. — Пионерище, какими судьбами, здорово!<br />— Хай, Капитан, — с достоинством проговорил он, мягко высвобождаясь, — вообще-то, я теперь Комт. Ну, что тут непонятного? Время-то идет: сначала был «Пионером», потом — «Комсомольцем», а сейчас — «Коммунист», сокращенно — Комт. Да и ты, наверное, уже не Капитан, а какой-нибудь там Генерал или Адмирал.<br />— Да какое там! Ну ты-то как? Как рука? Гипс-то снял?<br />— Гипс снял. Но недавно — все времени не было. А рука подсохла, видишь, не гнется, но пальцы хорошо шевелятся, — и он пошевелил своими худыми пальцами, в которых мне почудился обрывок веревочного аксельбанта.<br />— Боже мой. Пионер, — я все никак не мог опомниться, — но что такое отвратительное место, как это, делает вокруг такого потрясающего фрукта, как ты?<br />— Ну, ну уж! Отвратительное, — передразнил он меня, — ты приезжай ко мне на дачу в субботу, я тебе телефончик оставлю. Кстати, нет ли у тебя знакомых — пару шкур медвежьих достать. Мне на третий этаж — в каминную, только белых, а то у меня от бурых аллергия.<br />Пионер поправил кепочку и оглянулся — за его спиной уже минуты три топтался какой-то вахлак, безуспешно стараясь привлечь к себе внимание.<br />— Там, это, как ево... — он пошмыгал носом.<br />Новоявленный Комт вздохнул и поманил меня к стоявшему неподалеку «жигуленку», около которого маячили растерянные электрики. Там нужно было подключить выпавший провод, для чего, в силу особенно удачной конструкторской компоновки, пришлось бы разбирать полдвигателя. Пионер лег под машину и ловко, нахрапом взял проводок, внутрь его пропустил тонкой рукою в один-два этапа и быстро, надежно его закрепил.<br />— А так вам полдня бы пришлось проработать, мозги б встали «раком» у вас в голове, всегда вы на помощь зовете кого-то, — он их поучал, принимая «лаве». — Понимаешь, — говорил мне Пионер, — я здесь основной по всем вопросам. Последняя инстанция. Ты, правда, приезжай ко мне в субботу. Анашу покурим — помнишь Пшикера. А то девчонок возьмем, у меня есть.<br />— Ах ты мой дорогой Пионерчик, — у меня прямо язык не поднимался этим противным и гадким словом «Комт» его называть, он для меня был и навсегда останется Пионером, — да бог с ними, с девчонками. Вон у тебя уже борода седеть начала. Так посидим.<br />— Причем тут борода, — сказал он и правой рукой приподнял козырек, чтобы я мог видеть его хитрые глаза, а левой жестом фокусника достал из-за пазухи два рентгеновских снимка.<br />Похоже, что это была «пионерская» грудная клетка. Снимки просто поражали шикарным качеством, и мучительно хотелось воспользоваться старинной полузабытой технологией и записать на них «Twist again» или «Rock around o,clock».<br />Я посмотрел их на просвет: с правой стороны из третьего ребра сверху высовывался хорошо различимый бес.<br />— Комтик, милый, выручай, — наперебой загнусавили новые просители, — четвертый час холостые обороты убавить не можем, винт — до отказа, а он ревет, как черт.<br />— Коврики поменяйте, уроды, — задумчиво сказал Пионер, пряча деньги.<br />— Видишь, Капитан, как поскакали! Они, идиоты, машину помыли перед ремонтом, а потом коврики перепутали: левый с правым, а правый с левым, — вот резина на педаль газа и давит.<br />Я только руками развел, а в каждой руке по снимку. Тут за мной прибегают: «Кошелёк, твоя лайба готова».<br />— Ладно, — Пионер потянулся, как кот, поправил кепочку и забрал у меня снимки, — устал я сегодня. Давай, до субботы. Вот тебе мои телефоны, — он подал мне визитную карточку с золотым обрезом, — третий — это в машину, а хочешь — я за тобой «тачку» пришлю.<br />Совершенно оглушенный, я поплюхал домой, все еще не веря, что машина у меня едет и работает. Было уже совсем темно. Недалеко от дома, под фонарем, стоял какой-то автомобиль с открытым капотом. Я остановился, вылез и полчаса стоял, тупо глядя в покрытые ржавчиной железки.<br />В общем, «Взвейтесь кострами, синие ночи!..»</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/9816 Mon, 25 Apr 2011 20:17:49 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/9480 <p> <br />ЧЕРТИ</p><p>Стоимость краски, рамы и холста картины <br /> Малевича «Чёрный квадрат» в нынешнем эквиваленте <br /> равняется трём долларам.<br /> <br /> (Справочник любопытных сведений)</p><p>В 1997ом Кторову было 34 года – столько же, сколько в свое время Христу, но через год. Звали его Гоша, но за длинные, всегда чистые волосы и громадные иконописные глаза знакомые нарекли его Отцом Георгием.<br />Отец Георгий был хорошего гренадерского роста с мягкими деревенскими манерами. Одним словом, женщины от него кипятком, значит, это самое, другие с него тащились, а некоторые просто торчали, как шпалы. <br />Гошины материальные обстоятельства выглядели вполне пристойно и включали в себя 29,5 метровую (полезная площадь) однокомнатную квартиру и не новую, но ухоженную машину Волжского автозавода. Отец Георгий был свободным художником, то есть в глазах трудящихся просто бездельником, но самое неприятное, что к концу века он оказался не у дел.<br />Вот так. Не у дел! Не у дел, хотя художником Георгий являлся потомственным, - так сказать, представителем трудовой династии бездельников. Еще его дедушка до революции очень активно рисовал карикатуры на членов Государственной думы Гучкова и Милюкова, за что после семнадцатого года благодарно не был расстрелян восставшим пролетариатом.<br />Папаша Георгия вообще был матерым членом Союза художников СССР и борзо расписывал стены официальных зданий мордастыми трактористами и упитанными доярками в стиле ВСХВ, потом ВДНХ, а ныне ВВЦ. Всё это, однако, не помешало ему в известное время отмотать семь лет лагерей за изображение обеденного перерыва на полевом стане, где доярки с трактористами поедают пухлые мичуринские помидоры прямо руками, а не ножами и вилками, как это было положено нормальному советскому колхознику. <br />В лагере папаша Кторов много чего понял о Великом Учителе товарище Сталине, и поздний ребёнок маленький Гоша рос в атмосфере некоторого, мягко сказать, неодобрения давно покойного уже к тому времени вождя.<br />Как известно, талант передается в третьем поколении, и первый же портретик Иосифа Виссарионовича, нарисованный пятилетним Гошей, полностью подтвердил этот постулат, хотя и отдавал местами «наследственным» Милюковым, а порою даже Гучковым.<br />К шестнадцати годам Гоша уже мог с закрытыми глазами и в полной темноте за десять минут написать маслом портрет Великого Учителя, причем потрясающий талант Георгия как живописца, видимый даже невооруженным глазом, заключался в нескольких неуловимых штрихах, моментально превращавших оригинал в монстра.<br />Но всё-таки чего-то ему не хватало. Грызло какое-то чувство неудовлетворенности, талант распирал изнутри, а настоящего выхода наружу ему не было.<br />Озарение пришло как-то ночью. Гоша проснулся в три часа как от толчка, зажёг свет, схватил один из уже готовых холстов и несколькими виртуозными жесткими и точными движениями придал лицу небольшое косоглазие, затем рука его сама потянулась к голове и быстро пририсовала маленькие рожки. Вот! Вот! Вот! Вот это было то, что нужно!<br />Далее Георгий как настоящий профессионал стал почитывать редкие материалы, касающиеся личности и жизни его постоянного героя, чтобы полнее раскрыть его неповторимый образ, отразить подводные течения, расширить рамки официоза. Копаясь в истории, Гоша добросовестно пытался осмыслить, откуда что пошло, выявить, так сказать, глубинные корни, и вполне закономерно, что вскоре на холстах появился второй персонаж – слегка косоглазый и рогатый Вл. И. Ленин. <br />Потом мастер сделал еще одно гигантское усилие, копнул ещё глубже, чтобы окончательно определить корни корней, и с тех пор по настоящее время на его картинах красуются уже четыре рогатых лика: Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин.<br />Особенно автор невзлюбил индифферентного квёлого Энгельса, считая, что это именно он тихой сапой коварно сбил с пути братуху Маркса и искусил его, как Клеопатра Цезаря, вследствие чего, глаза Фридриха на портретах косили всегда чуть больше, а рога были чуть длиннее, чем у остальных членов шайки.<br />Видимо, под влиянием этой особой, странной нелюбви к в общем-то безвредному Энгельсу и сложилось уже окончательное емкое, но лаконичное название всей серии – «Черти».<br />Кторов не останавливался на достигнутом: он активно экспериментировал с цветом, придавая ликам то зеленоватый, то синеватый оттенок, пока, наконец, не успокоился на жёстком ультрафиолете.<br />Эксперименты в области композиции тоже открывали широкие перспективы: Гоша разбивал четверку на парочки, на «3+1» (бедного Энгельса всегда отдельно), вписывал их в окружность, в овал, в треугольник, а однажды даже ухитрился разместить внутри шестиконечной звезды Давида.<br />Постепенно книжные шкафы и полки художника заполнились собраниями сочинений классиков, трудами по диалектическому материализму, рефератами по марксистско-ленинской философии, книжечкой Владимира Солоухина «Читая Ленина», перепиской вождей с ихними бабами и пугающими фотографиями во время болезней.<br />Надо отдать Отцу Георгию должное – материал он знал великолепно.<br />Часть его полок занимали также три тома великолепного дореволюционного издания Брема с иллюстрациями, иностранные журналы по овцеводству, козловодству и быководству и, конечно, многочисленные отечественные справочники по зоологии. Ведь только непроходимые болваны думают, что рога – они и есть рога.<br />Ветвистые оленьи, аккуратные панты изюбря, изогнутые рога красавцев горных баранов, завитые на манер спирали рога кавказской шашлычной породы, рога зубра, газели, серны, австралийской антилопы, мифического единорога, индийских мощных буйволов с добрыми (но не косыми) глазами, наши любимые и родные коровьи рога, рожки жирафа, речной улитки, убедительные рога сохатого, бизоньи и, наконец, наиболее приличествующие случаю козлиные замечательные, опять же, рога.<br />На потребу моде на полотнах Кторова, не желавшего всё же оказаться в стороне от самых современных западных течений, великолепная четвёрка запечатлевалась с самыми разнообразными наборами рогов, варьировавшихся в широком диапазоне от бычьих до улиточных. Хотя сам автор в глубине души считал, что всё тому же Энгельсу больше всего идут два уродливых нароста, в обычной жизни украшающие голову новозеландской рогатой жабы.<br />От знакомых Гоша узнал, что в Литве проживал знаменитый художник и статуэточник Чюрлёнис, тоже специализировавшийся исключительно на изображении всевозможных чертей. Отец Георгий возгорелся обмениваться с ним творческими планами, но выяснилось, что это уже невозможно, так как г-н Чюрлёнис не дождался своего более молодого соратника и сейчас, скорее всего, общается с чертями напрямую.<br />Из-за невозможности посоветоваться с признанным мэтром «чертопологии» какой-то период в творчестве Кторова занимали некие авангардистские метания. Не имея пока учеников и последователей, он метался от невозможности осмыслить, являются ли рогами рог носорога и бивни палеонтологических мамонтов. Но после первых же опытов вопрос отпал сам собой. Ведь если мамонтовые бивни, торчащие из-под усов Иосифа Виссарионовича, ещё как-то смотрелись, то наличие бород у остальных членов преступной группы полностью исключало бивни как необходимые аксессуары.<br />Ничего, правда, выглядел Фрид Энгельс с носорожьим рогом. Но Кторов более чем трепетно относился к своей творческой индивидуальности, и отбивать лавры у Иеронима Босха совсем не собирался.<br />Наоборот, единственным и скромным желанием Гоши была пара выставок где-нибудь в Париже и небольшая цветная иллюстрация в заграничном каталоге одного из его любимых шедевров – «Маркс, Ленин и Сталин отшибают рога у Энгельса».<br />Причем, подписано должно было быть просто и лаконично:<br />«Г.КТОРОВ, ЧЕРТИ, Масло, холст. ГТГ».<br />Время тогда было странное, если не сказать больше. Вместо того чтобы стать сумасшедшим, художник прослыл диссидентом и борцом за всякие права. Комитет, хоть и находящийся на излёте, начал подслушивать кторовские разговорчики, да и сам позванивать разными молодецкими голосами, обзывать на всякий случай жидовской мордой и требовать его скорейшего отъезда на любимый Запад – прибежище всех конформистов. <br />Где-то году в 1988-ом прелестным апрельским днем к нему в дверь позвонили.<br />В глазок виднелись два молодых человека средних лет с очень официальными выражениями лиц.<br />- Кторов Георгий Константинович здесь проживает? – холодно осведомились из-за двери.<br />Струсивший художник хотел было сказаться отсутствующим или больным, но решил, что это глупо и попросил обождать пару минут, пока «он выйдет из ванной».