Топфотоп — здесь знаменитости общаются друг с другом и со своими поклонниками

6 November 2009

О любви

Прочли рассказ талантливой девочки Жажды. Вспомнили, что и мы писали о любви - о любви Михаила Сергеевича и Раисы Максимовны. Извините, что длинно, это глава из книги.

Простите нас, Раиса Максимовна

– Вот, почитай, я из "Известий" вырезал, называется "Леди достоинство"
– Неужели для того, чтобы все всё поняли, я должна умереть?

Этот страшный и отнюдь не риторический вопрос Раиса Максимовна задавала мужу снова и снова. Здесь, в палате клиники внутренних болезней университетской больницы в Мюнстере, слово "умереть" имело конкретный и беспощадный смысл. И самое прямое отношение к происходящему.
Болезнь обрушилась, по словам Михаила Сергеевича, как снег в июле. Еще в апреле 99-го Горбачевы ездили по делам фонда в Рим, а в мае в Австралию и Новую Зеландию. Сказать, чтоб Раиса Максимовна была здорова, нельзя – годы возле власти не прошли безнаказанно. Стресс, пережитый в крымском заточении, спустил курок – болезни посыпались как из мешка. За инсультом или кризом в Форосе, пошли проблемы со зрением, два инфаркта и много чего по мелочи. Больничные палаты на месяцы стали пристанищем бывшей первой леди. Но все же она держалась: ради Михаила Сергеевича, ради Ирины, ради любимейших внучек Ксаночки и Настены. И ради себя тоже – сдаться болезням было не в ее характере. Зарубежные друзья замечали, что выглядит она более усталой, чем раньше. И даже, что необычно, пожаловалась итальянскому журналисту Джульетто Кьеза: "Иногда так хочется остаться дома. Но Михаил Сергеевич не любит ездить один. Если бы я сказала ему, что не поеду, он бы очень расстроился. Мне это, конечно, приятно".
Беду Михаил Сергеевич почуял еще в Австралии: насторожил нерадостный вид Раисы Максимовны. Такого прежде не бывало: она любила поездки, загоралась в них, была активна и любознательна. Но не в том мае – болезнь уже стояла у дверей. Летом у Раисы Максимовны сильно разболелась поясница. Сделали болеутоляющие уколы. Полегчало, она начала выходить на прогулки, но все как-то недомогала. Ничего особенного: слабость, упадок сил, чуть повышенная температура. 21 июля врач "Кремлевки" Андрей Воробьев предположил, что у Раисы Максимовны лейкемия. И посоветовал обследоваться и лечиться за рубежом. Немедленно откликнулись канцлер Германии Шредер и президент США Клинтон. Михаил Сергеевич выбрал близкий Мюнстер, туда и отправились – на попечение Томаса Бюхнера – одного из крупнейших европейских гематологов и онкологов. Самолета Ельцин не дал, и об этом отдельно писала мировая пресса. Специально оборудованный самолет зафрахтовали и прислали заграничные друзья. 25 июля Раису Максимовну доставили в зеленый город Северной Германии и поместили в отделение трансплантации костного мозга. Чуть позже в Мюнстер прилетела Ирина и обе внучки. Младшую – Настю к бабушке не пускали – не хотели травмировать ребенка. Старшую – Ксению допустили, хотя риск инфицирования увеличивался с каждым посетителем. Но Раиса Максимовна очень просила.
Каждый день, иной раз дважды, Михаил Сергеевич выходил из отеля, пересекал парк, отвечая на уважительные поклоны прохожих, шел длинными больничными коридорами, облачался в стерильную одежду, надевал маску и, наконец, входил к ней – измученной болью и страшными мыслями. Диагноз Раиса Максимовна знала: впрямую спросила у мужа. И Горбачев, никогда ей не лгавший, не смог обмануть ее и на этот раз. Он спросила: "Это конец?" "Нет, – ответил Михаил Сергеевич, – будем бороться". И они замолчали.
На самом деле шансы были. По словам профессора Бюхнера, приостановить болезнь удается в 70 процентах случаев. Вероятность полного излечения – процентов 50. Но в ее конкретном случае, признавался потом профессор, вероятность благополучного исхода была невысока – болезнь оказалась слишком запущена а пациентка немолода. Ирина, как врач, понимала это, и потихоньку готовила отца к самому страшному. Сам он и мысли не допускал, что худшее случиться, и твердо верил, что лучшая в мире клиника вытащит их из беды. По просьбе Горбачева друзья уже подыскивали домик у моря, куда можно будет перевезти, Раису Максимовну. Ей, действительно, стало лучше, и Горбачевым показалось, что худшее позади. После первого курса химиотерапии Раиса Максимовна начала вставать и даже поглядывала в окно в