<br />Вот где ему пригодилось всё его мастерство. Двадцать шесть готовых работ он затолкал под тахту, потом схватил неудачный по задумке и скверный по исполнению набросок «Черти. Энгельс со Сталиным наставляют рога Марксу и Ленину» и до повторного звонка успел не только намочить голову, но и замалевать троих из четырёх (рога, естественно, остались) Гитлером, Геббельсом и пока еще непонятным лысым чёртом. Четвёртого же деятеля удалось только закрасить жирным чёрным пятном.<br />Молодые люди в ногу прошли по коридору и, показав издали тёмные красные книжечки, отрекомендовались сотрудниками комитета, но художественного.<br />- Вот, навещаем художников, узнаём, так сказать, чем они дышат, какие нужды и т.д. А также способствуем организации выставок. Симпатичные тут у вас чёртики. Ба, да это ж Гитлер, а это – Геринг, нет, - пожалуй, Геббельс. А этот лысый?! К чему бы это тут такой лысый?! Стойте, стойте, я уж сейчас сам догадаюсь, а ты, Вадим помолчи! Старших не перебивай! Щас, щас, - Хрущёв! Правильно?<br />- Да какой же Хрущёв, если у него усики. Это ж вылитый Муссолини! – все-таки перебил старшего Вадик.<br />- А мне говорили: Хрущев, - разочаровался старший. - Ну ладно, а это что за черная рожа?<br />- А это – африканский диктатор Чомбе, - нашелся Гоша.<br />- Что ж, неплохо, неплохо, надо подумать о персональной выставке. Будем следить за вашими успехами, - проговорил старший со змеиной улыбкой.<br />С тем и распрощались. <br />На какое-то неопределённое время Кторова оставили в покое, потом наступил тысяча девятьсот восемьдесят девятый, за ним пришел девяностый, за ним 91-ый, 92-й и Отец Георгий как бы оказался не у дел.<br />Он попробовал писать современных правителей, но рога им совершенно не шли. Попытки пририсовывать власть предержащим хвосты и копыта предусматривали ростовые портреты, что было неудобным по многим соображениям. Да и почти за два десятка лет он так набил руку на четырёх китах, что на нынешних, часто сменяемых, она даже не поднималась. И случился Георгий Константинович Кторов, - 1963 г.р., русский, разведён, - в творческом застое, то есть практически, не у дел.</p><p></p> http://top4top.ru/maxkap/posts/9480 Tue, 15 Feb 2011 19:10:56 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/9159 <p>Тут как раз и прибегают:<br />— Капитан, тебя Рекс сотоварищи ужас как ищут, давай ремень.<br />Рекс, значит, был подполковник, но требовал, чтобы полковником звали. Говорят, раньше, когда учил кого-нибудь из солдат родину любить, то мог свободно дать в курятник или даже ногой пнуть, чтоб служба мёдом не казалась.<br />Вот только однажды сунул он одному прапору в зубы, между прочим, выпускнику консерватории, факультета военных дирижеров, руководителю хора жён офицеров, а тот потом по запарке в хоре жене командира дивизии в песне «Красная гвоздика — спутница тревог» вместо первой партии вторую предложил. Тут-то все и открылось. Комдив вызвал Рекса и сказал: «Нехорошо». С тех пор Рекс прямого рукоприкладства избегал.<br />Но вызовет, бывало, какого-нибудь замудонца к себе в кабинет и начинает: «Я тя своей рукой... враг...» и т.д. А как доведет себя до состояния, что прямо из сапог выпрыгивает, то тут уж хватает за ремень и то об сейф приварит, то об схему трехгодичного победоносного рейда полка от деревни Козловки до пункта N (всего 5 км) — в общем, приятного мало.<br />Но на каждое командирское действие есть свое солдатское противодействие.<br />Вот они мне и говорят: «Давай ремень». Я уже всё знаю, ремень даю. Ремень солдатский имеет одну особенность: его длину можно менять в зависимости от того, где служишь. К примеру, если хлеборезом, то — ВО, а если кочегаром, то — во.<br />Вот мне и делают ремень длиной сантиметров в тридцать, потом два мордоворота его на мне застегивают и синего, как альпиниста от кислородного голодания при покорении Монблана, ведут под руки к Рексу.<br />Там на ковре стою, ну ничего не соображаю. Воспринимаются только отдельные слова: родина, 42-й год, моя мать, прожектор, снова моя мать.<br />Пальцы у него толстые, кулаки, как бочонки, - эх, с каким бы удовольствием он меня по бивням звезданул, но вроде как нельзя, так он хвать за ремень. А у меня талия, как у балерины Плисецкой, когда она только что шесть лишних кг сбросила. За ремень-то никак и не ухватишь.<br />— Вон, — кричит, — отсюдова до утра, а там я тя своей рукой...<br />Я, конечно, потом подумал как следует, понял, что у него, наверное, неприятности из-за недостатков были. Долго потом совесть мучила, что не дождался комиссии у «Прожектора». Рассказал бы хоть на словах и про достоинства, ну хоть про те же похороны окурка.<br />…………………………………………………………………………………………………….</p><p>Я вот все — анаша, анаша. Не подумайте, что в армии наркоманы все. Просто она, конопля эта самая, прямо на территории росла: Дальний Восток всё-таки, — так что идёшь с политзанятий, руку протянул и пожалуйста. Гораздо легче, чем любого другого курева достать.<br />Её и в газеты заворачивали в виде самокруток, и пыльцу собирали, а однажды Пионер принес из медсанбата трубку клистирную; мы кальян сделали — все честь по чести. Сидишь, как эдакий Турумбайбей, кальян потягиваешь, только одалисок с баядерками и не хватает.<br />Пионер, между прочим, тоже интересный фрукт был. Сначала-то обыкновенным солдатом обретался, а потом как-то раз отрабатывал отдание чести начальству и умудрился не то сломать, не то сложным образом вывихнуть руку. А накладывал ему гипс такой же болван, как он сам, и загипсовал руку в положении пионерского салюта (типа всегда готов). Получился вылитый пионер — всем солдатам пример.<br />Больным он считался ходячим, вот и шатался, где ни попадя, — всех приветствовал. Красивое зрелище — правой рукой человек всем салют отдает, а левой анашу курит или там вафли ест, вот до кальяна и додумался — все способнее. Он, вообще, всё время вафли ел, - где доставал — уму непостижимо, может, из дома присылали?<br />— Ты, — говорит, — Капитан, осознаешь хотя бы силу вафлей? Вот сколько, к примеру, думаешь, мне лет?<br />Я прикинул слегка:<br />— Ну, полтинник.<br />— Дурак ты, — говорит, — и сволочь...<br />И пошел с Пшикером курить анашу и вафли есть.<br />В общем, эти вафли, тьфу чёрт, ну, анаша эта, вреда большого не приносила, потому как листики сырые, необработанные. К такому куреву и не привыкаешь, а настроение маленько улучшается.<br />Вот у нас подсобное свинское хозяйство было, так свиньи этой конопли нащиплются, ходят потом, улыбаются.<br />А один раз анаша даже косвенную пользу принесла в политическом смысле.<br />Была неподалеку от нас погранзастава. Стояла она от других застав несколько особняком и считалась образцово-показательной. Короче говоря, если на других заставах действительно наши рубежи охраняли, то на этой образцово показывали, как это нужно делать.<br />Личный состав состоял сплошь из спортсменов-разрядников и здоровяков, а командир был дважды или трижды мастер по разным видам спорта.<br />Проходил там службу один воин с Украины, которого в образцово-показательные взяли за человеческую красоту и природную силу. Солдаты его со свойственным армии юмором метко прозвали Хохлом.<br />Парень он был огромный, со зверской выправкой, и некоторое время им сдержанно гордился командир, но не разглядел вовремя в нём человека. А человек этот сошёлся близко с одним узбеком и ну самозабвенно курить анашу, которую узбеку из дома в письмах брат присылал. Анаша фирменная, узбекская — не чета нашей, и они очень сильно от нее дурели.<br />Потом узбеку дембель вышел. Грустно им, богатырям, расставаться было. На прощанье накурились «до дерева»; узбек Хохлу тюбетейку и запас анаши на шесть месяцев подарил, а тот ему тоже семечек насыпал.<br />Сильно скучал Хохол без этого узбека. Накурится в хлам и бродит по заставе, как зомби, в дорогой тюбетейке и без ремня.<br />Потом ему этого показалось мало, и начал он тогда всех окружающих бить. Не то чтобы уж очень крепко собратьев по оружию поколачивал, а так уныло как-то: то кому ногу вывихнет, то глаз закроет. Все равно прямому начальству это вроде не понравилось, хотели было под трибунал отдать, а потом думают, зачем сор из избы выносить, показатели портить; пять месяцев оставалось терпеть-то, ну и приставили к нему шесть человек сержантов; как полезет всех бить — они навалятся, скрутят и в каптёрку молодца под бушлаты. И спит он там, своего любимого узбека во сне видит.<br />Мы-то были — полк поддержки пограничников. Это значит, если китайцы через границу попрут, то мы пограничников поддерживаем.<br />Поэтому нам отцы-командиры старались привить сильную бдительность, и на политзанятиях в большом ходу была леденящая кровь история о том, как коварные китайцы похитили зазевавшегося тракториста и подвергли его зверским пыткам, а потом нагло заявили, что он-де сам перебежал.<br />Китайцы иногда в пределах прямой видимости (в бинокль, конечно) махали приветственно руками, но знающий замполит сказал, что на китайском языке жестов это означает угрозу, ну, как бы, когда мы друг другу кулак показываем.<br />Так что я лично китайцев сильно боялся, особенно когда один приятель из батальона связи шутки ради рассчитал, что если гипотетически их пустить через границу в колонну по четыре, а в районе Барнаула поставить пулемёт, который будет все время стрелять и их убивать, то всё равно они будут идти ВЕЧНО. Очень уж их много.<br />Но служба службой, а дружба дружбой.<br />Раза 2 — 3 в год наши пограничники встречались с китайскими дружить.<br />Осуществлялась дружба в основном на той самой образцово показательной заставе, где последнее время бесчинствовал Хохол.<br />Делалось это обычно так: китайцы приезжали, человек 30 — 40, тоже, наверно, не простые, а специальные, потому что уж больно раскормленные. Споют свое мяу-мяу, затем наша самодеятельность из выпускников Московской и Ленинградской Консерватории грянет «Полюшко-поле» или «Непобедимая и легендарная», а иногда уж вытаскивался на свет божий такой монстр, как «Русский с китайцем — братья навек», но без слов — инструментально.<br />Далее следовал совместный обед, естественно, составленный из обычного рациона советского воина: ну, там, фрикасе всякие, почки-соте и бульон с профитролями; затем два часа для общения и возможной дружбы.<br />Перед каждой такой встречей устраивался инструктаж в том смысле, что плохие китайцы в Пекине сидят, а те, которые приедут, вовсе даже и ничего, а может, среди них и вообще нормальные имеются. Очень важно было это внушить, чтобы наши орлы сгоряча сразу всех не постреляли. Но и переусердствовать тоже нельзя: а ну как целоваться бросятся.<br />Вот после обеда общение началось. Сидит наш увалень сержант, а китаец ему всякие штуки показывает: вот, мол, воротник — шанхайский барс, а вот нож специальный пограничный — 32 лезвия: и патрон застрявший из патронника выковырять, и операцию на глазу сделать. Смотрел на него наш, смотрел. И показать-то, и похвалиться-то ему нечем. Хотел сначала китайцу в лоб дать для убедительности, потом инструктаж вспомнил.<br />— Давай, — показывает, — на руках бороться.<br />Китаец с удовольствием. Раз! И к столу нашу руку припечатал. Сержант губу закусил:<br />— Давай ещё!<br />Китаец и второй раз его легко уложил — сидит улыбается, сволочь. Вокруг них собираться стали, дело начало принимать политический оборот. Подошел замполит - гиревик и кандидат, пнул сержанта под столом сапожищем, отодвинул.<br />— Он у нас больной, недоношенный, — говорит по-китайски. Китаец — ничего, понял, опять улыбается, даже поклонился немного.<br />Замполит, конечно, не то что сержант, - за два дня до этого гаубицу об колено на спор согнул. Китайцу-бедолаге несладко пришлось. Целых 6 секунд понадобилось, чтобы замполита завалить.<br />Командир заставы понял: его черед пришел престиж страны спасать, а то китайцы веселятся, а наши того и гляди затворами защелкают. И дело-то, в сущности, простое, а то ведь как его начальство за замполитову гаубицу ругало, пришлось тут же на месте распрямлять.<br />Наши все приободрились, смотрят соколами: сейчас старлей этому покажет.<br />Что такое?! Китаец опять — бац! — и улыбка до ушей. Видно, приноровился гад к нашей манере.<br />Старлей запястье потирает, бледный, как полотно, говорит в сторону:<br />— Хохла сюда, живо.<br />Притащили Хохла из-под бушлатов. Он со сна ни по-русски, ни по-китайски не понимает; засадили кое-как за стол, он только тюбетейку поправил — хрясь! — и сломал китайцу руку!!! Открытый перелом, даже косточка через рукав вылезла.<br />Хохол тут же на него кинулся, все норовил совсем руку напрочь оторвать, полумеры его уже никак не устраивали. Ну, отобрали китайца с трудом, утащили Хохла в каптёрку, но он ещё долго по дороге продолжал всех его волокущих бить. <br />Китаец за руку держится, зубами молча скрипит, стойкость азиатскую демонстрирует, но когда узнал, что сержант под шумок ножик у него тот чудный спер, тут уж заорал в голос.<br />Так анаша помогла Хохлу его подвиг совершить, а стране нашей честь свою не уронить.</p><p>Однажды одна очень интеллигентная женщина Александра Алексеевна пришла в гости к другой очень интеллигентной женщине Юлии Леопольдовне.<br />- Здравствуйте, уважаемая Юлия Леопольдовна!<br />- Здравствуйте, дорогая Александра Алексеевна! Проходите, пожалуйста, чай только что вскипел.<br />- Спасибо! – Александра Алексеевна прошла и села к столу, на котором расположились чайник, чашки и несколько вазочек с вареньем.<br />- Вам вишневого, как всегда? А то вот есть земляничное. Свеженькое.<br />- Спасибо, дорогая, попробую земляничного.<br />- Как ваши дела, здоровье?<br />- Спасибо, хорошо. А ваши? Что от мужа слышно? Как он там?<br />- Да, слава Богу! Основной срок уже отмучился. Не так много осталось.<br />- Что-то не пойму, много ему ещё сидеть-то?<br />- Ну вы же знаете. Дали ему два года, вот он год и две недели уже отсидел. Еще чашечку?<br />- Всё ж не дойдет до меня никак! Ему меньше сейчас осталось, чем он просидел или нет?<br />Тут Юлия Леопольдовна воровато оглянулась, расправила веером длинные костлявые пальцы и низким утробным голосом произнесла:<br />- Ну с горы, с горы покатился хорёк ебáный!<br /> <br />Потихоньку-полегоньку прошло более года, я покатился с горы и из салаги и «фазана» превратился уже почти в «старика» и имел полное право начать систематическую и всепоглощающую подготовку к тому, что для солдата важнее всего, — к дембелю. Не зря под огромным плакатом на плацу «Все, что создано народом, должно быть надежно защищено» прилепилась надпись от руки — «Дембель неизбежен, как крах капитализма» В.И. Ленин.<br />Подготовка к дембелю заключалась в изготовлении и разрисовке дембельского альбома и в подгонке и придании наиболее молодцеватого вида дембельскому обмундированию.<br />Все зависело от материальных возможностей и художественного вкуса демобилизуемого.<br />Обложка альбома, желательно бархатная (вот почему в клубе были вынуждены заменить занавес на тряпочный), обычно украшалась тигриной мордой: все-таки уссурийский край, — а содержание варьировалось в зависимости от фантазии и настроения полкового фотографа, в мое время — прапорщика Антса Аарэ. По примеру своих братьев эстонцев, поднаторевших в европейской культуре, он сделал нечто вроде солдатского фотоателье с декорациями. Он также изготовил из дерева макет автомата, который большинство солдат после присяги и в глаза не видали, покрасил его чернилами, и за два рубля или банку тушенки вы могли послать любимой или друзьям свою фотографию с закатанными рукавами и автоматом. Или благодарственную фотографию мамаше около невразумительного флага, исполняющего обязанности полкового знамени.<br />В большом ходу была и такая сценка: на фоне сопок воин с автоматом и со зверским выражением лица охраняет рубежи, а вдалеке видны две-три китайские рожи.<br />Что касается дембельской формы, то это — особый разговор.<br />Начнем с пилотки. Тут дело сложное. До сих пор ученые всего мира не могут прийти к согласию. Мир разделился на две части, как у писателя Свифта по поводу очистки вареного яйца — на остроконечников и тупоконечников, только в нашем случае — на «затылочников» и «лбешников». «3атылочники» упорно считают, призывая в свидетели военно-морской флот, что наиболее залихватски пилотка сидит на затылке, почти на шее, куда она прибивается специальным гвоздиком, а «лбешники», в свою очередь, предлагают опускать пилотку на нос и в крайнем случае придерживать языком.<br />Есть ещё немногочисленная и всеми презираемая экстремистская партия «височников», рекомендующая носить убор на ухе, но, как уже говорилось, их всерьёз никто не принимает.<br />Всё это относится и к фуражкам, только в фуражку вставляют специальную металлическую конструкцию, с помощью которой тулья в профиль образует почти прямой угол, вызывающий нездоровые ассоциации с немецким рейхом. Звездочка в обоих случаях сгибается под тем же прямым углом.<br />К такому идеалу стремились почти все защитники Родины, за исключением некоторых воинов-кавказцев, чьи состоятельные родители присылали им на «дембель» заказные фуражки диаметром до полутора метров; злые языки утверждают, что был случай, когда на такой убор сел пограничный вертолет.<br />Ниже головы у дембеля обычно находится китель, борта которого украшены белым электрическим проводом, бархатом и медными заклепками. Погоны должны были быть маленькими и армированы 3-миллиметровой сталью; из-под правого погона ко второй пуговице должен спускаться аксельбант, свитый из красивой веревки. Некоторые дураки, не сведущие в аксессуарах, перепоясывались аксельбантом на манер портупеи, другие засовывали свободный конец в карман, а красавец Пионер, с которого гипс так и не сняли, уехал на «дембель», держа конец аксельбанта в правой пионерской руке.<br />Хорошо иметь молодцеватую грудь, осмотреть всю ширину которой можно только повернув голову на 180 градусов. Тогда на груди свободно умещается целая коллекция воинских значков. Тут и военный специалист 3, 2 и 1-го классов, и бегун-разрядник, и парашютист-затяжник, и чемпион-стрелок из всех видов оружия, включая торпеды. Приятно освежает наличие значка «Гвардия» и малопонятного «Береги Родину», а при удаче можно рассмотреть притаившегося подмышкой «Донор СССР».<br />Хороший пример в этом смысле тогда подавал глава нашего государства, поэтому, чтобы заявиться в родной колхоз при «полном параде», значки начинали собирать и выменивать задолго до демобилизации.<br />Брюки ушивались до состояния колготок, так что стрелки отглаживать было бессмысленно, и они рисовались шариковой ручкой.<br />К сапогам пришивались вторые голенища, и по длине они были похожи на обувь Фанфана-Тюльпана или певицы Ларисы Долиной; после чего при помощи утюга геометрически сплющивались, укорачиваясь раза в четыре, и мучительно напоминали куплетную гармошку «Концертино».<br />Прибавим сюда каблуки-рюмочки, кропотливо выточенные холодными дембельскими вечерами из тяжелой армейской резины, алюминиевую ложку с наборной «финской» рукояткой и затейливой военной вязью «Ищи мясо, сука!», а также ремень, свисающий до положения «Покорнейше благодарю», — вот приблизительный собирательный портрет дальневосточного дембеля.<br />Два раза в год, в начале лета и зимы, полк начинало лихорадить. Приходило пополнение, и уезжали домой отслужившие.<br />Замполит полка, майор Криворот, доставал из сейфа свою верную, острую, как бритва, саперную лопатку, ладно пристегивал ее к поясу и выходил на свободную охоту.<br />Ушлые дембеля старались, конечно, ему на глаза не попадаться, шарахались по каптёркам, но майор обладал незаурядным сыскным нюхом и сноровкой, так что его рейды всегда заканчивались успешно.<br />Происходило примерно так.<br />Увидев разодетого в пух и, конечно же, в прах красавца-дембеля, майор зычным командирским голосом командовал:<br />— Воин! Ко мне!<br />Несчастный уже издали начинал ныть:<br />— Ну, товарищ майор... два дня до дома осталось. Ну, товарищ майор...<br />— Я сказал — ко мне, капельдудкин фуев.<br />Убранство дембеля с аксельбантами и т.д. километров с трёх действительно могло напоминать форму военных музыкантов на параде, так что замполит, слабо представлявший себе тонкую разницу между капельдинером и капельмейстером, в охотку щеголял остроумием.<br />— Три приседания, жи-во!<br />Место, вообще-то, очень напоминало Гревскую площадь, а сцена — «Утро стрелецкой казни».<br />Приговоренный делал три приседания, после чего его «колготки» причудливо рвались по всем швам; а майор гробовым голосом приказывал:<br />— На колени, — и вынимал лопатку.<br />Когда я увидел всё это в первый раз, мне показалось, что я сплю. Я отчётливо представил, как покатится буйная головушка осужденного, как осядет, повалится вбок обезглавленное тело.<br />И вот, широко, как профессиональный палач, расставив ноги, замполит высоко поднял лопатку (как принято в таких случаях писать), ярко сверкнувшую на солнце, рубанул на выдохе и... покатились в сторону каблучки, и осело, повалилось вбок голоногое, укороченное на 8 см тело.<br />Каблуки, конечно, подбирались сочувствующими зрителями, а колготочность в брюках вечером восстанавливалась первым же попавшимся салагой, и полностью реанимировался лихой дембельский облик.<br />Ничто и никто, даже товарищ майор Криворот, не может убить в человеке тягу к прекрасному.<br />………………………………………………………………………………………………<br />После той истории с «Комсомольским прожектором» меня долго не трогали. А потом нашёлся, наверное, неглупый человек, всё-таки вспомнивший мои впечатляющие успехи на ниве военной наглядной агитации, и мне поручили оформить, то есть расписать штук 15 здоровенных щитов, установленных вдоль главного плаца.<br />Примерно два метра на метр восемьдесят, с неприглядными потёками и щербинами, щиты навевали неприятные мысли о десятках расстрелянных около них за нарушение устава военнослужащих. Не знаю: то ли кому-то дошлому удалось разыскать в архиве генеральный план, по которому когда-то строился и украшался плац, то ли количество щитов неожиданно навело какого-то наблюдательного офицера на гениальную мысль, - только мне выдали маленькую (чуть больше пачки «Явы») книжечку «Памятка дальневосточного воина», чтобы я оттуда срисовал 15 гербов союзных республик.<br />Горя я хватил с эти «нарядом» порядочно! Во-первых: попробуйте перерисовать герб диаметром больше полутора метров с невразумительных бумажек, где небрежно наляпаны все эти кружочки размером с нынешнюю двухрублёвую монету. Во-вторых: страничка, где было указано, герб какой именно республики помещён, например под номером «3», была оторвана наполовину. В общем, и головой пришлось поработать, и ногами: ходил, искал узбеков и таджиков, чтоб свои гербы опознали. А в третьих: надо было успеть к Первому Мая, иначе Рекс обещал порвать мою московскую попку на «фашистские знаки». <br />Времени, конечно, мизер. Дали, правда, одного в помощь – щиты грунтовать, но он, бедолага, совсем по-русски не говорил и национальности своей обозначить не мог. Во всяком случае, ни один из гербов его на идентификацию не возбудил. Зато он на щиты белой краски наляпал в три слоя. Как кореша Тома Сойера на забор!<br />Короче, наконец, я всё сделал, осталось только на гербах Армении и Грузии «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» написать. Если на белорусском и украинском гербах я с лупой кириллицу кое-как восстановил, то надписи кавказской вязью на микроскопических картинках разобрать совсем уж было невозможно. Поздно вечером 30 июня я наконец разыскал одного скрипача из Армении – Эдика, который через два дня уже уезжал на дембель. Он – выпускник Ереванской консерватории, служил у нас год в оркестре. Эдик тихий такой, интеллигентный, в очках, написал мне крупно на бумаге по-армянски «пролетариев», предложил и по-грузински написать, – сказал, что в курсе, – у него мама грузинка. Я говорю: «Давай!», - а про себя подумал, что надо будет на всякий случай как-нибудь проверить грузинский текст, а то ходили слухи, что армяне к грузинам не очень.<br />Ночью не поленился сбегать с «грузинским» лозунгом к танкистам – там мой знакомый Резо служил, он про соединение пролетариев подтвердил, так что уже к полседьмому утра все гербы были с надписями и поражали ценителей щедрой палитрой. Не вышло у Рекса в тот раз меня на «фашистские знаки» порвать.<br />Прошло месяца три. Сижу вечером, помогаю одному Витьке горе-воину дембельский альбом оформлять, вписываю его фамилию в многоразовый шаблон собственного изготовления, оттиснутый под его ушастой фотографией на фоне акварельных сопок: «Не пробежит ни тигр, ни львица, никто не просочится из врагов, ведь на замке находится граница, когда в наряде Витя Пирогов!». (Саша Иванов, Коля Ванчугов, Миша Шнобельзон).<br />Тут дневальный прибегает: «Товарищ «старик», там художника спрашивают! – и шёпотом, воровато оглянувшись, добавляет, - чёрные!».<br />Я, как и любой другой, при такой фигне напугался, конечно. Говорю дневальному грозно: - Я что, по-твоему, художник что ли? - потом посмотрел на недоделанный альбом, - ладно, скажи, иду! (мало ли, может тоже насчёт альбома – всё прибыток) <br />По дороге на всякий случай начал прикидывать возможные предстоящие варианты: «когда в наряде Нургалиев Амирхан» или «когда в наряде Ахмет Темирбашев» - не очень катит, вообще-то.