ожидании "ежика Ми", придирчиво рассматривая как он одет. Они часами говорили обо всем – больная просилась домой, Михаил Сергеевич в ответ цитировал их любимую песню "В лесу прифронтовом": "И каждый знал, дорога к ней лежит через войну". Вот и у нас так, уговаривал Горбачев истерзанную Раису, дорога к дому у нас лежит через трансплантацию, и этот путь надо пройти. К трансплантации костного мозга готовились, и донор имелся – родная сестра Людмила Максимовна. Она собралась и приехала в Мюнстер, но сестру не навещала: доктора опасались стресса и связанного с ним обострения болезни. Но обострилось и без того – ослабленный болезнью и лечением организм не смог сопротивляться инфекции, Раисе Максимовне стало хуже, она впала в кому и больше уже из нее не вышла. Всю эту неделю Михаил Сергеевич и Ирина сидели возле нее и беспрестанно говорили – врачи уверяли, что она их слышит. В 2.55 утра 20 сентября, не приходя в сознание, Раиса Максимовна скончалась. Это случилось за несколько дней до 46-й годовщины свадьбы. Михаил Сергеевич не простился со своей Захаркой.
Об этих двух месяцах, и о том, что было потом, он вспоминать не может – плачет. Об этом рассказали газеты: о том, как Ельцин прислал-таки за гробом самолет, о том, что прощание при огромном стечении народа прошло в Российском фонде культуры на Гоголевском бульваре, а визы тем, кто прибыл на похороны из-за рубежа, давали прямо в аэропорту Шереметьево. Горбачев попросил разрешения похоронить Раису Максимовну там, где впоследствии похоронят его самого, и ему не отказали: супругу экс-президента СССР хоронили на Новодевичьем кладбище в Москве. В море венков выделялся венок из огромных темно-бордовых роз – Горбачев принес жене цветы, которые она так любила при жизни.
Первые месяцы было особенно тяжело. Тогда Михаил Сергеевич дал бесчисленное количество интервью – было легче, когда выговаривался. Рассказывал о том, как опустел без жены дом, как поддерживает его дочь: Ирина просто собрала детей и вещи и без лишних слов и обсуждений переехала к отцу. Рассказывал о том, как невыносимо ему одному в их общем кабинете, как не может привыкнуть произносить слова "умерла", "помянем", о том, что часто говорит внучкам: "спроси у бабушки" и не верит, что ее нет. И ночью ему снится телефонный звонок, и ее голос. Корил себя, что угробил ранимую жену: его очень привлекала политика, а она принимала все слишком близко к сердцу. Ему вторит дочь Ирина: "Только за то, что она была открыто со своим мужем, мама расплатилась своим здоровьем". И подтверждают журналисты, чутко уловившие то, что ходило в народе: Раису Максимовну убили Чернобыль, путч и злые языки. Чернобыль неотрицаем – в 1989 году жена Президента сопровождала его в поездке по чернобыльской зоне. Несомненны и злые языки: Первую леди не склонял только ленивый. Адвокатов было немного – большую часть шума создавали хулители. Помимо собственных "грехов" – красоты, хорошей фигуры, дорогих нарядов, выхода на первый план, ей вменяли и все горбачевские просчеты, а тут список выходил велик. Горбачевы покидали политическую сцену под свист, улюлюканье и проклятья.
Тем отчаянным летом все изменилось. Узнавшая о роковой болезни страна одним прыжком одолела пропасть, отделяющую ненависть от любви. Мюнстер завалили письмами и телеграммами, их приносили сотнями и тысячами в день. Пресс-секретарь "Горбачев-фонда" прервал отпуск и приехал в Германию – разбираться с корреспонденцией. В его номер буквально нельзя было войти – он трещал от пожеланий здоровья, терпенья, мужества и всего того, что могло понадобиться экс-президенту и его страдающей жене. Горбачеву писали мировые лидеры и соратники, друзья и бывшие враги. Болезнь Раисы Максимовны стала первой новостью зарубежных и российских СМИ. Телеграммы из Мюнстера передавали, как сводки с фронта. Появление Горбачева в эфире канал НТВ проняло даже черствых и толстокожих: горе било через экран. Страна увидела не политика – человека, мужчину, любящего и любимого. И опять, как в 1985-м поверила ему. Оказалось, что любовь, которую советские люди прежде видели только в кино, существует на самом деле. Может быть, впервые многие поняли: то, что им казалось фальшью и позой – на самом деле огромное нескрываемое чувство. И очередь на весь Гоголевский бульвар значила именно это: люди хотели попросить прощения за свое неверие.