<br />У курилки в полутьме топтались фигуры. Потом по одному начали на свет выходить и руки тянуть: «Сурен, Армен, Карен, Тигран...». Уважительно так. Сигаретами из дома присланными угостили, рассказали пару анекдотов про «армянское радио». Когда прощались, говорят: «А можно мы завтра ещё придём?».<br />На следующий день в то же время явились уже все новые, кроме Сурена. Сурен этот обнаглел немного: «Вот, - говорит, - мой друг Максим!».<br />В принципе, нормальные ребята оказались. Я о них ходил всем рассказывал, и рейтинг Армении в полку резко пошёл вверх. Офицеры говорили: «Как увидишь на плацу орла – глаза горят, настроение бодрое, - значит точно армянин!». А заезжий военный теоретик из Ленинграда даже загорелся написать монографию «Генетическая предрасположенность армян к строевой подготовке».<br />Прошло много лет, но до сих пор в далёких горных селениях седовласые старцы холодными зимними вечерами у огня рассказывают внукам красивую древнюю легенду о простом русском парне, рискуя жизнью крупно написавшем на гербе свободолюбивой Армении фразу, которая в вольном литературном переводе звучала бы так: «Армянские мужчины постоянно вступают с Советской властью в специфические половые отношения в извращённой форме».<br />Интересно, где сейчас этот герб? Цел ли? Практика показала, что армяне любят и умеют хранить тайну.</p><p>Рекс вообще-то крепко уважал себя за красноречие. Обычный вечер смеха — полковое построение.<br />Стоим в полукаре (это как квадрат с тремя сторонами — четвертую-то дизентерия выкосила), Рекс — в середине.<br />Ну, как водится, первая шеренга — одни молодые, недавнего призыва воины, и хоть накурившиеся, но одеты всё-таки по форме: в сапогах и воротнички застегнуты. Вторая — уже по полгодика прослужили: и стоят посвободнее, и расхлыстаны поболе; третья и четвёртая — уже кое-кто без ремней и в кепках. Пятая и шестая — стоять, видимо, не могут, так, в трениках да в кедах, с транзисторами на травке Японию слушают. Рекс неожиданно докладывает:<br />— Вы — не советские воины, вы — враги. Я таких в 42-м своей рукой к стенке ставил. Вот дизентерия напала. А почему? Гигиены нету! Вам для чего в частях газеты выписывают, а?! По три-четыре газеты на взвод, а некоторые враги, которых я в 42-м, сами знаете, куда ставил, всё ж…пу пальцем вытереть норовят, а потом в рот тащат. — и ногой топнул два раза для убедительности.<br />- Я эти дела знаю. Мне этот палец в рот не клади! — и дальше в том же духе выступает.<br />Смешно, конечно, очень, но ничего, стоим, внимаем.<br />— Где дисциплина, я вас спрашиваю? Вот позавчера пошли два замудонца по самоволке в Козловку за водкой, я ее в 42-м... А как пошли?! Через танковый полигон, а там новые огнемёты испытывают. Вот убьют такого мудака, а он потом скажет: «Я не знал!..»<br />В это время к Рексу со спины подходит огромная толстая свинья, их много, обжевавшихся конопли, у нас шаталось, останавливается метрах в полутора, стоит, слушает зачарованно.<br />Свинья, надо сказать, отменная: пятак большой, глазки смышленые, хвостик витка три насчитывает.<br />Хайло-то разинула, с копытца на копытце переминается заинтересованно, по всему видать, очень ей по свинскому сердцу эта рексова речь приходится.<br />Конечно, уже первые ряды волноваться начали, отдельные всхлипы раздаются, кое-где рыданья сдержанные.<br />Рекс радуется: настоящее искусство всегда найдет дорогу к сердцу слушателя.<br />Тут к нашей свинье подходит племенной хряк — матерая ветчина, и, натурально, вступает с ней в половой свинский секс, воспетый в павильонах свиноводства.<br />Свинина покосилась недовольно: чего, мол, слушать мешаешь? — но ничего, похрюкивает. Ну, чистая свинья! В общем, не очень страстно они этому делу предавались, лениво так, чтобы времени зря не терять.<br />Тут уже среди воинства закричал кто-то, тонко так, по-звериному; повалились некоторые, а кто до этого лежал, вскочили.<br />Рекс, наконец, резко повернулся. Он и всегда-то лицом красен был, а тут вообще багровым сделался и дальше менял колер по принципу «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».<br />Сказать ничего не может, только тычет толстым пальцем в ближайшего сержанта, а другой рукой в сторону новобрачных удаляющие жесты делает.<br />Молодчага-сержант сразу понял. Подошел, печатая шаг, и как пихнет Джульетту в грудь сапожищем. Они, оскорбленные в своих худших чувствах, опешили, тогда сержант, решивший не останавливаться на достигнутом, по-футбольному оттянул носок и нанес влюбленным такой прицельный «марадоновский» удар, что парочка вылетела с противоположного конца плаца на пять метров впереди собственного визга.<br />Рекс дух перевел, вытер пот, говорит:<br />— Молодец!!!<br />А сержант:<br />— Служу Советскому Союзу!</p><p>Мне и сейчас часто снятся дорогие моему сердцу Пшикер, Хохол, Пионер, старшина Растак, Рекс. С удовольствием снится даже прапорщик Митрохин, которого я никогда не видел, и с которым убежала жена старлея Акишина, тоже, видимо, хорошего человека. Но видение двух военных свиней, наверняка уже жестоко съеденных, навевает неизъяснимую грусть. Тогда я наливаю стакан водки и пью за их светлую память.</p><p></p> http://top4top.ru/maxkap/posts/9159 Mon, 03 Jan 2011 13:35:14 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/9136 <p>Пшикер<br />«Непобедимая и легендарная,<br />В боях познавшая радость побед...»<br />(Из песни)</p><p>Наши мне про Пшикера все уши прожужжали: Пшикер то, Пшикер это, — но посмотреть его в деле всё никак не удавалось.<br />А дело было вот какого рода. Значит, отбывал у нас воинскую повинность один такой солдат — Пшикер. Фамилия ему была Афиногенов, а Пшикером его солдаты прозвали за особую военную манеру выражаться.<br />Вот, например, идёт старшина, все солдаты прячутся: как бы от него какой приказ не вышел, — и как на грех Афиногенов из-за склада № 3 по своим делам выходит. Ну, старшина натурально:<br />— Воин, ко мне, аллюр 3 креста.<br />Афиногенов, - делать нечего, - подходит, ест глазами начальство. Старшина говорит:<br />— Слышь, Афиногенов, так тебя растак, значит, сейчас пойдёшь к Парфёнову, так его растак, возьмешь это бельё ебáное с каптёрки, так её растак, и шмелём к майору Сурову, так его растак, в его замудонскую контору (так её растак. — Примеч. авт.). Там берёшь 6 комплектов и пулей ко мне, так меня растак. Понял, собака?!<br />У Афиногенова глазки голубенькие, вытянулся молодцевато:<br />— Есть, никак нет, виноват, так точно, товарищ командир!<br />И пошёл курить анашу.<br />Старшина для порядку ему ещё вслед крикнул:<br />— Смотри у меня, чёрт немытый! — Некоторое время постоял и сам пошёл обедать.<br />Прошло дней десять. Ни старшина, ни сам Пшикер о белье (так его растак), естественно, и не вспомнили.<br />Потом встретились случайно. Тут за мной прибегают:<br />— Идём быстрее, Капитан, там Пшикер со старшиной разбирается.<br />В самое время поспели. Старшина ноги расставил, собой любуется, говорит грозно:<br />— Афиногенов, так тебя растак, урод-в-жопе ноги, ты у меня на дембель инвалидом поедешь. Где белье? Чмо ты китайское!<br />У Пшикера глазки небесные, бровки домиком, весь такой складненький:<br />— А я, товарищ старшина, всё как вы сказали. Пошёл, значит, белье, пшикер, лежит где. Там, пшикер, он ой! Страшное дело, какой пшикер. А я как на духу, пшикер. Бельё, пшикер, Парфёнов, Парфёнов и Парфёнов, пшикер, пшикер, товарищ, пшикер, старшина, пшикер. В общем, всё, как вы сказали.<br />Старшина подумал минутку, осмотрелся, потом говорит:<br />— Чего?!!<br />Афиногенов доброжелательно:<br />— Ну, я же вам объясняю! Пошёл я, пшикер, туда-сюда, пшикер, бельё-то надо, как вы приказали, пшикер. Вот какие дела, а пшикер — он там... Я говорю: «Сам товарищ старшина, пшикер, 6 комплектов пшикера», — а майор, пшикер, так точно, согласно уставу, бельё, пшикер, в общем, благодарю пшикер за службу, пшикер и пшикер.<br />И пошёл курить анашу.<br />Старшина немного постоял, кулаком загрозился для страху и опять вслед крикнул:<br />— Ну я, бля, твоему майору... — махнул рукой и пошёл обедать. Подошли ко мне мои орлы однополчане, рот закрыли, говорят:<br />— Понял службу, салага?<br />— Понял, — говорю, — более или менее, а почему у старшины «Растак» — кликуха?<br />А вообще-то Пшикера все офицеры почему-то старались избегать.</p><p>Капитан-то — это не звание у меня было, а прозвище, и родилось оно так.<br />Попал я однажды в военный госпиталь по подозрению на дизентерию — тогда половина полка животом мучилась. Ну, привезли меня ночью, положили в палату до утра. Лежу, сильно удивляюсь: палата на двух человек, на второй койке кто-то спит, одеялом укрывшись; на полу — ковер, на подоконнике — цветы, на тумбочке — небольшой телевизор! Ну, думаю, наконец-то наши солдатики дожили до нормального отношения. Уснул сладко, знамя полка снилось.<br />Утром будит сестричка: халатик крахмальный, каблучки-туфельки, — лезет теплой ладошкой за пазуху:<br />— Товарищ капитан, поставьте градусничек.<br />Я говорю:<br />— Ошибочка вышла: рядовой я.<br />Она улыбается:<br />— Никакой ошибочки, у нас все чётко. Вот у меня написано: Капитан Овский.<br />В общем, через 20 минут я уже на 3-м ярусе в бараке с ребятами за дембель базарил.<br />А до этого у меня вообще кличка была — ВРАГ. Я до армии в «Машине времени» играл на барабанах. Очень известная уже тогда была группа, хотя и официально не признанная. И вот уже после того, как меня предательски забрали буквально в один день, в одном гэдээрошном журнале «FREI WELT» появляются статья и крупная фотография «МАШИНЫ»: А. Макаревич, А. Кутиков, М. Капитановский, С. Кавагоэ — по-немецки написано, но всё ж даже после военной академии прочитать можно. И вот ребята меня решили порадовать в моём далёком пограничном районе — выслали бандерольку с журналом.<br />Через каких-то два с половиной месяца вызывают меня в штаб. Большинство солдат за два года ни разу даже близко к штабу не подходят, а я ещё на четвёртом месяце — довольно страшновато. Военная комната: сейф, шкаф у двери, стол и еще шкаф в углу. Двое очень крупных мужчин в форме. На столе какой-то немецкий журнал. Мужчины — замполит майор Криворот и высокий капитан-пропагандист (была такая милитаристская специальность). Я стою, они курят. Потом спрашивают ласково:<br />— Кто будете?<br />Я приободрился:<br />— Воин Советской армии и флота Максим Капитановский, по вашему приказанию прибыл.<br />— Что же ты, сукин кот, не поставил нас в известность, что был в ФРГ, у них же Бундесвер.<br />Второй, глядя в потолок:<br />— А ну-ка, Саш! Позвони в дивизию прокурору.<br />Я в страхе бормочу:<br />— Товарищи маршалы, какая ФРГ? Я же в немцев только в детстве играл, и то на стороне русских.<br />— Не надо петь военных песен! — это капитан-пропагандист.<br />— ФРАЙ ВЕЛЬТ — это свободный мир, как сам думаешь, Николай Иваныч?<br />Тут шкаф в углу говорит:<br />— Я тя научу родину любить, ты — не советский воин, ты — враг; я таких в 42-м своей рукой к стенке ставил и... — выходит из тени на середину комнаты — чистый Вий. — Хорошо, что мы почту проверяем, а то мамаши несознательные то колбасу пришлют, то фотку бабскую, а враги тут как тут притаились.<br />Подошёл к столу: косая сажень в плечах, ремни поскрипывают — командир полка Рекс. Штаны на библейском месте топорщатся — я его тут же прозвал Эрекс, но не прижилась шутка: тонко очень.<br />Ничего мне за это ужасное преступление не было, даже журнал через полгода отдали, только, бывало, Рекс (когда настроение хорошее) около оркестра (я тогда уже в оркестре служил) пройдёт:<br />— Как, — говорит, — Враг, совсем империалистам продался?!<br />Мы, конечно, все «ха-ха» включаем.<br />— Рады стараться, товарищ полковник.<br />Так вот, я сначала Врагом обретался, а уж потом Капитаном.<br />О Рексе — особо. Потрясающий мужик был. «Рекс» — это тоже кличка (уж не знаю за что!). У нас с ним отношения на короткой ноге. Не моей, конечно, - у него-то на три размера больше, чем тот год, когда он якобы всех к стенке ставил.<br />Я, вообще-то, его возраст прикинул — получалось, что в 42-м ему было от силы года четыре, так что своей рукой к стенке он мог ставить разве что ночной горшок. Но я привык людям верить, поэтому на всякий случай его побаивался.<br />И вот вызывают меня в ту комнату опять. Там, конечно, Рекс, майор Криворот и полный набор шкафов и сейфов. Рекс:<br />— Ты, Враг, знаешь «Комсомольский прожектор»?<br />Я мысленно упал в грязь его лицом, но говорю (в уме):<br />— А как же, не у Пронькиных на даче! <br />— Тут комиссия, штык ей в брюхо, через два дня. Замполит сказал, что ты рисуешь, как мороз на оконном стекле. Вот тебе фотоаппарат старлея Митрохина, ему жена из Новосибирска привезла, ну, та, которая потом с прапором Акишиным сбежала, но ты этого знать не можешь. Так вот: 2 пленки, аппарат, иди и снимай недостатки, потом пойдешь в клуб к Антсу Аарэ, к этому чухне, к врагу, которого я в 42-м ставил и не поставил. Он фотки напечатает, и вообще, а ты — «Комсомольский прожектор»... Одна нога здесь — другая там.<br />Я: — Есть, никак нет, виноват и служить легче будет!<br />— А щит стоит возле КПП — ржавая такая железяка, а то я тя своей рукой...<br />Впервые работа по нутру, иду с фотоаппаратом, как кинооператор Кармен, радуюсь, навстречу Пшикер.<br />— Ну, что, — говорю, — Пшикер, как оно, бельё-то? — настроение у меня хорошее. Он посмотрел холодно:<br />— Пшикер, — говорит и пошёл курить анашу.<br />Я потом с ним после дембеля встретился, ни разу этого чуднóго слова от него не услышал. Правда, он тогда вообще молчал.<br />Так вот, перво-наперво я достал два листа ватмана, склеил, пошёл на КПП на «Прожектор» посмотреть: на двух столбиках стоит неправильной формы ржавый металлический лист. Ничего не понимаю. Покурил! Ага, вижу: контур Воина с прожектором просматривается, и ещё место для недостатков. Достал краски, освежил — Воин классный, красномордый, в одной руке прожектор, другая на недостатки указывает.<br />Ну что вам сказать? Недостатки хорошие. И овощехранилище, где картошка гниёт, и коровы на территории, и женщины гражданские с авоськами через полк на автобус дорогу срезают. А на КПП приказ вышел: баб не пускать; часовые родины насмерть стоят, правда, пять метров в сторону забор кончается, и бабы там вперемежку с коровами проходят.<br />Я пал на колено, как перед невестой, сфотографировал.<br />Увлёкся, два дня не обедал, наконец, эстонский рыболов Аарэ — «печальный пасынок природы» — выдал мне 32 фотографии (из 64 совсем неплохо). Очень хорошо они легли на ватман — приклеил, отошёл, как художник Куинджи от полотна «Ночь на Днепре», посмотрел: текста явно не хватает. А я же ещё и поэт. Мне стихи написать — что Рексу двух дембелей отоварить. <br />Под каждой фоткой подписываю фломастером.<br />Про баб:</p><p>С авоськой женщин от прохода<br />Гоняет смелый часовой.<br />А вся рогатая порода<br />Проходит за его спиной. </p><p>Фото: около генштаба в канаве лежит пьяный мужик, гражданский. Стихи:</p><p>Совсем недалеко от штаба,<br />Там, где стоит наглядный щит,<br />Лицом к забору — к людям задом<br />Мужчина выпивший лежит.</p><p>И дальше — больше. Так я в недостатках поднаторел, что уже устно готов был комиссии докладывать. Ну ладно, поставил последнюю точку, полюбовался.<br />Жалко, думаю, посмотрит прохожий или какой-никакой китаец и плохо подумает, а ведь и достоинств полно. Вот, к примеру, два месяца назад была жестокая и бескомпромиссная борьба за чистоту. Рекс так и сказал:<br />— Как увижу окурок на территории, так сразу его своей рукой и так далее. Короче, хоронить будем.<br />Не совсем было понятно, кого хоронить, но все равно по тону неприятно.<br />На следующий день окурок был сразу найден Рексом прямо на ступеньках штаба. Хороший окурок, от «Явы» с фильтром — такой на солдатской кухне целую луковицу стоит. Сразу тревога — свистать всех наверх, а некоторых вниз, построение полка, парадный взвод с оружием. Четыре сержанта держат простыню, посередине лежит многострадальный окурок, весь полк похоронным шагом (Рекс впереди) выходит в сопки на 4 км и хоронит усопший окурок под оркестр и выстрелы парадного (он же погребальный) взвода.<br />Отличные достоинства.<br />Постоял у «Прожектора» минут 20, труба пропела, — святое, - пошёл обедать.<br />Как потом выяснилось, комиссия прибыла через час, и, хотя половина полка два дня для их банкета грибы в сопках собирала, дальше «Прожектора» не пошла: аккуратно сняли, свернули и удалились.<br />Дня через три сидим с ребятами в каптёрке, курим — кто анашу, кто так, всякую дрянь. Разговоры ленивые. «Три П» — Пётр Петрович Пунтусов — говорит:<br />— У нас в Барнауле строго. Вот меня под 8 Марта женщины из нашего барака послали за водкой. Я купил две бутылки, еду обратно на автобусе, бутылки в сетке — все видят; и тут у окна один мой знакомый с приятелем. Я схожу, они за мной, здоровые черти: «Петь, дай бутылочку!» Я говорю: «Не, женщины просили». Они: «Ну, мы твоих женщин...» Потом этот приятель хвать у меня сетку, хрясь об землю — одна вкусная вдребезги. Я: «Вы чего?», - тут мой знакомый как даст мне в рыло и челюсть сломал.<br />Мы посочувствовали, как могли, спрашиваем: и все? Так и кончилось?<br />А Петя встает (он приноровился отруби в столовой забирать и в деревню продавать, наверно, уже пора было отруби везти) и пошёл, зевнул так жизнеутверждающе:<br />— Ну почему? Ребятам знакомым сказал...<br />— Ну и как, набили едало-то?<br />Петя потянулся, говорит:<br />— Да не, убили на х…й.</p><p>Продолжение следует…</p> http://top4top.ru/maxkap/posts/9136 Thu, 30 Dec 2010 18:45:25 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/9119 <p>Огромное спасибо всем тысячам, фотоповцев, кто положительно оценил историю с волшебными спичками. От всей души дарю ещё один рассказ. <br /> </p><p>Обслуживание и питание в советских ресторанах семидесятых-восьмидесятых годов не отличались большим разнообразием. Омары в шампанском и соте из соловьиных язычков ещё не подавали. Единственные изыски, на которые могли рассчитывать трудящиеся, - это яйцо под майонезом, котлеты по-киевски, цыплятки «табака» или уж совсем запредельное блюдо «осетрина по-московски».<br />Хамство повсюду также процветало примерно одинаковое, поэтому граждане, мечтавшие культурно отдохнуть стали отдавать предпочтение тем заведениям, где пожирание пищи и алкоголя сопровождал более или менее приличный оркестр. Который за отдельные деньги мог бы сыграть если не всё, то почти всё, что может придти в голову состоятельному клиенту. </p><p>В тот день я приехал на работу очень рано – часа в три. Была назначена «репа» (репетиция). Следовало навести блеск на два свежайших шлягера, которые вот уже полгода, как беспрерывно заказывали посетители. Мы, конечно, играли, но неуверенно, на слух и, как говорится, на «глухо-немецком» языке. На этот раз руководитель Гриша должен был привезти фирменную запись и слова, списанные с плёнки его другом - хорошим переводчиком. Речь шла о песнях «Una paloma blanca» и «Lady bamp». А то до этого мы пели: «Унапалона бланкат шмар ди комтуре тапá» - что хавалось на ура, но у музыкантов же должна быть хоть какая-то совесть.<br />Я вышел из левой машины, которую поймал у метро «Тушинская», и поднялся на второй этаж низкого двухэтажного здания, где размещался один из немногих тогда загородных ресторанов – элитный кабак «Старый замок». Я с гордостью окинул взглядом уютный зал с богатой аппаратурой и присел за столик к моим друзьям, которые за кофе коротали время в ожидании репетиции. Кто бы мог подумать, что это наш последний день в «Старом замке».</p><p>Раньше на первом этаже ресторанного здания была столовка, и окрестные работяги в ватниках и сапогах, распивавшие там портвишок под пельмени, при желании и наличии минимума средств после шести вечера беспрепятственно поднимались наверх и автоматически облекались новым статусом крутых-деловых завсегдатаев почти ночного (!!!) загородного кабака.<br />Но так было до нас, и именно такую ситуацию год назад мы и застали, впервые приехав в этот ресторан, чтобы рассмотреть предложение стать штатным ансамблем пока еще не раскрученной, но многообещающей новой точки.<br />В зале орала блатная магнитофонная музыка, воняло мокрой рабочей одеждой, плохими папиросами, вообще всё было в дыму – не курила только кудлатая собака, лежавшая у порога. Пьяные официанты, по внешнему виду ничем не отличавшиеся от посетителей, разносили некое подобие шашлыков (кухня там считалась кавказской) и танцевали с немногочисленными дамами, - если их, конечно, можно было так назвать.<br />Но само помещение было свеженьким. Грузин-дилетант с труднопроизносимой фамилией, которому полгода назад отец на тридцатилетие подарил этот кабак, по слухам вложил в ремонт и интерьер десять штук баксов - тогда они назывались гринами, а десять - это было много. Я никогда не бывал в грузинских замках, поэтому с большим интересом осматривал уродливую чеканку, мохнатые шкуры, цепи и топоры пожарного вида, которыми был щедро декорирован основной зал. Как бы то ни было, но ресторан находился всего в четырёх километрах от МКАД по Волоколамке, имел удобную площадку для автомобилей потенциальных посетителей и крышу местного РАЙПО. А пьяный официант с фингалом Костя поведал, что рядом есть удобная дорога, по которой на обратном пути можно объехать тушинский пост ГАИ, известный на всю Москву своими антиалкогольными зверствами.<br />Короче, тема была вроде бы стоящая, и после полутора минутного обсуждения мы взялись за дело. За какую-то неделю и три бутылки коньяка хозяина удалось убедить, что перед ним самая лучшая в Европе и широко известная в мире команда по раскрутке новых кабаков. Для этого было устроено несколько встреч и организована серия звонков типа: «А чё, правда, што ли у вас Вишельский (фамилия руководителя) выступает? – Круто!» или «За сколько недель надо столик заказывать Вишельского послушать?», или «А пятихатку грин в натуре хватит вдвоём с мочалкой посидеть?».<br />Одним словом, Тенгиз сказал: «Фас!». <br />Первым делом мы потребовали рассчитать большую часть старых официантов, взять несколько новых с нашей подачи и всем пошить одинаковую спецодежду. Так и было сделано, правда, где-то неделю мы отмазывали хозяина от сбившихся в организованную банду уволенных халдеев, пока двухметровый друг Гришки, - Марик, - новый и единственный в мире еврей-вышибала их однажды не поймал и двоих не убил. Потом на второй этаж устроили отдельный вход, где за солидной дверью с глазком в умопомрачительном костюме и при чумовых часах окопался тот же сладкий Марик. <br />Чуть раньше мы перевезли аппаратуру и договорились с простодушным Тенгизом закрыть ресторан недели на две. За это время оркестр собирался отшлифовать специально для этого ресторана подобранную программу, кухня должна была научиться готовить несколько новых фирменных блюд в стиле средневековья, а оставленные на работе за благообразность официанты из старого состава обязались под присмотром пришедших профессионалов освоить непринуждённое отнимание денег у будущих крутых клиентов. <br />Новое меню разрабатывал лично я. На тарелку с невразумительными биточками, подававшимися под видом люля, я предложил устанавливать изготовленную из четырёх хрустящих хлебцев башню. Горячим ножом в хлебцах проделывалось окошко, внутрь вставлялась свеча, и «башня» подпиралась двумя свиными сардельками. Это небесной красоты блюдо я проименовал «Жаркое по-рыцарски», а те же сардельки только в отдельной подаче с горошком стали называться колбасками из вепря «a la Brian de Buagilber» – я не поленился освежить «Айвенго».<br />Работа кипела. Выпускник «Строгановки» Гришка разработал проект скатертей и салфеток со средневековыми готическими надписями «Desdichado», а дважды лабух Советского Союза незамысловатый гитарист Саха предложил подавать шашлык на оперённых робингудовских стрелах. Правда, Вишельский ему посоветовал лучше подучить гармонию «АхОдессы-жемчужины у моря». В общем, все эти две ноябрьские недели мы вечерами приезжали в ресторан, где каждый усиленно занимался своим фронтом работ. У окна сидела дежурная наблюдательница из посудомоек и внимательно следила за подходами к кабаку. Увидев фары заворачивающего в наш тупичок автомобиля, она подавала знак, и мы бросались к инструментам. Двое-трое официантов подходили к задёрнутым шторам и устраивали теневой театр, изображая танцующие в вихре веселья пары и снующих по залу себя, еле-еле успевающих разносить потребованные взыскательными клиентами яства. Позже бас-гитарист предложил не играть, а громко заводить магнитофон с нашим же творчеством, тогда освободившийся я в контрольные моменты начинал бегать по залу, звенеть бокалами и дурным голосом кричать «Горько!» или «Гость из солнечной Абхазии приветствует дам из Московского Дома моделей!»<br />Из дорогих машин вылезал «солидняк», поднимая голову, заинтересовывался вакханалией элитного отдыха и подходил к насмерть закрытой двери с вбитыми в неё хромированными буквами «мест нет». Надпись у «крутизны» вызывала лишь кривую ухмылку, но после настойчивого стучания появлялся вальяжный Марик, который в изысканных выражениях объяснял, что в этот ресторан записываются за полгода или, в крайнем случае, выигрывают места в лотерею «Спринт». При виде того, как их разочарованные спутницы, кутаясь в дорогие меха, капризно надували губки (Ну, пусик, что за делааа?!), кавалеры доставали устрашающих размеров лопатники и махали ими перед носом импозантного Марика. Можно себе представить с какими искушениями приходилось бороться несчастному, но при всём желании, кроме строгого лица, сделать он ничего не мог. Единственное, что наверно сохраняло ему душевное здоровье, - это обещание самому себе отбиться в полный рост, когда ресторан действительно откроется.