Письма соавтору (и всем желающим)

Тема: Простите нас, Раиса Максимовна

Любопытный:

Здравствуй!

Образованные журналисты цитировали тогда Пушкина: "Они любить умеют только мертвых..." Слишком велик был контраст – беспредельной хулы и безмерных восторгов. "Как будто боль устранила непонимание", – так сформулировал Горбачев. Раисе Максимовне вдруг отдали все долги, в одно мгновение оценили все, что она сделала для людей и страны. Недоброхоты – а таковые остались, да в немалом числе! – спросят: а что собственно она сделала? Да, знаете, пустяк – прибавила уважения стране. Непонятно? Объясняю. Журналисты "Известий" заметили верно: миловидная женщина на официальных приемах и в деловых поездках рядом с генеральным секретарем, который говорит без бумажки, – это сразу европеизировало нас в глазах мирового сообщества. Да и мы – как сообщество – европеизировались в собственных глазах (в скобках замечу: те, кто хотел, европеизировались, их немного было, увы!) Так это мы еще не говорим о других ее заслугах – об этом уже писали раньше! И я тебе еще больше скажу, только ты сядь: может, перестройкой и переходом в ряд цивилизованных (хотя бы относительно – относительно советского тоталитаризма) стран мы вообще обязаны не Горбачеву, а Раисе. "Так жить нельзя" – это очень женское. Великая страна – это мужская игрушка, забава для мужиков под пивко и закуску. Нормальной бабе понятно другое – удобная, человечески организованная страна. СССР (да и теперешняя Россия, чего врать) – страна неудобная, непригодная для жизни, а годящая разве для мифологических конструкций. Она такая – антиженская, античеловеческая, что ли. И если опять упираться в горбачевские ошибки, так не сделал он в результате удобной для жизни страны. Вот упрекают Горбачева, что он Раису слушал, а я думаю, все наоборот: слушал, да не слушался. А то, глядишь, все ловчее бы вышло.

Ц.Я.

Письма соавтору (и всем желающим)

Тема: Простите нас, Раиса Максимовна

Знаток:

И ты здравствуй!