<br />В общем, дней через десять на Москве уже гулял твёрдый слух о том, что порядочные люди давно ни в «Русь», ни в «Иверию» не ездят, а, напрягая все связи и кошельки, отдыхают чуть ли не до трёх ночи в шикарном месте – «Старом замке». Куда лохам попасть практически невозможно, а уважаемым людям наоборот очень возможно и даже необходимо. Иначе ты не человек, а позорный козёл. Находились люди, которые, оказывается, уже не раз и не два всю ночь гудели в «Замке» с тёлками и даже катались там на тройках. С бубенцами!<br />Когда «Замок» по-настоящему открыли, срочно пришлось взять ещё трёх официантов и переоборудовать кладовку под супер-банкетный зальчик (сейчас сказали бы – «VIP»). Я настоял на том, чтобы для этого зала заказали специальные металлические кубки, как у рыцарей, и даже получил от хозяина премию в двадцать пять рублей, потому что обычный бой посуды сократился ровно на количество новых кубков. Правда, позже выяснилось, что их нигде не заказывали, а приобрели в магазине «Учколлектор». А я-то всё гадал, откуда у меня такое непреодолимое желание выгравировать на них что-нибудь вроде «1ое место по волейболу. Школа 283» или «Четвёртой бригаде за победу в соцсоревновании».<br />Очень быстро качество ночной работы перешло в количество. Денег. Я приезжал домой в шесть-семь утра, бросал деньги в полиэтиленовом мешке в угол и, не раздеваясь, валился спать до двух. А в шесть снова ехал на работу. Моя тогдашняя жена расцвела и писала мне письма самого любовного содержания. Я отделывался мужественными короткими записками. Виделись мы с нею только тогда, когда она привозила к нам в ресторан каких-нибудь знакомых с работы или иностранцев. Все её очень уважали и боялись – ну как же: жена самого барабанщика из «Старого замка». Какое-то время это звучало довольно гордо.<br />Так или иначе, ресторан по популярности и проходимости стал постепенно затмевать Мавзолей. И в основном, - благодаря многочисленным профессиональным талантам Гриши Вишельского. Чего стоило, например, его тончайшее чутьё на момент, когда следовало объявить «операцию чехол». Небольшая ошибка в пять минут в ту или иную сторону влекла за собою денежный провал вечера. Однажды в отсутствие Григория где-то в час ночи поток заказов стал иссякать, и я тихонько провозгласил в пространство: «чехол!». Басист Петя послушно выключил бас, накинул на усилители полиэтиленовую плёнку и изрёк в микрофон: «К сожалению, на этом, дорогие друзья, наша официальная программа заканчивается. До будущих встреч!». Я не вылезал из-за барабанов, ожидая, что как всегда подгребут два-три не натанцевавшихся ещё орла и будут совать деньги за восьмой повтор «Лашатемикантаре». Но никто не спешил добавить нам благосостояния, а скоро вообще почти весь зал поскучнел, рассчитался и ушёл. В два я, как последний додик, был уже дома и чуть не застал ещё бодрствующую жену. Пришлось двадцать минут курить на лестнице. У Гриши же проколов с «чехлом» не бывало никогда. Как он угадывал нужный момент, я не знаю, но он угадывал безошибочно. Видимо, не зря при делёжке пáрноса он получал полтора пая и не зря руководителем был именно он, а не какой-нибудь там я. Больше с «чехлом» никто не экспериментировал, доверились Грише, тем более, что эта тема была далеко не единственным его талантом. Стоило в зале появиться хотя бы одному представителю кавказских или среднеазиатских республик, как Гриша тут же делал стойку и в течение ближайших пятнадцати минут раскручивал несчастного по полной программе. Делал он это при помощи медовых речей с разумным включением нескольких слов на родном языке присутствующего, национальность которого он опять же безошибочно и мгновенно определял. Гриша легонько касался природного благородства и гостеприимства коренного населения, а также необозримости просторов полей, цветущих долин (гор) солнечной Грузии (Армении, Азербайджании, Узбекистании и т.д.), после чего рассыпáлся в комплиментах толстой блондинистой даме посетителя и насильственным образом дарил ей какую-нибудь «замечательную» песню. Если же кавказско-азиатских столов в зале оказывалось больше одного, то через пять секунд Гришка организовывал между ними такой конкурс национального искусства, что у других клиентов шансов послушать что-нибудь кроме «Сулико» или «Ов сирун, сирун» не оставалось никаких.<br />Однажды после заезда сборной Кавказа по гребле, чей автобус на их беду завернул к нам поужинать, я обставил свою квартиру новой мебелью. Долго думал насчёт кухни и поддался-таки искушению - заказал дровяную, «а ля рюс» - с неподъёмным дубовым столом и табуретками такой массивности, что на них хотелось рубить головы каким-нибудь стрельцам. Стоила кухня как три югославских гарнитура «Сабрина».<br />Как-то жена написала мне: «Повадились соседи за спичками. Спрашивают, сколько стоит кухня. Глаза у них нехорошие». Я ответил: «Купи топор и говори, что муж сам срубил». Через два дня она написала: «Они спрашивают, почему муж такой худой и с синяками под глазами. Где работает?». Я ответил: «Скажи, что физик-ядерщик, облучённый». С тех пор весь дом меня жалел, а иногда приносили цветы и чего-нибудь поесть, но машину покупать я всё ещё боялся. <br />А ресторан набирал обороты. Единственное, что в невыгодную сторону отличало «Замок» от той же «Руси» - это отсутствие какой-никакой лёгкой безвредной стрельбы. Мы даже всерьёз собирались при помощи Марика организовать маленькую рекламную пальбу без последствий, но тот же Гриша обозвал всех козлами и велел каждому участнику коллектива, включая Марка, не городить огороды, а просто по секрету рассказать своим жёнам и подругам некую историю. Якобы на днях в «Замке» одна красивая тёлка ранила из пистолета другую тоже хорошо прикинутую тёлку из-за красавца музыканта того же кабака. Не сразу, но так все и сделали. Я написал жене пространное письмо, как бороться с соседями, в конце невзначай упомянув, что у нас произошла бабская стрельба. Из-за басиста Петьки. На самом деле он был не красавец, а угловатый невнятный парень, которого держали только за то, что в песне «Лебединая верность» после слов «на землю упал» он ломко падал у микрофона, гениально изображая оставшегося без подруги матёрого гуся-лебедя.<br />Положив записку на холодильник, я увидел там свежее письмо для меня. В нём с холодным неженским сарказмом и в отточенных выражениях любимая сдержанно пеняла мне на потерю совести и такта и на наличие трёх любовниц, перестрелявших друг друга из-за такого куска говна, как я. Это ей, мол, Верка (та ещё гнида) – подруга гитариста Сахи - звонила.<br />Как бы то ни было, через неделю Москва переполнилась слухами о том, что у нас какие-то вооружённые иностранцы завалили шестерых ментов в штатском в борьбе за единственное оставшееся к ночи фирменное блюдо с башней из хрустящих хлебцев. Рейтинг кабака взлетел до небес. </p><p>Репа закончилась около пяти – «Палома бланка» зазвучала на три порядка лучше оригинала, ресторан открыли для посетителей, и мы отправились на кухню отобедать, чем повар послал. Ребята уселись за стол около буфета, прямо напротив коридорного крана, из которого по дороге от буфетного раздаточного окна в зал официанты добавляли в водочные графинчики воду. Месяц назад произошёл дичайший скандал: выяснилось, что буфетчица разбавляет водку. Официанты проявили редкую сплочённость, выступили единым фронтом и быстро доказали директору, что дважды разбавленный любимый клиентами напиток может бросить тень не на что-нибудь, а на безупречную пока репутацию ресторана. Тенгиз, хотя и держал Нинку в любовницах, всё-таки прогнулся и под давлением общественного мнения коллектива уволил её по своему собственному желанию. Приняли Наталью Алексанну – мать официанта Никиты. Решение было мудрое по двум причинам: во-первых: будучи женщиной пожилой и непривлекательной, Наталья ничьей любовницей стать не могла и от работы не отвлекала, а во-вторых: материнские чувства по идее не должны были позволить ей лишать сынка законного заработка на водке и тем гадить ему и его корпоративным дружкам. Так оно и обернулось: новая буфетчица стала бодяжить вино.<br />Я взял у Фарида шесть сырых шашлыков и пошёл к плите с открытым огнём жарить. Сам Фарид был занят, а кроме него я не мог доверить этот процесс никому. Как всегда шашлыки удались. Через несколько минут к нам за стол подсели с салатами и пивом официант Коля и странный эстонский халдей Арвид. Потом Арвида позвали в зал: пришли два офицера. Вполголоса ругаясь по-эстонски, Арвид поплёлся сначала в зал, потом на кухню и в буфет, оттуда уже с подносом опять в зал. На этом обратном пути он почему-то миновал кран и ругался уже в полный голос. Тем не менее, я переполнился гордостью: не прошло и пяти минут, как в нашем ресторане клиентов уже почти обслужили. Коля, правда, пояснил, что ругается Арвид видимо потому, что ушлые «сапоги» заказали нераспечатанную бутылку. Тут уж никак не разбодяжить, но надо смириться и терпеть. Был бы это не Арвид, а он, Коля, он бы попробовал привлечь малоизвестное постановление №4218/7 от 5.11.1967 (которое, кстати, никто не отменял) о том, что водку положено подавать клиентам из расчёта не более, чем по сто грамм на человека за вечер. Офицеры бы стали ныть, подмигивать, - Коля бы за отдельную цену сжалился и принёс бы в трёх графинчиках (200+200+100). А тут уж кран-то – вот он!<br />Но это – он, Коля. Он русский-то прилично знает. Не то, что этот Арвид. Поэтому ему надо смириться и терпеть. <br />– В принципе знал, ведь, чухна, на что шёл. – философски закончил Коля.<br />Арвид вернулся доедать и сказал: «они сакасали трафуу». Реган, петрушка, кинза и укроп, - это был дежурный набор, подаваемый к шашлыку. Нас это не удивило, но Арвид, неприлично возбуждённый закрытой водкой, выпив пива, прошипел, что «эти мерские люти ничефо не понимаютт в многоопрассии трафф».<br />Коля возразил: «Ну почему?» – в результате они поспорили на «тфе путылки коньякаа», что бравые советские офицеры не смогут отличить «шашлычную» зелень-шмелень от какой-нибудь там осоки. Как раз в этот момент командиры потребовали ещё шашлык с зеленью. Был чудесный летний вечер, и мы всей толпой спустились через задний ход на улицу. Впереди шествовали Арвид с Колькой, за ними два повара и Марик, замыкали колонну три официанта и мы, а Наталья Санна смотрела из окна. Арвид остановился у пыльной обочины, примыкавшей к маленькому леску, и быстро нарвал там несколько пучков какой-то грязной травы. Я сумел определить только «Plantago major L.» и «Agrimonia eupatoria» - то есть подорожник и репей. Всё это великолепие он потом тщательно промыл из «водочного» крана, положил на овальную тарелочку и вместе с шашлыком отнёс защитникам отечества. Мы сгрудились у занавески, закрывавшей вход в зал, но раскрасневшиеся офицеры громко спорили о преимуществе роскошных блондинок перед гаубицами среднего радиуса действия, и до зелени у них пока ещё дело не дошло. Поскучав немного у занавески, все разбрелись по своим делам, а мы и поспорившие халдеи вернулись за стол к десерту. Арвид ковырял в зубах зубочисткой, а Колька смотрел в сторону и фальшиво насвистывал «Girl», но всё равно было заметно, что оба напряжены, как колбаса. Как раз в этот момент и раздался истошный военный крик: «Официант!!!». Колька даже подпрыгнул от радости. Арвид поправил бабочку, вздохнул, и, накинув на белобрысую морду выражение «чего изволите?» отправился в зал. Колька принимал поздравления, когда мимо него обратно прошёл Арвид с пустой тарелкой и буркнул: «Просили трафу пофторитть».<br />Как же Николай ругал Советскую армию! Послушать его, так хуже военных могли быть только горячие эстонские парни. Арвид от коньяка отказался и просил отдать долг чести деньгами. Что при свидетелях (правда, по магазинной цене) с мученической гримасой и сделал честный Колька. А нам, между прочим, пора было уже начинать играть.</p><p>Начали для повторения со свежеотделанной «Паломы бланки». Песня про белую голубку звучала увесисто. Гриша пел основной голос, а Саха и Петька подпевали, изредка заглядывая в свои толстые тетради, в которых содержались слова всех песен мира – от «Вот нового поворота» до никарагуанской «Dû miãchano ke» («Я полюбила юношу из соседней деревни, а он полюбил сына вождя племени диких свиней»). Сам Гриша мог свободно петь на любом языке, что недавно продемонстрировал двум пьяным китайцам, минут сорок забавляя их грустными песнями на их «родном наречии». Они хохотали, как безумные, а я на следующий день купил себе новые часы. Китайцы потом приезжали ещё и оказались японцами, - ну да Бог им судья!<br />После «Голубки» подошли двое:<br /> - Нашу! С объявой! – они всегда приходили втроём, крепко пили, иногда снимали девушек, но это случалось редко. Свободные тёлки у нас не тусовались – загород всё-таки. А так, бóльшая часть времени тратилась у них на подшучивание и всякие розыгрыши третьего парня – надутого и, по-видимому, глупого. Наверно и возили его для этого.<br />Гриша принял чирик и привычно объявил: - Друзья выражают соболезнования своему кенту Грибу по поводу неудачной операции по вживлению царя в голову. Для дорогого Гриба звучит композиция «Каким ты был, таким ты и остался!». И мы заиграли.<br />Те двое грибных дружков как всегда заржали, а сам предмет «тихой охоты», чтоб сделать им приятное, сделал вид, что ему неприятно. Может быть, он и не был таким уж глупым, каким они его считали.<br />Потом «для постоянных клиентов Зямы и Толи» мы сыграли целое попурри из песен: «Журавли», «Широка страна моя родная» и магомаевской «Мы на чёртовом катались колесе». Во всех этих произведениях нами обыгрывался двойной смысл правильных в общем-то слов. Если бы дело происходило в тридцатые годы, а в органах работали бы такие же остроумные люди, как мы, то паре маститых поэтов, написавших эти шлягеры, как пить дать, засветилось бы по пятнахе лесоповала плюс пятёра «по рогам».<br />Гриша пел: «Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в землю нашу полегли когда-то, а превратились в белых… » - тут мы все резко останавливались и играли кусочек из «Боже, царя храни!». Потом Петька чугунным басом Поля Робсона с акцентом излагал: «Широка страна мойя роднайя, много в неи льесов, польей и рек, - мы останавливались, Петька указывал на себя и категорически заявлял:<br />- Я – другой! Такой страны, - он обводил рукой воображаемое пространство от западной Белоруссии до Камчатки, - не знаю!<br />Зал выл от восторга. А когда Гриша, взмахивая руками, как Магомаев крыльями, заводил: «А я лечу, лечу, лечу… », а мы радостно орали: «Не надо только лечить!», народ вставал и десять минут бурно аплодировал, как какому-нибудь Брежневу на каком-нибудь XXIVом съезде КПСС.<br />Сначала этот номер стоил двадцать рублей, а потом его за пятьдесят приватизировали Зяма с Толей, посещавшие ресторан два-три раза в неделю после работы в каком-то мутном учреждении на Старой площади.<br />В общем, вечер катился, как по рельсам: сыграли гимн Туниса, «Чёрного ворона» для плачущего подполковника, композицию «Моби Дик» группы «Лед Зеппелин» для забредшего на огонёк по случаю выходного барабанщика из «Сказки» и песенку из мультфильма «Голубой щенок» (друзья поздравляют своего кента Гриба с изменением окраса). Кроме осознанья хорошо выполненного долга перед человечеством, нас грело всё уменьшающееся свободное пространство в чёрной коробке из-под микрофона, куда Гриша, часто отлучаясь в подсобку, аккуратно складывал наши заработанные деньги. Ещё в коробке лежал листочек с протоколом якобы проведённого собрания коллектива по поводу сбора средств на покупку нового голосового усилителя. Листочек с датой находился при бабках и обновлялся каждый месяц на случай налёта ментов (бывали прецеденты).<br />Около десяти заскочил Вениамин Борисыч – наш куратор из местного отдела культуры:<br />– Сегодня сидеть не буду, у меня в машине люди, - и он сделал кобелиные глаза, из которых чуть не засочилось то, что сочится у кобелей из другого места.<br />- Люди-то проверенные? - подобострастно спросил Петька, - вы уж там поосторожнее! Как мы без вас-то?!<br />- Самые проверенные! Из бухгалтерии! Давай быстрее рапортичку.<br />Гриша подал бумагу с нашим официальным репертуаром, начинавшимся с задушевной песни «Степь да степь кругом», якобы играемой нами инструментально в оранжировке начальника отдела культуры Протасова. В рапортичке вообще все песни были аранжированы этим Протасовым, а некоторые даже целиком им написаны. Например, неизвестный мне (да и никому) ресторанный шлягер «Партизаны идут». Ноты-то я один раз видел: тактов четыреста – партизаны шли довольно долго. Смысл рапортички заключался в том, что Протасов с каждого исполнения произведения, к которому он был причастен, получал от благодарного государства несколько копеек. Только через наш кабак у него выходило рублей сто тридцать в месяц, а музточек в «юрисдикции» Протасова присутствовало шесть или семь. А Вениамин Борисыч обязан был следить, чтобы наш репертуар от рапортички ни на йоту не отличался. Раза два в месяц он являлся с дружками на «проверку», «гудел» часа полтора, подписывал бумагу, а мы оплачивали его счёт. Венбор был человеком неплохим, не наглел и больше трёх человек с собой не приводил.<br /> Сейчас он быстро на колонке подписал рапортичку, забрал объёмистый пакет с коньяком и закусками – сухой паёк, - как он говорил, - и отправился блудить с бухгалтерией. Всё было как всегда, и мы вернулись к осуществлению искусства.<br />Где-то через час во время перерыва один хорошо нам знакомый знакомый, плохо знакомый с нашими правилами, заломив руку, пригласил меня в банкетный зал на суровый мужской день рождения какого-то спортивного бандита или бандитского спортсмена с прижатыми расплющенными ушами. Там человек одиннадцать мрачных здоровяков почти одновременно предложили мне выпить. Причём, пододвинули водку в одном из тех самых полулитровых кубках, которыми с моей подачи был оснащён банкетный зал. <br />Самое плохое, что может случиться с ресторанным музыкантом, да и с любым музыкантом, - это пьянка. Тысячи талантливейших лабухов не справились с национальным напитком и сошли с дистанции. У меня было множество маленьких чудесных недостатков, - я им в меру радовался, но два всё-таки изжил: немереное питьё и братанье с вот такими рожами. И как следствие, - впадание в ничем не оправданную эйфорию от якобы нарядно и жирно проводимого времени. Уже три года я фильтровал базар в этом смысле и ни при каких обстоятельствах не давал себе скатиться ни до первого, ни до второго пункта. А тут в потенции сразу оба! Я, конечно, отбивался, но никакие дежурные доводы типа цирроза и лечения гонореи не помогали, - ощущение было такое, будто всё это кодло явилось в кабак только для того, чтобы заставить меня выпить. Случай спас. Как раз вслед за мной в зальчик зашёл официант (буфетный сын Никита), поискал кого-то глазами, и один из сидящих в противоположном торце стола – не то гость, не то деньрожденец низким угрожающим голосом сказал ему: - Посчитай-ка нам, а то потом сам понимаешь... <br />– Уже, - потупился Никита. <br />– Ну и сколько?!!<br />Тут Никита повёл себя странно: через толстую дубовую дверь с полукруглым верхом он отступил в коридор, и, прикрывая за собой створку, пискнул в оставшуюся щёлочку: «Пятьсот!». И сразу сломя голову кинулся вниз по лестнице, на ходу доставая ключи от зарешёченного гардероба.<br /> Толстый деревянный стол (прообраз моего кухонного) был не меньше шести метров в длину. Каким образом здоровенный парнище после озвучивания суммы счёта в одну секунду перелетел через «поляну» к дверям и бросился за Никитой, мог бы объяснить только Бэтмен, но «до него» тогда было ещё лет пятнадцать-семнадцать.<br />Воспользовавшись суматохой, я выскочил в коридор. Внизу в гардеробе слышался неясный шум столкновения двух танков. Я перегнулся через перила: за запертой чугунной решёткой гардероба, вжавшись в стену и закрыв глаза, стоял среди висящей на вешалке одежды бледный как смерть Никита. Бугай, просунув руки через прутья, как раненый кит бился о решётку, изо всех сил пытаясь дотянуться до перепуганного халдея. Не хватало сантиметров пяти. Никита что-то бормотал – наверное, молитву. Я прислушался: – Триста девяносто… ладно, триста восемьдесят… ладно, триста семьдесят четыре двадцать… Это даже без процентов за обслуживание!!!<br />Услышав последнюю цифру, клиент внезапно успокоился, одёрнул манжеты, достал бумажник и сунул Никите несколько купюр с мелочью. Потом начал, насвистывая, подниматься. Я кинулся в сторону ожидавшего меня оркестра и, ещё не добежав до барабанов, дал отсчёт для следующей песни. Хотя и не знал, что они собирались играть.</p><p>Без пятнадцати двенадцать забежал гаишник Пиявка. Разменять полтинник. Вот уже полгода как они со сменщиком в свободное время ставили на выезде со стоянки ресторана переносную ментовскую будку с лёгким шлакбаумом. Пьяный ты или не пьяный, а двадцать рублей на выезде положи! Пиявка был честным человеком и за двадцатку подробно рассказывал вдрызг бухому водителю, как поспособнее объехать ближайший пост ГАИ на въезде в Москву. А вот сменщик его – подлец Рухоль деньги брал, а потом мог и позвонить на пост: «Идёт, мол, к вам по объезду сладкая серая «Волга» № такой-то такой-то. Пакуйте!».<br />Те и паковали, а часть барыша потом этому Рухолю отстёгивали. Я же говорю, подлец он. А Пиявка был хороший мент, открытая душа, - и мы в конце текущей лезгинки сыграли для него первый куплет из «Наша служба и опасна и трудна…»</p><p>В половине первого в зал вошли трое молодых мужчин. Они заняли второй от сцены столик. Мужики как мужики, но что-то уж больно похожи на музыкантов. А ведь всем известно, что просто так музыканты ночью по ресторанам не ходят.<br />- Звездинский, - тихо сказал Гриша, кивнув на черноволосого парня с цепким взглядом из-под тёмных очков.<br />Мы все подтянулись. Михаил Звездинский был широко известен в узких кругах как один из самых процветавших тогда ресторанных певцов. Он пел белогвардейщину, Аркадия Северного и тому подобный совершенно запрещённый, а значит, модный и желанный репертуар. У Михаила не было постоянного места работы, он кочевал по кабакам и кафе, где устраивал тайные «ночники» по четвертаку с носа. – Где сегодня Звездинский? - спрашивала где-нибудь в «Интуристе» друг у друга позолоченная фарцмолодежь и, получив ответ, например: «в «Пилоте», ехала после двенадцати на бульвар Яна Райниса в кафе «Пилот» - внешне тёмное и как будто вымершее ещё год назад. В последнее время поговаривали, что Звездинский подыскивает себе постоянную точку.<br />Вся троица озиралась по сторонам и не спешила делать заказ подскочившему к ним Арвиду. Потом Звездинский шепнул что-то одному из своих спутников. Тот подошёл к нам и при помощи пятидесяти (!) рублей попросил стоявшего с краю Саху сыграть композицию Джона Маклафлина «Move on». Маклафлин – один из самых техничных гитаристов мира – как-то рассказывал своим друзьям, что записал «Move on» экспромтом, под сильнейшим кайфом и ни за что на свете не смог бы его повторить. Подобный заказ был издевательством, равносильным плевку в лицо.<br />Мы смотрели на Саху. Наш гитарист – ресторанный лабух из Харькова – ни о каком Звездинском, а тем паче Маклафлине слыхом не слыхивал. Единственное, что Саху интересовало – не мент ли этот вахлак в кожаной куртке. Поэтому он держал полтинник в непосредственной близости от своего ротового отверстия, чтобы в случае малейшей тревоги зажевать деньгу и проглотить. Вскрывать живого человека, дабы доказать, что он помимо своих зарплатных ста двадцати рублей берёт ещё и левые бабки, обэхаэсэсники ещё не решались.<br />Удостоверившись, что «кожаный» не лезет в карман за роковым удостоверением, Саха на всякий случай всё-таки за спиной передал деньги Петьке, тот – Гришке, а у Гришки в руках они сами собой растворились, - первый и главный фокус, которому учатся, вступая на ресторанную сцену.<br />Пришлось ощутимо ударить в грязь лицом. Под насмешливыми и преувеличенно осуждающими взглядами троицы мы униженно попросили обменять «Мувон» на три любые песни. Они кивнули: мол, лохи вы и есть лохи, и, даже не дослушав обновлённую «Палому», прошли не к выходу, а за занавеску. В сторону директорского кабинета.<br />Минут через сорок, когда мы как раз по пятому разу играли «Шалахо», они снова появились в зале, тепло попрощались с провожавшим их Тенгизом и отбыли в тёплую летнюю ночь.<br />На следующий день наш шикарный ансамбль уже работал в станционном буфете платформы Павшино. Попробуйте угадать, кто стал петь «Поручика Голицына» в раскрученном и модном ресторане «Старый замок»? </p><p></p> http://top4top.ru/maxkap/posts/9119 Mon, 27 Dec 2010 13:03:39 GMT Максим Капитановский http://top4top.ru/maxkap/posts/9059 <p> Новогодний (святочный) рассказ для ТОПФОТОПа <br /> <br /> Как-то в советское время первого января мы сидели с неким Володей внутри кита и пили на гуслях портвейн. Володя время от времени отвлекался, вставал со скамеечки и, вставив в отверстие над нашими головами большой пластмассовый насос, выдувал в окружающее кита пространство несколько литров воды. Потом мы с ним, оскальзываясь, передвигали кита на пару метров и возвращались к основному занятию. Иногда я приподнимался и глядел в смотровую щель на разворачивающееся на льду московского Дворца спорта новогоднее действо. Ноги в лаптях очень мёрзли.