Трудно писать. Да что там писать – читать трудно. Человеку с воображением непереносимо – эти детали, эти следы фатальной беды… Первые десять дней были для Горбачева очень тяжелые – не в моральном только, а и в прямом физическом смысле. Он был один, без Ирины и девочек (дочь не могла сразу сорваться, закругляла дела), и находился при Раисе Максимовне неотлучно. Он переворачивал ее через каждые 10 минут – по сорок раз за ночь! А ему, между прочим, шел 69-й год – не мальчик уже. Но он и в мыслях не держал уехать, отойти, передоверить все больничной обслуге, Германия – не Россия, там медсестры и санитарки есть. Осаждавшим его в Мюнстере интервьюерам он сбивчиво объяснял, что его место здесь, и уехать он никуда не может: "Домой вернемся вместе, когда поправится". Он даже несколько неубедителен в своем упорстве, и мне это очень понятно – можно ли быть убедительным, доказывая, что дважды два – четыре? Как доказать посторонним людям аксиому: он ее любит? Есть фотографии тех мюнстерских дней, на них лицо Горбачева непередаваемо. Там смесь надежды, отчаяния, усталости – нет, слова не справляются. Он верил, что она выкарабкается, до последнего предела, и даже за ним не отпустил ее руки. Я не сумею сказать лучше, чем Егор Яковлев: "Михаил Сергеевич продолжал говорить, перешагнув порог обыденного общения, веря, что они вместе даже там, куда унесла ее горестная доля".
Подробности потрясают до мурашек и трогают до слез. Если правда все, что писали тогда наши и заграничные газеты… Что лежа в стерильной камере под аппаратом искусственного дыхания, в минуту прояснения Раиса Максимовна увидела рядом мужа и произнесла: "Пока он рядом…" Что в самолете, сопровождая гроб, он пел ее любимую песню "Реве та стогне Днипр широкий", ту самую, что когда пел ей в общежитии на Стромынке. О том, как подписывал Горбачев самый важный документ в своей жизни – разрешение на операцию трансплантации. В этом весь Горбачев – человек прежде чем политик. Человечную суть политика выдает и фраза из одного интервью: "На моих глазах угасала жизнь. Все форосы на этом фоне – мелочь". Недаром уже после власти, и после ухода Раисы Максимовны, отвечая в прямом эфире на вопрос журналиста вологодской радиостанции "Премьер", какое событие он считает главным в своей жизни, он после долгой паузы ответил: "Все-таки это наша встреча с Раисой". Какой другой властитель ответил бы так? И надо согласиться с мирополитом Ювеналием, который отпевал Раису Максимовну в Смоленском соборе Новодевичьего монастыря, а потом обратился к Горбачеву с архипастырским словом. В этом слове митрополит засвидетельствовал, что "своим преданно-жертвенным отношением к своей супруге в часы ее болезни" Михаил Сергеевич "сделал очень многое для нашего народа, потому что показал пример отношения к своему семейному долгу". И для ненашего народа тоже: урок любви Горбачев преподал всему миру. Он был тем более ценен этот урок, что вовсе уроком не был – МС не думал, как выглядит перед лицом мировой общественности. Он просто не мог иначе.
И это оценили. Своей смертью Раиса Максимовна сделала то, что ей не удалось при жизни. Она пробудила в людях лучшие чувства. Скажешь, не у всех? Так не все на эти чувства и способны. Итальянская журналистка Фьяметта Кукурния писала в те дни, что ей открылось другое лицо России: Россия порядочных людей. Россия тех, кто умеет любить, уважать, кто знает, что такое честность, преданность – и в горе, и в радости... Тему покаяния продолжают наши, вот например, Наталья Желнорова из "Аргументов и фактов": " … теперь мы поняли, что была Великая Любовь, перед которой даже История снимает шляпу. Простите нас, Михаил Сергеевич, – раб и господин своей любви! Простите нас, Раиса Максимовна, – терпеливая подруга своего верного рыцаря! Вы пытались быть Первой дамой Отечества, но оно не было готово к Первым дамам". А стихотворение поэта Олега Хлебникова стоит того, чтобы не экономить книжные строчки:
Чересчур ревнивы времена,
нрав их нелюдим...
Вам не нравилось, что с ним – Она?
Вот он и один.
Может, им простится хоть сейчас
верности недуг.
Ведь на взлете настигал и нас
страх разлук.
А разлука поджидает всех –
главная, одна.
Ты прости им счастья смертный грех,
грешная страна!
Погляди, кого лишилась ты
и кому – вдова –
отдалась по праву простоты –
хуже воровства.
Неужели, слышь, сомненья есть
в избранной судьбе?
Как ты им простишь любовь и честь,
чуждые тебе...
Какой уже день крутится и не выходит из головы: "Вам не нравилось, что с ним – Она? Вот он и один". Не совсем один, конечно, с девочками – дочерью, внучками. С ними ходит на Новодевичье, в день рождения Раисы Максимовны, в день смерти. И просто так. Он скучает. Он не привык. "Горе притупилось, но не ослабло", – признается Горбачев. Жалко его.