<br /> Придти первого января на двенадцатичасовую «ёлку» в Лужниках знакомые девчонки из эстрадного балета, с которым мы часто работали, уговаривали меня уже несколько лет, и вот, воспользовавшись географической близостью ресторана, где моя компания тогда праздновала Новый год, я, наконец, сподобился. И не пожалел: посмотреть было на что!<br />В полдвенадцатого со служебного входа Ленка провела меня в гримерную, где переодевались и готовились к выходу по большей части знакомые мне ребята. Ленка целиком была одета морковкой, - свободными оставались только конечности, и каждый фужер с шампанским ей приходилось проталкивать в дырку для левой руки. Она его там подхватывала, потом вся «морковка» легонько отклонялась назад, и в дырке, как в уличном автомате газводы, показывался совершенно пустой фужер. Остальные овощи, пираты, пионеры и зайцы пили водку без особенных проблем. <br /> Зашёл озабоченный хмурый режиссёр в толстом свитере. Зыркнув из-под лохматых бровей на компанию, он прошёл прямо к положенному на бок большому металлическому кофру для одежды, на котором был на газетах сервирован новогодний артистический стол. Выпив и закусив чьим-то пирожком, спросил: - Карлсон в порядке? – Заяц в годах вытер рот левым ухом и кивнул в угол: Карлсон с помятыми лопастями сидел там, жевал что-то и был вроде бы в порядке. - А Садко?! – Вместо ответа ему подали стакан. Режиссёр безнадёжно махнул рукой, выпил, обвёл глазами помещение. – А это чей ? – спросил он, заметив мою ладную фигуру среднего роста. – А это наш, - сказали в один голос Ленка, Галька и Наташка – статный грудастый пионер-кибальчиш. Режиссёр взял меня за рукав и отвёл в сторону.<br /> Я – человек не склонный к авантюрам и никогда бы не согласился, если бы не три обстоятельства: подавленная бессонной ночью сила воли, 10р и бутылка армянского коньяка. Последние два блага, кривясь от любви к искусству, режиссёр пообещал мне за сорокаминутное пребывание в роли бородатого, но благородного Садко - купца второй, а чем чёрт не шутит, может даже и первой гильдии.<br /> Спектакль, - как мне объяснили, - шёл уже четвёртый новый год подряд. Сценарий написал автор, «забывший» в прошлом году вернуться из творческой командировки в Румынию. Румыния – это ведь не какая-нибудь там Италия, поэтому представление совсем не сняли, а только вымарали из афиши имя автора. Он, я думаю, в претензии не был. <br /> Суть представления заключалась в том, что группа, - как бы сказали в Америке, - хороших парней (овощей, пионеров и т.д.) за каких-то два часа возвращала похищенные нехорошими ребятами (пиратами и разными плохишами) волшебные спички для зажигания ёлки. Садко с гуслями, в нужный момент вылезающий из пасти кита, был сторонником овощей и пел под гусли былинную балладу, в которой стыдил и обличал оппонентов, убеждая их взяться за ум и устроиться на работу.<br /> Часть действия разворачивалась на сцене, а часть прямо на льду, где вечерами поигрывали на счёт «ЦСКА» с «Динамо». Было очень холодно, и именно эта версия спектакля особенно ценилась артистами за то, что предусматривала беспрерывные, но безуспешные попытки Бабы-Яги опоить хороших парней отравленными зельями. Причём, плохие ребята самовольно изменили сценарий и стали для вида как бы пробовать зелье на себе. Простодушные хорошие парни им как бы верили и под протестующие предупреждения сжавшихся от холода немногочисленных детей с трибун всё-таки пили отраву. Спектакль шёл под фонограмму, где музыка и текст были записаны единым блоком, и артистам требовалось незаурядное мастерство, чтобы сценически обосновать пять-шесть лишних подходов к отраве. Под видом зелья пили они, конечно, водку.<br /> Мне выдали весь фраерский купеческий набор, я облачился, тряхнул для пробы золотыми пластмассовыми кудрями, глянул в зеркало: чудо как хорош! – и на секунду позавидовал «морковке», которую для разнообразия собирался после всего забрать домой. Единственным изъяном были лапти. Я как творческий человек видел себя в красных сафьяновых сапожках с загнутыми носами, но уж не до жиру.<br /> Володя, который перебывал на представлениях и пиратом, и Снегурочкой, и вот сейчас водителем кита (деньги всем платили одинаковые), посмотрел в щель и распечатал следующую бутылку:<br /> - У тебя ещё минут десять. <br />Новогодняя кампания считалась у артистов любого профиля единственным серьёзным подспорьем в не шибко богатой артистической жизни. Поэтому готовиться и «забивать» себя заранее в новогодний график все начинали ещё с октября. Особенно ценились два числа: двадцать восьмое декабря и, непосредственно, – тридцать первое. На двадцать восьмое праздничные вечера обычно назначали крупные богатые организации, а работа в самый новый год издавна оплачивалась заказчиками по двойному или даже тройному тарифу. Кроме этого, ещё десять-двенадцать первых январских дней можно было проучаствовать в многочисленных детских ёлочных представлениях и побыть буратинами, снеговиками, империалистами и ещё Бог знает какими персонажами, порождёнными буйной фантазией авторов с труднопроизносимыми фамилиями.<br /> Ленка, между прочим, в свои двадцать шесть была дважды или трижды лауреаткой всяких там конкурсов, в том числе и заграничных. Тем не менее, также как и все, поскакать два часа морковкой за тридцатку зазорным не считала. Короче, артист среднего пошиба за новогодние две недели, работая не покладая ни рук, ни ног, мог подняться рублей на пятьсот-шестьсот и создать «жировую прослойку» аж до летних гастролей в Сочи. Так что, детские ёлочные дела в артистической среде уважали и уважают до сих пор. Ходил даже такой анекдот про затюканного провинциального актёра, которому в конце декабря позвонил Стивен Спилберг и предложил полутора миллионный контракт на главную роль, только выезжать на съёмки нужно было послезавтра. – Да вы что?! – отверг нелепые притязания актёр, - у меня второго и третьего по две «ёлки»!!!<br /> - Макс, твой выход. Там два куплета, ты рот поразевай, до трибун далеко, – ободрил меня опытный Володя и распахнул пасть. Китовую естественно.<br />Стряхнув крошки с бутафорских гуслей, я вылез на лёд под ослепляющие лучи прожекторов как раз в тот момент, когда из-под потолка грянул искажённый дряблыми динамиками фонограммный голос: «…победный день недалеко, на помощь к нам идёт Садко». Я стал озираться в поисках персонажа, который мог меня так тепло приветствовать, но кроме нескольких овощей и Бабы-Яги вблизи никого не заметил. Глаза попривыкли к свету, и в необозримой дали стала видна высокая сцена с ёлкой, около которой метались два светлых пятнышка. Теоретически это могли быть Дед Мороз со Снегурочкой. Невдалеке, дробно поколачивая по льду хвостом и дыша огнём и дымом, на коньках проехал дракон со смышлеными глазками. Сделав красивый пируэт, дракон отрубил двойной рипбергер с выходом в либелу. Как я потом выяснил, дракон был приблудным. Будучи дальним родственником билетёрши, он имел собственный костюм и, независимо от сюжетной линии, кочевал по любым представлениям на льду, так как единственный из всех умел кататься на коньках. Народ рептилию недолюбливал и бешено завидовал её возможности легально курить под длинномордой маской.<br /> Дракон меня отвлёк, и первые свои аккорды я прозевал, а когда второпях всё-таки ударил по нарисованным струнам, «мой» голос из-под потолка уже пел: «Ой, да вы послушайте, да люди добрые, да песню звонкую, да из града, да из Новгорода…». Два куплета пролетели быстро, и меня окружили пристыженные пираты. Но вскоре выяснилось, что не все они встали на путь праведный: двое-трое размахивали устрашающими тесаками в непосредственной близости от моего лихо заломленного купеческого колпака. Я, было, вознамерился дать гуслями в курятник ближайшему «бармалею», но в красивой ступе подоспела Баба-Яга с зелёной треугольной бутылкой отравленного зелья. Отпихивая локтями дымящегося дракона, все бросились травиться. <br /> После портвейна водка показалась очень крепкой, и, заметив мою съехавшую от перекоса морды бороду, какой-то монстр, – помесь папы-карлы и дуремара, - подал мне сильно начатую бутылку с «Дюшесом». Сделав большой глоток и частично притушив этим пожар в желудке, я с сожалением отдал бутылку назад, оставив там немного лимонада для кого-нибудь ещё. – «Да ничего, - сказала помесь, - сейчас Карлсон ещё привезёт!».<br /> Что ж, я допил до конца.<br />Из-под потолка доносилась стихотворная перебранка Айболита с кем-то из команды Бабы-Яги, но такая мелочь процессу отравления помешать уже не могла. <br />Сверху из самой гущи айболитовских разборок съехал тонкий цирковой тросик с пустым болтающимся поясом для монтажников-высотников и скрипучим голосом крокодила Гены угрожающе сказал: «А вот и я – Карлсон, который живёт на крыше!». Подоспевшая Снегурочка вступила с поясом в длительный диалог по поводу волшебных спичек, потом потеряла к нему интерес и подошла к Яге облагородиться.<br /> Незаметно подплыл кит: «Ребят, дайте выпить, щас дуба дам, - кричал скрипя пастью одичавший Володя, - а то офонтаню всех на хер!». – Да подожди ты минут пять, - сказал дрожащим девичьим голоском голимый мальчиш-плохиш, - пионеры уже побежали.<br />И правда, - вдалеке показалась Наташка с ещё одной плотной бабой-пионером. Продвигая по льду скрюченные холодом ножки, вдоль отодвинутого в сторону хоккейного борта они, не скрываясь, несли увесистый полиэтиленовый пакет.<br /> Потом произошло то, что рано или поздно случается на всех фонограммных концертах – порвалась плёнка, и на огромный зал упала звонкая морозная тишина. Надо отдать людям должное: не всем было наплевать – кое-кто всё-таки обернулся и посмотрел в туманный торец помещения, где под потолком угадывалась узкая бойница радиорубки.<br />Я представил себе, как явно нетрезвый радист ищет среди бардака на рабочем столе ацетон и негнущимися от холода пальцами пытается подцепить ломкие края свемовской плёнки «тип 6», и понял, что пауза может затянуться очень надолго. Но оказался не прав, потому что минут через пять дворец огласился звуками популярной тогда песни, которой радист догадался заткнуть «дыру». «Не надо печалиться, вся жизнь впереди, надейся и жди!» - пели молодые задорные голоса, но из-за легкого несоответствия скорости воспроизведения звучало всё вяло и очень грустно.<br /> На нетвёрдых шасси появился заспанный Карлсон, переквалифицировавшийся из вертолёта в аэросани. Он «подъехал» к киту, вокруг которого последние двадцать минут разворачивалась вся основная битва за волшебные спички, остановился, задрал кудлатую голову вверх и стал делать потолку какие-то знаки. При этом, сукин шведский сын воспроизводил некие булькающие звуки, которые в переводе со шведского должны были наверное означать «вира помалу!». И действительно, сверху съехал уже знакомый тросик, только на конце его болтался не пустой ремень, а плотный мешок, украшенный новогодними звёздами и снежинками. В мешке приятно позвякивало.<br /> Несмело начали подтягиваться первые родители. Четверо активных пап ухватили большой сегмент хоккейного борта и при помощи трёх пиратов, зайца и почти двухметрового мальчикаспальчика взгромоздили на кита. Китовая верхняя часть прогнулась (Володька еле успел выскочить) и образовала устойчивую плоскость, на которую деревянный бортовой щит встал как вкопанный.<br /> Взрослые зрители, не чинясь, выставляли на этот импровизированный стол термосы и бутылки и раскладывали принесённую из дома снедь. А счастливые дети таскали за бутафорские пейсы Деда Мороза и гурьбой гонялись за раскрасневшейся от водки Снегурочкой, которая совершенно забыла, что она совсем не внучка Дедушки Мороза, а хмурый нижний акробат Сергей Фролов, серебряный лауреат циркового конкурса в Париже.<br />Никогда ещё искусство не принадлежало народу в такой степени, и когда дурной голос из-под потолка вдруг снова заорал: «А ну-ка ёлочка зажгись!», никто и ухом не повёл. <br /> Домой я попал только к вечеру. Обутым в лапти. С переодетыми из овощей в очаровательных девушек Ленкой и Наташкой, но без чирика и коньяка, про которые забыл. Да и чёрт с ними – холодильник был забит под завязку ещё тридцатого числа.<br />Настоящая новогодняя ночь ещё только начиналась.</p><p> </p> http://top4top.ru/maxkap/posts/9059 Sat, 18 Dec 2010 20:19:37 GMT