Ц.Я.

Письма соавтору (и всем желающим)

Тема: Простите нас, Раиса Максимовна

Любопытный:

Доброго времени суток!

Раису Горбачеву убили Чернобыль, путч и злые языки… Она была обожжена Форосом, – так утверждал Горбачев. Да нет, пожалуй, надо брать шире – Форос был станцией той виа Долорозы, которой Раиса Маскимовна поднималась на свою Голгофу. Собственно, Голгофа – это не мой, это ее образ, она сама говорила о нравственной Голгофе, которой она шла и продолжает идти. Есть, знаешь ли, известный закон для политиков, который сформулировал в свое время журналист Гарри Вон и очень любил цитировать президент США Гарри Трумэн: если ты не выносишь жара, тебе нечего делать на кухне. Жар, то есть публичное внимание, и связанные с ними хула, попреки, готовность каждую минуту быть распятым – это такая система координат. Не всякий в этой системе координат выживает, не всякому она годна. МС – энергичный оптимист по натуре с крестьянской закалкой и здоровьем оказался жаропрочен, РМ – ранимая, впечатлительная, эмоциональная, тонкокожая – сгорела в этом публичном аду. Горбачев – политик – был готов к тому, что может быть оценен спустя годы и поколения, она – женщина – не умела ждать. Опять процитирую Егора Яковлева: "Иные умирают, устав жить. В других через обиды, несправедливости, унижения пробирается недуг. Так случилось и с Раисой Максимовной..." Ее догнал Советский Союз – закрытая страна, в которой неуютно жилось нормальной женщине. И уж тем более ей было неуютно возле власти. Раиса Максимовна, как написала в школьном сочинении второклассница Ирина, не боялась волков, – зависть, ревность, агрессия, злоба, невозможное количество сплетен оказались страшнее. Они добирались до самого верха и оттуда снова разлетались по стране – как с той "золотой кредитной картой", якобы принадлежащей Раисе Максимовне о которой публично говорил Ельцин. Ох, знал бы Борис Николаевич, о каких его картах потом будут говорить!
Как ей такой, по воспоминаниям близких, ранимой и впечатлительной, было существовать в этом пекле? Горбачев и она всегда хотели лучшего и делали то, что в их силах, неужели непонятно – иногда прорывалось в разговорах с людьми, которым она доверяла. Оказалось, непонятно. Ее больно било это непонимание: она ехала с мужем в порушенную землетрясением Армению, а ей предьявляли костюм, будто бы излишне нарядный в трагической обстановке. Кололи и жгли даже мелочи: вот бестактный Немцов в ранге вице-премьера сказал, что его жену зовут Раиса, и он не может поэтому показать ее публике. Ее не оставляли в покое – хоть Горбачев был уже отставлен.

Ц.Я.

Письма соавтору (и всем желающим)

Тема: Простите нас, Раиса Максимовна

Знаток:

Привет!
В одном из своих интервью Горбачев привел диалог случившийся с неназванной им, но очень известной, по его словам, женщиной. Встретив его и Раису Максимовну, дама-инкогнито воскликнула: "Послушайте, президент Горбачев! Рядом с вами – ангел!" Тот еще стебок (по выражению поэта и исследователя советского стеба Андрея Чернова) Горбачев не растерялся: "А кто же должен быть рядом с апостолом!" Ты знаешь, чем больше я читаю о РМ (и пишу), тем больше проникаюсь симпатией к нашей первой Первой леди. Выдающейся женщиной, настоящей шестидесятницей назвал ее Гавриил Попов. Не раз упомянутый Егор Яковлев считал, что она направляла духовную жизнь семьи Горбачевых, определяла ценности, которые в ней принимались. Это были человеческие ценности – честность, порядочность, ответственность, уважение к интеллекту, деятельное сопереживание людям. Ключевое слово здесь "деятельное". Пусть она не хлопотала о жилплощади своих охранников, в чем ее обвиняет бывший "прикрепленный" генерал Владимир Медведев, пусть – взрослым мужикам, делающим карьеру в КГБ, стыдно, кажется, даже писать об этом. Но борьба с детскими лейкозами, борьба, которой она отдала много лет жизни, стоит того, чтобы поставить РМ памятник. Она одержала победу в этой борьбе – теперь, после ее вмешательства, после постройки гематологических центров и обучения врачей, в России выживают ровно столько же детей, сколько в развитых странах мира, а не в 10 раз меньше – как было в СССР. Железный забор за которым сидели советские люди, означал смерть. Открытая Горбачевым страна плюс усилия Раисы Максимовны – это жизнь. К сожалению, как оказалось, не для нее. Называй как хочешь: рок, фатум, загадка, божий промысел, как об этом говорит Ирина. На самом деле мистично: она сделала все, что могла, чтобы одолеть эту болезнь, чтобы спасти других, и заболела ею сама и не справилась с болезнью. Ирину можно понять, когда она говорит о жертвенности, о непомерной плате за выбор своей судьбы и осознанной готовности следовать этому выбору, невзирая на реакцию толпы.
Она очень не хотела быть старой, вспоминает Михаил Сергеевич. Она верила в то, что человек может многое, что он может изменить жизнь, она деятельно старалась ее изменить – и, как хочешь, отдается это во мне и вызывает уважительное восхищение. И втройне восхищаюсь той высотой мужества, которое продемонстрировала Раиса Максимовна в последние свои мюнстерские дни. Она – пропадающая! – утешала дочь: "Ира, хватит казниться и спрашивать, почему так случилось. Никто в этом не виноват. Мы вовсе не состарившиеся Ромео и Джульетта. Нашу жизнь и нашу любовь мы прожили".
И знаешь, дай Бог каждому так прожить! Не только в любви, но и в дружбе, в понимании… Он гладил ей руку, когда не соглашался, и без повода гладил – прилюдно и не стесняясь камер: это была не поза, а язык сердца, на котором говорили постоянно. Как трогают эти мелочи, эти подробности – Горбачев много наговорил после ее смерти, пали какие-то внутренние барьеры. И о том, что РМ умела создать теплый дом из любой бетонной госдачи – домой, делится МС, хотелось идти. "Когда дома кто-то расстраивался, настроение было плохое, она обычно говорила: давайте выпьем! Сама практически не пила, но провокатором была потрясающим". Бывало, ссорились, но она быстро отходила, и будила уснувшего мужа: "Спишь? Как тебе не стыдно! А я, может быть, уже умерла!" И еще прямая горбачевская речь: "Поспорить любила. Над ее столом до сих пор висят два изречения, пожелтели уже, но я не трогаю. Написано ее рукой большими буквами: "В споре рождается истина. Но когда страсти кипят, истина испаряется" и по-латыни "Dum spiro, spero" (Пока дышу, надеюсь)".
Уход из власти дался Горбачевым нелегко. Раисе Максимовне особенно: она страшилась за мужа. И сделала все, чтобы он не сломался – один Бог знает, чего ей это стоило. Те, кто близко знал их, отмечают, что после власти Горбачев стал сердечнее, открытее, искреннее. Раиса Максимовна не изменилась. Цельная натура, у них всегда так. И уж совсем крохотулечный, но характерный штришок. Когда Горбачевы приходили в гости к итальянским корреспондентам Джульетто Кьеза и его жене Фьяметте Кукурния в их московскую квартиру, разговор заходил о политике и о политиках. Горбачев иной раз понижал голос, РМ всегда реагировала гневно: "Да пусть слушают", – и смотрела на потолок. Ну говорю же – шестидесятница.

Ц.Я.